Мы сделаны из звёзд

— Сегодня?

— Да, не удивляйся. Это ей-плевать-на-смерть-сестры вечеринка, а еще она-бездушная-стерва вечеринка и вечеринка лучше-бы-умерла-ты-а-не-твоя-сестра. Так что приходи, будет весело.

— Ты уверена, что справишься?

— С чем? С весельем? Глупый вопрос. — она закатила глаза.

— Ты знаешь, о чем я, — спрыгнув с качель, я подошел ближе.

Вспышка боли появилась в ее глазах, но Тереза немедленно подавила ее, нацепив ироничную улыбку на лицо.

— Я не могу позволить им достать меня. Я выдержу грязные сплетни и ненависть, но жалость я терпеть не намерена. Ты можешь не приходить, если не хочешь. Это ведь больше не обязательно. Мы оба свободны, верно?

— Еще как верно, — пробормотал я ее удаляющейся фигуре.

Я зашел в школу через несколько минут после Терезы, мне нужно было к своему шкафчику в конце коридора, но едва я ступил на скейт, как услышал этот громкий бас, от которого завибрировали стены.

— Андерсон! Эй, Андерсон! — я резко развернулся и увидел Тренера Вагнера — он же Сатана Вагнер — который несся ко мне на всех парах.

Рокки, проходящий мимо, сочувствующе выдал:

— Да прибудет с тобой сила, чувак.

После глубокого вдоха я сразу же сморщился — несло моющими средствами из находящихся неподалеку туалетов и атмосферой полного отчаяния. Я решил сосредоточиться на моющих средствах.

Малкольм Вагнер напоминал чуть поседевшую версию Боба Парра из «Суперсемейки». Высоченный, возвышающийся над тобой в злобном оскале и праведном гневе. Густая поросль его бровей постоянно была хмуро сдвинута на переносице, глаза с налившиися капиллярами всюду метали молнии, и белый шум сломанного телевизора казался симфонией Чайковского в сравнении с его резким выработанным рявком.

— Андерсон! — Тренер за шиворот рубашки стащил меня со скейта своей огромной ручищей. — Какого черта эта штука у тебя делает? — он поднял мой скейт с пола. — Если ты опять посмеешь сломать себе ногу прямо к началу сезона, то я к чертям разломаю эту доску прямо о твою белобрысую башку, ясно? — Тренер выпустил меня из захвата и одним резким движением сильно припечатал скейт к моей груди.

— Да, Тренер. — выдохнул я, обхватив доску руками.

— Пока ты играешь за мою команду, и думать забудь даже смотреть на этот чертов кусок дерева. Ты позарез нужен мне в этом году. Лейкер выпустился, так что теперь каждая косточка на счету. Понятно?

— Выйти в финал или умереть, Тренер.

— Я тебя предупредил, Андерсон. Нарушишь правила — будешь страдать. — он пригрозил мне пальцем. — Пока мы не обыграем Коулс Мэстерс, тебе не позволено не то что смотреть, а даже дышать, когда рядом с тобой этот проклятый самокат.

— Это скейтборд, Тренер, — пробурчал я.

— А мне плевать! — Тренер развел руками. — Серьезно, как страховка все еще покрывает затраты на лечение всех твоих переломов и вывихов?!

— Я...

— Просто сделай так, чтобы твои конечности больше никогда не касались доски. Осчастливь меня в кои-то веки.

— Да, Тренер! — я театрально отдал честь.

В школьную баскетбольную команлу я попал по чистой случайности. Мы с Дэнни поспорили на то, кто первый забьет трехочковый со спины, и у меня получилось с первой попытки. Конечно, Вагнер тогда стоял неподалеку.

Молча, с тлеющей в зубах сигаретой он подошел ко мне, расправил воротник моей рубашки, подтянул галстук и сказал:

— Немного грации бы тебе помешало, принцесса. Завтра после уроков будь в спортзале. И захвати нормальную обувь. — никого в этом мире не устраивали мои конверсы.

Так я попал к «Темным лошадкам» — название нашей команды, которое, по мнению Ли, было гейским и расистским.

Положив руку мне на плечо, Тренер выдернул меня из ностальгии. — Удачного учебного года, Андерсон! – проворковал он.

Учитывая то, что эту фразу я слышу уже второй раз за день, смею предположить — это будет худший чертов год в истории старшей школы.

После звонка мы все с мученическими выражениями лица разошлись по кабинетам.

У нас с Ли первым по счету был английский. Мы с ней сидели на задней парте между кулером с водой и свалкой десятилетиями разлагающейся макулатуры.

Пока миссис Доретти обходила класс, собирая с учеников сочинения, написанные за лето, я, не отрываясь, смотрел на портрет Шекспира, состояние которого было даже хуже, чем у трупа самого Шекспира.

Ли протянула учителю скрепленные степлером листы.

— Ваша работа не подписана. — заметила женщина. — Микаэлла, верно?

— Ли. — сморшилась подруга.

Свое второе имя она на дух не переваривала. Ли Микаэлла Мин Сонг.

— Извините, не заметила первое слово, — прищурилась миссис Доретти, делая пометки в своем журнале. — А где ваши работы, мистер...

— Андерсон, — ответил я со своей девственно-пустой стороны парты, начиная теребить карманы пиджака.

Работы должны быть где-то там. Когда я выгреб содержимое всего пиджака на стол — на парте громоздился мусор из ключей, телефона, визиток, порванных рекламок, списка покупок, нашлось около сотни чеков от покупки сигарет, сами сигареты, обертки от жвачки... А сочинения в итоге оказались в заднем кармане моих черных джинсов.

— Совсем забыл, что положил их туда, — усмехнулся я, протягивая работу миссис Доретти, которая уже скрежетала зубами, выходя из себя.

Лаванда Доретти — женщина лет пятидесяти с безвкусными бусами из фальшивого жемчуга, по всей видимости, была потерянной сестрой Аарона Невилла (ее огромная бородавка на переносице походила на третий глаз). Она пополнила учительский состав школы только в этом году и понятия не имела, что мистер Колтэнс — наш предыдущий учитель английского — в жизни не требовал с меня сочинений, давая разгадывать на уроках тематические кроссворды.

— И что это такое, позвольте узнать? — она в отвращении двумя пальцами подцепила сложенный лист, который я протянул. Ладно, не совсем лист, вообще-то это первый попавшийся мне утром клочок бумаги, на котором я быстро начиркал несколько предложений.