Мы сделаны из звёзд

— Какой кофе ты пьешь? — спросила Мелани, доставая чашки из шкафа (они были с изображением кошек).

— Разбавленный коньяком и тремя ложками кокаина.

— Кайл! — укоризненно пожурила Мелани.

— Твоя мама кошатница? — спросил я. — Точнее религиозная кошатница? — в дальнем углу кухни я увидел несколько икон на полках.

— Да, с аллергией на шерсть и слишком плотным графиком для посещения церкви.

— Как удобно — усмехнулся я. — А что на счет тебя?

— От излишнего антропоморфизма в доме меня уже мутит.

— А как тебе грустный взгляд Девы Марии за завтраком?

— Она скрашивает мое одиночество, — Мелани мимолетно скользнула взглядом к иконе, а затем вернулась к приготовлению кофе. — Ты атеист?

Она села за стол, поставив передо мной чашку черного кофе. Себе она заварила зеленый чай с жасмином.

— Я прагматик. Рассматриваю все явления с точки зрения логики и материализма.

— Так религия для тебя — пустой звук?

— На самом деле, это просто целая оркестровая симфония. Как бы я не пытался вычеркнуть бога из своей жизни, окружающие все равно будут продолжать насильно впихивать его обратно.

Мелани едва покачала головой, улыбнувшись в свою чашку. Она только что подумала, что я чудак. За семнадцать лет своей жизни я с точностью в сто процентов определяю этот взгляд.

— Бога переоценивают, — не сдавался я. — Как фирму «Apple», последний альбом «Pink Floyd», французскую кухню, Опру и «Холодное сердце».

— Для прагматика и для человека, который пользуется айфоном, ты слишком циничен, — усмехнулась Мелани.

Я сделал глоток и улыбнулся, понимая, что она в чем-то права.

— Мелани Дэй, — важно изрек я. — Ты варишь отличный кофе. Как так вышло, что у тебя нет друзей?

— Парадокс? — она пожала плечами, уставившись на руки, греющиеся о горячую чашку.

У Мелани всегда были ледяные руки, думаю, она из тех людей, которым даже летом нужно носить шерстяные перчатки.

— Парадокс — это всегда полуправда, как Оскар Уайльд говорил. «Парадокс — это лучшее, чего мы можем достичь, потому что...»

— «...потому что абсолютных правд не существует», — закончила за меня Мелани, улыбнувшись.

— А ты правда зануда.

— Может, поэтому у меня и нет друзей?

— Я бы мог стать твоим другом. — заявил я.

Мелани подняла на меня глаза и посмотрела так, словно ей стало меня жалко.

— Если ты и правда прагматик, то ты не совершишь такую глупость.

— Совершать глупости — это мое кредо. Я вот недавно создал Лилиан аккаунт на eBay, и к нам экспресс-почтой направляется уже шесть посылок с амулетами от сглаза и порчи.

Девушка улыбнулась.

— А может, у тебя нет друзей, потому что ты сама не хочешь друзей?

— Я не социопатка, — предостерегающе сказала Мелани.

— Ты в депрессии? — вновь спросил я.

— С чего ты взял?

— Ты ненавидишь свою жизнь.

— Ты не можешь знать.

— Ты одна в доме, где куча изображений кошек и Иисуса. Если ты не в депрессии, то у тебя просто нет надежды на спасение.

Мелани буравила меня серьезным, почти удивленным взглядом пару секунд.

— Что тебе нужно, Кайл? — она скрестила руки на груди. — Зачем ты пришел?

— Хотел узнать, как ты справляешься.

— Я отлично справляюсь, спасибо.

— Нет, я имею в виду, как ты это делаешь?

— О чем ты?

Мелани вся напряглась.

— Просто... — я уставился на остывающий кофе. — Я понимаю причину твоей депрессии. Отец и... все остальное. Я не жалею тебя. Но и не осуждаю. Я просто не могу понять, почему сам страдаю. Почему с каждым днем все тяжелее.

Я вдохнул, поправив темные очки на переносице.

— Я реалист. И частенько так много думаю обо всем, что происходит — как будто сам себе в вены впрыскиваю яд. Мне кажется, что жизнь — это бизнес план, и если где-то в самом начале просчитаться — все вклады просто сгорят. Я только недавно понял, что где-то совершил ошибку и не получу дивидентов, пока ее не исправлю. А теперь кажется, что уже поздно. У жизни есть начало и есть конец, а посередине стало так пусто.

Мелани молчала.

— Мне-то казалось, что я еще успею стать счастливым, но, видимо, срок исковой давности уже истек. Нужно было позаботиться об этом раньше — перестать так много думать. Просто жить, пока была возможность.

Я был животным со стрелой в груди, и она смотрела на меня, делая выбор. Если вытащить стрелу – я истеку кровью за считанные, а если оставить ее в ране, то в муках протяну чуть дольше.

— Ты спрашиваешь меня, как жить дальше?

— Кажется, да.

Она расцепила руки и положила их на стол, придвинувшись чуть ближе. Развернув левую руку ладонью к верху, она ухватилась за краешек руказа своего темно-зеленого свитера и потянула.

Ее бледная кожа сливалась с поверхностью стола. Выделялись только шрамы на запястье. Затянувшиеся розовые и выпуклые белесые — все отпечатались на ней уже навечно.

— Уродство, знаю. Но так, по крайней мере, видно, что болит. — объяснила она. — Хоть и не так сильно, как внутри.