Моя вторая мама. Том 2

– Доктор выписал Монику, – объясняла Даниэла. – А Моника уже очень долго не была дома.

– Все равно вам стоило бы хоть несколько дней погостить у нас, – посетовала Ромелия. – Мне так жаль, что я не сумела принять вас, как следует.

Даниэла благодарно улыбнулась и, протянув к ней руки, сказала:

– Мы обязательно увидимся. Как мне отблагодарить вас за то, что вы сделали для моей дочери?

Две женщины тепло посмотрели друг другу в глаза. Дениз с улыбкой обвела всех взглядом и сказала:

– Ну ладно, ваш самолет летит вечером, так что мы успеем пообедать в каком-нибудь красивом месте.

– С удовольствием, – ответила Даниэла. – Только мне надо заехать в отель за вещами.

Дениз подняла чемодан Моники, Даниэла взяла ребенка, Ромелия обняла Монику, и они все вместе пошли к выходу.

Горе объединяет людей. На похоронах Рубена собрались все, кого судьба и страсти, казалось, навсегда развели. Каролина, Луиса, Аманда, Хуан Антонио и Моника, Мануэль, Федерико, Эдуардо, Херардо, Фелипе и Джина стояли рядом. Женщины плакали. Священник произнес молитву над урной с прахом Рубена. После напряженной паузы Эдуардо взял урну – сердце у него при этом сжалось от горя – и пошел к стене, в которой уже была приготовлена ниша. Федерико отодвинул подставку для цветов, и Лало водрузил свой печальный груз на место, где ему предстояло упокоиться навеки. Каролина, вся в черном, подошла и молча поцеловала урну. Херардо обнял жену и отвел ее в сторону. Двое рабочих закрыли нишу плитой, на которой золотом блестела надпись: «Рубен Сауседо. 1975–1989». Положив цветы и постояв еще немного в тягостном молчании, все направились к выходу. Каролина, плача, сказала:

– Не могу поверить, что мой Рубен стал горсткой пепла.

– Я тоже, – всхлипывая, произнесла Аманда.

– Ничего уж тут не поделаешь, – отозвался Херардо. Он держал себя в руках, но глаза у него были красные от едва сдерживаемых слез.

– Как же мне теперь жить без моего сорванца! – причитала Аманда.

– Мне его будет так не хватать! – прошептала Луиса.

– В детстве он был таким красивым, – сказала Каролина. – Помнишь? – спросила она Херардо.

– Да, моя любимая, – кивнул головой адвокат.

Эдуардо и Федерико шли немного поодаль.

– Спасибо, что пришел, – сказал Лало. – Я знаю, тебе не слишком приятно было видеть Хуана Антонио.

– Я не мог не прийти, Лало, – ответил Фико. – Мы – одна семья.

Эдуардо покачал головой:

– И как бедного Рубена угораздило попасть в такую передрягу?

Моника держалась ближе к отцу и Мануэлю. Она смотрела на Каролину и думала: «Что было бы со мной, если бы я потеряла своего сына?»

– Бедняжка Каролина, – сказала Моника. – Она безутешна.

– Еще бы, – отозвался Мануэль.

– Мы с Даниэлой ужасно страдали, когда умер наш Хуан Мануэль, а он был еще младенцем. Как же, должно быть, ужасно потерять ребенка, которого растишь долгие годы! – сказал Хуан Антонио.

Фелипе приблизился к Джине. Она внутренне сжалась, мрачно посмотрела на него и открыла рот, чтобы по привычке сказать что-нибудь язвительное, но адвокат остановил ее:

– Прошу тебя, Джина, сейчас не время ругаться.

– Ты прятался от меня? – спросила она.

– Мне незачем прятаться, тем более от тебя, – устало произнес он.

– Ты уверен? – подняла брови Джина. – Ты по мне не скучал?

Фелипе вздохнул.

Из крематория Джина поехала с Моникой. Ей не терпелось посмотреть на младенца. Даниэла с радостью встретила подругу. Та пришла в восторг от ребенка:

– Ой, я его съем, просто съем! – говорила она, глядя на розовощекое улыбающееся существо. – Какие у него глазищи!

– Он такой чудный! – смеялась Мария, с гордостью глядя на сына Моники, будто это был ее собственный ребенок.

– Он принес радость в этот дом, – говорила Даниэла, её нежный взор не отрывался от внука.

– Пора подумать, как его назвать, – сказала Моника.

– Назови его Хансом. Очень сексуально звучит, – проказливо предложила Джина.

Даниэла погрозила ей пальцем. Моника засмеялась:

– Нет, Джина, его имя должно сочетаться с фамилией Мендес Давила.

– Он должен гордиться такой фамилией, – сказала Даниэла.

– Ну что ж, – пожала плечами Джина.

Мария с очень серьезным видом оглядела трех женщин.

– Не считаете ли вы, что надо позвать сеньора Хуана Антонио? Он, наверное, хочет познакомиться со своим внуком.

Моника посмотрела на Даниэлу. Та опустила голову. Все замолчали. Мария вздохнула и пошла на кухню. Скоро она вернулась с подносом, на котором стояли чашки крепкого ароматного кофе.

– Спасибо, Мария, – сказала Даниэла.

Мария поставила поднос на стол. Раздался звонок в дверь.

– Пойду посмотрю, кто это, – проговорила служанка и вышла.

– Завтра надо навестить Каролину, – покачала головой Даниэла. – Что она пережила, бедняжка!

– Да, – кивнула Моника. – Я бы умерла, если бы что-нибудь случилось с моим сыном.

Мария вернулась, не говоря ни слова. За ней вошел Хуан Антонио. Даниэла встала.

– Здравствуй!

Даниэла в волнении не находила слов. Моника заговорила первая:

– Папа, вот твой внук.

Она взяла младенца на руки и поднесла к отцу. Тот с улыбкой оглядел крохотного человечка и сказал:

– Настоящий Мендес Давила.

Даниэла вздохнула и протянула ему руку:

– Здравствуй, Хуан Антонио.

– Как дела, Джина? – спросил он.

– Спасибо, хорошо, куманек, – улыбнулась та в ответ.

– Мы оставим вас вдвоем, – сказала Даниэла и увела за собой Джину.

Хуан Антонио обнял дочь:

– Ах ты, негодница! Сделала меня дедом!

Моника засмеялась.

За дверью Джина с упреком сказала:

– Что с тобой? Ты просто убежала оттуда!

– Им надо поговорить наедине. У них есть, о чем побеседовать.

– Вам надо разговаривать втроем, вернее, вчетвером. Пора вам снова стать нормальной семьей.

– То же самое могу сказать о вас с Фелипе, – ответила Даниэла.

– Мы с ним только что виделись на похоронах. Он все такой же невыносимый. Но ничего, я заставлю его снова влюбиться в меня…

Мария унесла ребенка: ему пора было спать.

– Я так рада, что снова дома, – сказала Моника.

– А я все никак не могу вернуться, – вздохнул Хуан Антонио. – Даниэла не хочет простить меня. Может быть, она и права.

– Не мне судить тебя, папа. Я поступила гораздо хуже, чем ты.