Мы сделаны из звёзд

— Ну вот и все, — едва двигающимися губами шептала Линда.

— Что — все? — лежа на кровати рядом с сестрой, Тереза дрожала от страха за то, что Линда растворится, уйдет из ее жизни в любую секунду.

— Время кончается, — глаза сестры были блаженно прикрыты, на губах блуждала загадочная улыбка. — Бонни в последние минуты было совсем не больно. И даже не страшно. Только вот она не говорила, что секунды такие тяжелые, что их можно даже потрогать. — она неосознанно протянула в воздух слабую руку вместе с торчащим из нее катетером.

— Нет, — Тереза поймала бледную руку сестры. — Ты не можешь их потрогать. Зато можешь потрогать меня. — она сильнее сжала в своих ладонях холодную слабую руку. — Вот, чувствуешь? Я не отпущу тебя просто так, Лин.

— Я знаю. — она все же открыла глаза, слезящиеся и налитые алой кровью. – Я знаю это, Тесс. Но уже слишком поздно.

Люди ошибочно полагают, что раковые больные умирают, хотя на самом деле они единственные по-настоящему живут. Линда ценила каждую данную ей секунду, принимала ее, как невероятный дар. Она во всем видела волшебство и неразгаданные загадки, ее сердце билось в такт суетящемуся вокруг миру. Это сердце заслуживало больше стуков, чем ему было дано.

К тому времени Линда уже находилась на лечении в хосписе на дому. А хоспис означал только одно — ее дни сочтены. Каждая секунда, в течение которой Линда все еще оставалась жива, была на вес золота.

Она лежала неподвижно, словно утратила всякий интерес к движениям, ее волосы выпали после химиотерапии, а тело покрылось сиреневыми пятнами и шрамами, появившимися после пересадок костного мозга. Тереза смотрела на жизнь, вытекающую из самого дорогого ей на этом свете человека, и проклинала весь мир.

— Это ведь не честно. Почему ты, Лин? Почему? — она сдалась и на этот раз начала проклинать уже себя, ведь она не собиралась плакать.

Она хотела, чтобы сегодня они были просто Тесс и Лин, сестрами, между которыми еще не встала болезнь, к которым на всех парах не неслась смерть.

—Знаешь, этого дня я боялась даже больше, чем дня своей смерти.

— Какого дня?

— Дня моих последних слов тебе.

Линда не плакала. Все, что она оставит от себя после смерти — это итак тонны слез, которые выплачет вся ее семья, это горе, которое они будут стараться пережить, и утрата, которая оставит в их жизни ничем не заполняемую пустоту. Пусть хотя бы сегодня, в свой последний день, она не прольет ни слезинки. Она покинет этот мир так, словно ее ждет лучшее место.

— Я долго думала, что сказать. Я правда готовилась. Но все это так неправильно. Потому что у меня так много слов...так много важных слов и слишком мало времени, чтобы сказать их все.

— Не говори пока, — всхлипнула Тереза. — Еще не время, еще очень-очень рано.

Линда не боялась смерти. Печальный конец маячил у нее на горизонте столько, сколько она себя помнит, и другого выхода, кроме как смириться, у нее не было. Она боялась лишь одного — уйти и раствориться. Вдруг ее семья так и не узнает, как сильно она их любила? Вдруг миссис Любрен снимет ее фото с доски почета за рекорд по отличным отметкам за семестр? Вдруг кто-то другой будет съедать те шоколадные батончики, которые Тесс просовывает в щель ее двери по утрам?

Она так боялась уйти никем.

— Смотри, как красиво, Тесс, — она кивнула в сторону открытой дверцы балкона, откуда дул прохладный полуночный воздух. — Обычно перед смертью хотят увидеть солнце, а мне хочется попрощаться с ночью. Можешь сделать мне одолжение? В последний раз, обещаю. — слабо выдохнула она.

Врачи прописали Линде строгий постельный режим, включающий в себя наблюдение за больной, постоянные инъекции и чуть ли не внутривенное питание. Тереза понимала, что Линда хотела вырваться, глотнуть свежего воздуха перед тем как... уйти.

Со слезами, градом текущими по щекам, и трясущимися от страха руками, Тереза помогла сестре взобраться на складное инвалидное кресло и вывезла сестру через балкон прямо под ночное небо к бассейну с подсветками.

Линда сидела в своем кресле, сцепив руки в замок, а Тереза разместилась на шезлонге рядом с сестрой, положив голову ей на колени.

— Я буду скучать по звездам, — сказала она, вглядываясь в мерцающее небо. — Мне при виде них всегда становилось легче. Они словно живые, Тесс.

Тереза подняла голову, хотя картина перед глазами была смазанная от слез.

— Да, очень красиво, — все же кивнула она.

— А может, они и правда живые души, кто знает. Мне кажется, душа Бонни тоже где-то там. — втянув полную грудь воздуха, Линда наклонилась к сестре, чтобы все же сказать последние слова: — Тесс, я...

— Можешь не говорить, — догадалась она, приподнимая голову и заплаканные глаза, сливающиеся с горящим ночным небом. — Ты не обязана.

— А ты сможешь жить дальше с пустотой вместо слов?

— У меня будет этот момент, — Тереза нащупала руку сестры и крепко сжала. — Он лучше любых слов, Лин.

— Момент, — шепотом повторила Линда. — И звезды. У тебя будут звезды, Тесс.

— Будут, — Тереза поцеловала ладонь сестры, намочив ее руку своими слезами.

Они просидели так несколько часов. Прощаясь.

Потому что Линда умерла на следующий день. С улыбкой на губах. Словно уходит в лучшее место. Оставляя Терезу в худшем.

Холодный воздух за открытым окном теребил кожу, постепенно покрывающуюся мурашками, взметал рукава широкой футболки на похудевших от стресса руках. Залитую темнотой комнату освещал лишь горящий кончик зажженной сигареты. Завтра ей нужно будет подняться с самым рассветом, чтобы успеть привести это уставшее, изнуренное лицо в порядок, спрятать куда-то синяки под глазами, расчесать клок спутанных волос. Завтра она снова потеряет себя в обязанностях быть такой, какой все привыкли ее видеть. Когда, на самом деле, ей хотелось просто развалиться на части.