Мы сделаны из звёзд

— Я бы сразу приехал, ты же знаешь.

— Я знаю, и она знала, но когда я собирался набрать твой номер, она чуть не спалила трубку у меня в руке своим испепеляющим взглядом — ты знаешь, она это умеет. Но ей было так хреново, чувак, даже не знаю, как это описать, я и сам на стенку лез.

Я молчал, считая при себя количество ступеней на крыльце школы. Подсчитывал их снова и снова. Один, два, три, четыре, пять, шесть. И опять. Один, два, три, четыре, пять, шесть. Когда лестница уже начала плавиться под моим взглядом, я отвел глаза.

— Ты ей сейчас реально нужен, Кайл. Больше, чем кто-либо. — он вздохнул. — Больше, чем я.

На Молли было больно смотреть. Мне кажется, он был влюблен в Терезу по уши. Но счастье Терезы значило для него больше, чем его собственное.

— Приходи сегодня к ней в восемь, окей?

— Я постараюсь.

Мы слабо улыбнулись друг другу и дошли до машины, в которой его уже поджидали друзья.

— Где твоя тачка? — спросил Молли.

— Я сегодня налегке, — я указал на скейт.

— Тебя подбросить? Мы со школьного двора слышали, как Тренер отзывался о твоей доске. С Сатаной лучше не шутить, сам знаешь.

— Мне еще нужно заскочить в библиотеку, кроме того, Молли, мой дорогой, я взрослый мальчик, я справлюсь.

— В прошлом году ты также говорил, а потом мы продули «Псам» восемнадцать очков из-за твоего перелома, — он назидательно поднял правую бровь.

— О нет, — я ужаснулся. — Совсем забыл, что ты теперь капитан. Вспомни, что было со стариной Лейкером, ты превратишься в такого зануду.

Молли рассмеялся.

— Будь осторожен, серьезно. И не опаздывай на тренировку завтра.

Он завел мотор своего форда и, пожелав удачи, уехал со школьной парковки.

Сэинт-Палмерское солнце ярко освещало территорию школы и растущие в округе деревья. Лучи солнца рассекали дорогу, полную уезжающих машин, словно капли раскаленной лавы. У меня было ощущение, что кто-то чересчур сильно стискивает меня в объятиях и давит на грудную клетку, отчего дышать было почти невозможно.

Я думал о Терезе, о том, как мне ее жаль, и о том, как я ненавижу себя за то, что мне ее жаль. Она осталась в прошлом. Прошлом, которое захватывает своими клешнями мое настоящее.

. . .

Это произошло примерно год назад, на дворе стоял пасмурный октябрь и терзал своими проливными дождями асфальт, испещренный темными трещинами и впадинами. Кайл, накануне допоздна читавший «Анну Каренину», сильно вцепился пальцами в волосы, грозясь с корнями вырвать их из головы. Но не заунывный голос миссис Дьюкман, повествующий о модификационной изменчивости, заставлял его понять желание Анны сброситься под рельсы поезда. Похмелье, которое он переживал, было самым болезненным за всю его жизнь.

Это был Ад, который разыгрывало его собственное подсознание, с каждой секундой все громче кричащее на него. В тот момент он перебрал все знакомые ему заболевания, и уже начал думать, что в мозгу у него растет громадная злокачественная опухоль.

Назойливые пульсирующие толчки теребили его черепушку, разрывая ее на части. Кайл морщился от боли, пытаясь не закричать, сжимал кулаки по побеления костяшек.

Не выдержав, он вскочил на ноги, сам не понимая, что творит. На него уставились десятки пар глаз.

— Я в курсе, что ты знаешь ответ, Андерсон, но дай попытать счастья кому-то другому, — отозвалась миссис Дьюкман с выступа в начале класса.

— Мне нужно выйти, — невнятно пробормотал он, едва стоя на ногах.

— Ты же знаешь, что это запрещено.

Голова начала пульсировать, словно пыталась отделиться от тела. Носом у парня хлынула кровь. На что учительница сразу же сморщилась и выставила его из класса, будто тот был заражен чумой.

Кайл почти выбежал в коридор под удивленные взгляды студентов. Салфеток под рукой не было, поэтому пришлось останавливать кровь манжетами рубашки. Красные брызги затопили рукава и воротник, пока он спускался по лестнице.

Он прислонился к стене в коридоре, по лицу градом лил холодный пот. Мир трясся, кружился по часовой стрелке и сходил с ума.

От страха, злости и нервов курить ему захотелось прямо до зуда в горле. В обычных туалетах здесь не покуришь. На самом деле, в них даже по нужде сходить проблематично — щеколды на всех замках давно заржавели и отвалились, а к кабинкам, из-за приклеенных на них жвачек и еще черт знает чего, страшно было прикасаться. Поэтому курить все ходили строго на четвертый этаж в учительский туалет — отремонтированный, с новой плиткой, работающими замками и не пробитыми окнами.

Непослушными пальцами доставая пачку из карман черных джинс, он остановился около туалета и, пока не зажигая, зажал одну из сигарет между зубов, как вдруг услышал за дверью туалета эти всхлипывания.

Потянул за металлическую ручку, но без толку — дверь была заперта.

Черт, этого только не хватало — в единственном, не зараженном кишечной палочкой туалете теперь обосновались рыдальщицы, подумал он раздраженно.

Рыдальщицы — нормальное явление в любой государственной школе. Они ошиваются повсюду, неприметные и угрюмые, приходят на переменке или во время уроков в туалет, чтобы порыдать, выплакать всю тушь с глаз, замарать соплями пол, может даже, вскрыть себе вены — в общем, всячески мешать переживающим приступы похмелья ученикам выкурить чертову сигарету.

Рука Кайла, сжавшись в кулак, ударила по покрашенной деревянной двери так, что та чуть не слетела с петель.

— Черт, Тесс, подожди, я уже скоро! — раздался хриплый женский голос, кашель, непонятная возня и звук включенного крана.

— Какого...

— Можешь даже не пытаться, в прошлом месяце ее «скоро» растянулось на два урока и ланч, и это она даже макияж не успела поправить. — голос раздался в нескольких футах за его спиной, где в углу на полу сидела девушка.

И не просто какая-нибудь девушка. Это была Тереза Вест.

В Саттер-Хилл не было разделения на популярных и непопулярных, не существовало расслоения на этнические группировки, отдельных личностей не обожествляли, а задротов не травили (бывало, конечно, что кого-нибудь запихивали в шкавчики, но строго в конце дня все же выпускали, даже расщедриваясь на бутылку минералки). Но эта девушка была на особом счету у любого ученика в кампусе.

Терезу Вест либо любили, либо ненавидели. Конечно, она была популярна. И она была безукоризненна. Во всем: в выборе одежды, в укладке своих роскошных каштановых волос, в аккуратном маникюре, макияже и даже успеваемости, по которой средним баллом в школе ее обходил разве что сам Кайл. Но в ней Кайла привлекала вовсе не безупречность, не ее богатые родители и не ее внешность. На самом деле, он не видел в ней совершенно ничего совершенного, ничего из того, что она пыталась выдать остальным за чистую монету. Он замечал ее холодность, отстраненность, вежливые улыбки, обособленность, то, как она скована с людьми в общении. При том, что ее всегда окружало так много людей, казалось, что рядом с ней никогда никого не было.