Мы сделаны из звёзд

Мелани была ребенком, питающимся светом, заряжающимся от его лучей, но как только солнце заходило — ее жизнь мрачнела вместе с темнеющим за окном небом: просыпались крики, слезы выползали из-за углов, щекоча ее маленькие детские лодыжки, битая посуда вываливалась из шкафов, из вентиляции под потолком пахло разочарованием и ненавистью.

Чудак Рэй, Рэй псих, бешеный Рэй — такие прозвища он получил среди жителей этого городка.

Дни гибискуса были сочтены, и, сидя в теплом пальто на деревянном крыльце своего дома, она как наяву видела старую добрую улыбку родителя. Эта улыбка была призраком Мертвеца Рэя, она покидала трассу Гринроуз, чтобы побыть с Мелани, а затем снова упорхать в место, где Его жизнь закончилась, а ее — полностью потеряла смысл.

К горлу подступили слезы, которые она со вздохом удержала. Ей никогда не избавиться от ошметков любви, крепко вцепившихся в стенки ее колотящегося сердца, слепое обожание и привязанность к Нему всегда будут преследовать ее.

Мелани была рада холодному ветру, обдувающему ее лицо. Она плотнее завернулась в пальто, надеясь, что холодный воздух заморозит мысли, которые она обычно предпочитала задвигать в самые дальние углы сознания, но ничего подобного не происходило, наоборот, в какой-то момент мыслей стало так много, что они уже не помещались в голове. Она схватилась за виски и прищурила глаза.

Кайл Андерсон днем ранее уничтожил мир, который она выстраивала с той самой ночи, когда Его не стало, рывком содрал пластырь с заживающей раны — привез починенный велосипед, который давно должен был мертвым грузом покоиться на городской свалке.

Она с таким трудом избавлялась от каждой Его частички, застрявшей в ее жизни. Для нее воспоминания значили жизнь, и убивать даже самое маленькое свидетельство счастливого прошлого было самой извращенной пыткой, которую она только могла себе представить, но она делала это. С влажными от слез щеками, с сорвавшимся от рыданий голосом и трясущимися от страха руками.

Ее мать должна была вернуться с дневной смены старшей медсестры в окружной больнице с минуты на минуту.

Оставив гибискус доживать на крыльце свои последние минуты, она завернула за корпус дома на задний двор, где из последних сил, под напором сильного ветра на земле держался хиленький, сооруженный из скверно прикрепленных друг к другу досок, гараж. Мелани отворила тяжелый засов на двери, в нос ударил запах дерева и смолы. Велосипед неуклюже приткнулся в одинокий угол небольшого пространства гаража, чуть потрепавшийся в течении пяти лет — с царапинами на раме, скрипучими цепями и с прорехой в плетеной корзинке на руле. В груди предательски защемило. Ей казалось, что пока она не тянется воспоминаниями к тем дням, что они прожили вместе, она больше не будет скучать по Нему.

Велосипед теперь был мал для ее роста. Она получила его в день своего двенадцатилетия и выросла почти на шесть дюймов за эти пять лет.

— Мчись навстречу новым историям, Ангелочек, — с неподдельной любовью в глазах говорил Он, потеребив звонок на руле.

Она встала на цыпочки и потянулась к старой коробке на верхней полке заставленного ненужными вещами стеллажа. С трудом достав коробку, она поставила ее на пыльный деревянный пол и опустилась на колени. Она бы никогда не смогла заставить себя избавиться от этих воспоминаний. Они ей не принадлежали. Этой коробкой распоряжалась ее мама.

Фотоальбомы кучей были свалены друг на друга среди болота различных безделушек: погремушек, искусственных цветов, подвесок, свечек в виде сердец... От каждой вещицы время отщипнуло большой или маленький кусочек, от того они были еще более дороги разбитому сердцу ее матери.

Мелани сидела посреди своего разбитого прошлого, пытаясь вспомнить, когда именно на пути их счастливой жизни разверзлась бездна, обращающая каждый радостный миг в кошмар. Она перебирала фотографии, не в силах поверить, что счастливые люди на них — это не ложь. Она была маленьким ребенком, а Он — ее другом, ее героем, ее всем. И он стал ее потерей, ее самой большой дырой в груди и бесконечным потоком воспоминаний.

Фотографии собрались на полу вокруг нее осколками потерянной идеальной жизни. Там, где губы умели улыбаться, слезы не собирались в глазах, и лучики солнца вертелись на кончике ее языка. Старая, забытая жизнь.

С фотографии на Мелани смотрели родные глаза, которые она унаследовала с рождением. Ей не удалось сдержать душащие горло слезы.

Дверь за ее спиной заскрипела и приоткрылась, она обернулась, думая, что это ветер, но на пороге стояла ее мать, все еще в униформе медсестры, но со слезами, стоящими во впалых от усталости глазах.

— Я скучаю по нему, — выдавила Мелани сквозь рыдания. — Я больше так не могу. Ты, может, перестала считать его частью нашей семьи, но он тем не менее был моим отцом. Он все еще мой отец.

Он. Ее. Отец.

Рэймонд Уиллмор. Мертвец Рэй. Ее отец. Ее счастливое воспоминание. Фотография, застрявшая в ее голове. Недописанная история, повисшая в воздухе.

Она собирается по кусочкам восстановить эту часть своей жизни. Она спасет гибискус, прохлаждающийся на крыльце дома, она вставит фотографию отца в рамку и поставит на самое видное место, чтобы он улыбался ей, даже когда она будет закрывать глаза. Она поблагодарит Кайла за то, что он починил велосипед, который знаменовал счастливую дату ее двенадцатилетия.

Они с мамой справятся. Они научатся жить заново. И помнить его таким, каким он был до своей болезни.

Люди похожи на фотографии, думала она, если выбрать правильный ракурс и смотреть под нужным углом, даже самый невзрачный человек превращается в прекрасную историю.

Она провела пальцами по велосипедному рулю с ленточками. Люди также могут быть обжигающим пламенем, помнила она, от некоторых следует держаться подальше.

Мелани металась между тем, кто же такой Кайл Андерсон — пламя или красивая фотография. И кажется, он все сразу. Он фотография пламени, которая жжет не слабее настоящего костра. На него хочется любоваться, греться рядом с ним по ночам, но ни в коем случае не прикасаться, потому что он сжигает вовсе не кожу — под его пристальным взглядом выгорает вуаль, скрывающая от глаз истинную сущность вещей.

Тише, тише, детвора,

Слезы высохнут с утра.

И кошмары все пройдут.

Завтра новые грядут...

Глава 10.

— Сколько?

Порядочно запыхавшийся Молли бежал рядом со мной. Тренировка длилась уже почти два часа, а Вагнер, кажется, и не собирался поднимать свою задницу со скамейки, чтобы сменить команду или хотя бы дать нам чертову передышку.

— Восемь, — осипшим голосом ответил я, готовый продать душу за глоток холодной воды. — А ты?