Мы вернемся за подснежниками

– А долговязый Бретон? Он всегда смеялся, а в тот вечер передал тебе благодарность партии.

– Погиб.

Обе женщины, болтавшие между собой, замолкли, Робер задумывается и берет сигарету.

– Пей кофе, - говорит Марсель, - остынет.

– Да, правда, - тихо говорит Рэймон.

– Когда же мы поедем за цветами?
– спрашивает он у жены другим, тоном.

– Все разговоры. До сих пор у тебя не было ни одного свободного воскресенья.

– Я же должен продавать “Юманите”.

– Да, но, кроме тебя, в ячейке найдутся и другие.

– Ты, например.

– До чего он глуп!

– Марсель права, - говорит Робер, - партия не требует от нас, чтобы мы выбивались из сил. Надо жить.

– Я живу.

– Одно не мешает другому. Ты должен и отдыхать.

– Отдыхать будем потом.

– Ты думаешь? Мне кажется, что, наоборот, потом придется еще больше работать.

– Конечно. Мы для того и существуем, чтобы бороться до последней минуты.

– Согласен, но мы такие же люди, как и остальные.

– Что же я должен делать?

– Не только сажать цветы жизни, но и собирать их, когда они встречаются на пути.

– Правильно, - подтверждает Марсель, - другие живут, нужно и тебе жить.

– Ну, не преувеличивай. Мне кажется, тебе не на что жаловаться.

– Я и не жалуюсь, но ты мог бы, например, почаще ездить со мной за город.

– Ладно. Поедем. Мне необходимо побывать в Сент-Ассизе. Прекрасный повод. Поедем все вместе.

– Вот будет весело!

– Да, - продолжает Рэймон.
– Мне нужно выяснить одно обстоятельство.

– Какое?
– спрашивает Робер.

– Да то, о чем рассказывает Реми.

– Ведь это все вранье.

– Тем более. Прежде чем мы поедем туда, тебе бы следовало повидаться с деголлевцем, который передал нам тогда склад. Кто знает… может, он и является автором этой утки. Мне важно знать.

– Это легко. У меня записан его телефон. Я с ним поговорю. Но я заранее уверен, что он здесь ни при чем.

– Ну вот, он снова сел на своего конька, - говорит Марсель, обращаясь к Мадлен.
– О Сент-Ассизе он может толковать без конца.

*

– Ну, как поживаешь?

– Все так же.

– Черт побери, Робер, как я рад тебя видеть. Идем, выпьем по стаканчику.

Встретившись с человеком, которого летом 1942 года он сам познакомил с Андрэ, Робер не знает, как начать разговор. Но неловкость пропадает, когда они усаживаются в ближайшем кабачке и тот начинает рассказывать о себе.

– Видишь ли, я стал фотографом, фотографом-художником. Я тебе покажу потом мою мастерскую.

Разглядывая своего собеседника, Робер замечает на отвороте пиджака ряд ленточек.

– Поздравляю.

– А тебя, конечно, не наградили? Даже медали за Сопротивление не дали? Ты, наверно, сам не заявил?

– Я жду.

– Ну понятно. Вы за себя не умеете постоять. Подай прошение, а я поддержу.

– Спасибо.

– Не за что. Тебе должны дать медаль. А что товарищи?

– Они порядком возмущены.

– Чем?

– Помнишь историю с улицей Фруадево?

– Да, я вам тогда передал взрывчатку.

– Точно. Потом ты доложил об этом в Лондон?

– Ясно. Мне же нужно было отчитаться, на что я ее потратил. Вы, кажется, употребили ее для операции в Сент-Ассизе?

– А ты ничего не присочинил?

– Да нет же, можешь мне поверить.

– А Реми теперь пишет, что все было подготовлено и проделано молодчиками из Лондона.

– Знаешь, он столько всего брешет…

– А ты что думаешь об этом?

– Я понимаю, что твоим товарищам это обидно. Но я тут ни при чем. Я с вами всегда играл в открытую.

– Вот и все, что мне хотелось знать.

– Тебе незачем было ходить вокруг да около. Мы можем говорить откровенно. Для меня товарищи по Сопротивлению всегда остаются товарищами, кто бы они ни были. Понимаешь?

– Очень приятно это слышать.

– Гарсон! Еще по одному. Робер вынул бумажник.

– Нет, что ты, этого еще недоставало… Допив вино, оба выходят из кафе.

– Куда ты ведешь меня?
– спрашивает Робер.

– В мою мастерскую. Я хочу тебя познакомить с одним из моих рабочих. Он большевик, как и ты.

– А ты?

– Знаешь, я еще не дорос до этого. Но если придется снова драться, я думаю, мы с тобой окажемся на одной стороне баррикады, как во время Сопротивления.

– Ты уверен? Знаешь, многие с тех пор перешли в другой лагерь.

– Я не занимаюсь политикой.

– Твоя фамилия была в списках во время выборов.

– Социалисты так настаивали, что я не счел возможным отказываться. Тебе это не по вкусу?

Робер пожимает плечами.

– Твое дело.

– Да я же тебе говорю, что мы будем биться по одну сторону баррикады. Тебе этого недостаточно?

– Какие там баррикады! Для меня борьба и сейчас не закончена.

– А что же надо делать?

– Настоящим французам надо объединиться.

XXI

– Смотри, подснежники!

– Ну вот видишь, я сдержал обещание. В ответ раздается взрыв смеха.

Марсель и Рэймон шагают по дороге к Сент-Ассизу. Их сын Роже бежит впереди. За ними, в нескольких шагах, идут Робер и Мадлэн. На плечах у Рэймона смирно сидит Роз-Мари. Хотя поездка была задумана еще в ноябре, пришлось ее отложить до марта. То было холодно, то шел дождь, то не все были свободны, словом, дотянули до весны.

Настоящий весенний день. Часов в одиннадцать утра маленькая компания прибыла с поездом Париж - Мелен на станцию Сессон. Шли без определенного плана. Сразу найти нужное направление было нелегко. Дошли до перекрестка, откуда почти шесть лет тому назад Виктор и Арман углубились в лес. Рэймон не сразу узнал дорожку. Она была перекрыта оградой из колючей проволоки. Прибитая на старом дубе дощечка указывала, что здесь запретная военная зона. Тогда все направились по шоссе, ведущему к местечку Сена-порт. От деревни Сен-Лэ свернули на дорогу, пересекающую радиостанцию Сент-Ассиз с севера на юг и идущую на Буасиз-ля-Бертран. Рэймон, как известно, здесь ни разу не был.