На мягких лапах
Шрифт:
– Так молчать! – резко остановила начавшийся галдеж "родственничков" Ивильмира несвойственным ей серьезно-холодным голосом. Уверена, если б она стояла возле стола, то еще и ладошкой от злости по нему хлопнула.
Показав назидательный пример, то есть, не проронив больше и слово, подруга вышла из комнаты, тем самым вогнав родственничков в смущенное удивление.
– Ирвира, – послышался холодно-надменный голос спустя секунду и чьи-то торопливые шаги, смешавшиеся с резкими вздохами и запахом лавандового масла. – Принеси два платья, для меня и моей компаньонки, один мужской костюм и украшения. У тебя десять
– Слушаюсь, Ин'неир, – ответил ей женский голос, в котором не было и намека на удивление или страх, а только уверенность в своих словах и... восхищение, что ли?
Валькирия вернулась в комнату спокойным, размерным шагом, после чего подошла к одной из сумок у изголовья кровати, достала оттуда небольшой футляр для свитков и расческу, после чего уселась перед трельяжем и принялась приводить свои волосы в порядок.
– Не знал, что ты можешь быть такой,– в некоторой растерянности сообщил Дэрек.
Лида тоже выглядела оторопевшей и мысленно, наверно, разделяла мнение брата.
Женщина оторвалась от расчесывания своих волос, слегка повернулась, обдала жреца ведром ледяной серьезности, и спросила, медленно растягивая слова:
– Какой "такой"?
– Такой похожей на дроу,– разъяснил с легкой неуверенностью Дэрек, словно ему стало некомфортно находиться в одной комнате с "такой" Ивильмирой.
– Райвери,– с той же холодной серьезность назвала его настоящее имя валькирия. На этот раз мужчина вздрогнул, словно на него не метафорическое ведро ледяной воды вылили, а самое что ни на есть настоящие. И вдобавок им еще и по темечку огрели - настоль потрясенным выгладило лицо жреца. Впрочем, как и у Лиды.
– Какая я, по-твоему?
– Не знаю,– медленно ответил Дэрек, смотря на валькирию в упор, словно пытался найти десять отличий между ней и отражением в зеркале. – Но, я уверен, точная не такая.
В ответ женщина удивленно приподняла правую бровь, а не по обыденности хмыкнула, и мужчина этот намек понял. Понял, что он действительно не знает, какая она настоящая, потому что себя настоящую не помнила даже сама подругу. Она мне однажды сама в этот призналась...
***
Каждый год, в один и тот же месяц, в один и тот же день, ДРУГИЕ приветливо наблюдают за женщиной и кошкой. Они медленно пробираются через сугробы, прокладывая тропу, для того чтоб вернуться назад, через пуховое одеяло, которым зима заботливо укрыло землю. В этом году, не смотря на отсутствие солнца, которое скрылось за тяжелыми грозовыми тучами, снег искрился от яркого, небывалого света ДРУГИХ, которые словно хотели поддержать нас. Это заметила даже пыхтящая, раскрасневшаяся от натуги и некрепкого морозца женщина, которой было намного труднее, нежели мне. Я была намного легче, да и высокие сугробы лихо перепрыгивала, а вот подруге приходилось идти напролом, коленками "уговаривая" расступиться в стороны сугробы. Ивильмира на меня заметно косилась, но молчала, понимая, что ее ноги защищены теплыми обмотками, а мне приходиться скакать, что козе по уступам горы, из-за нежных подушечках на лапах, которых я уже попросту не чувствовала.
Даже ненавидя воду, дождь я еще могу вытерпеть, но нет ничего хуже, чем снег! Про шубу я ничего не говорю - греет, но вот лапы страдают за все, то тепло, что собирается выше их.
– Эль, ты это видишь или я попросту сбрендила?– остановившись, с восхищением и удивлением спросила Ивильмира, а потом она стащила варежку, приподняла руку, ладошкой вверх, и с восторгом прошептала: – Это так красиво. Словно снег замер на месте и искриться.
Теперь пришла моя очередь на нее коситься, так как я не могла поверить ее словам. Она что видит ДРУГИХ?!
– Что?– вдруг испуганно спросила и принялась оглядываться подруга. – Исчезли?
ДРУГИЕ некуда не исчезли, просто стали светиться не так ярко, словно поняли слова женщины и испугались, что она всем про них проболтается и сюда нагрянут толпы двуногих в поисках волшебного "застывшего снега". Там и до очередной байки с нахождением этого самого "замершего снега" и загадывания желания под ним/рядом с ним/сверху него. Двуногие в это плане очень увлеченный и наивный народ, а уж выдумывать себе байки по улучшению жизни они и вовсе мастера.
– Жаль,– грустно сказала подруга, а потом добавила тихо-тихо, и если б не мой кошачий слух, то расслышать я бы это вряд ли смогла бы. – Надеюсь, он успел это увидеть.
Я тоже на это очень надеялась, если, конечно, эта пресловутая религия двуногих не врет, и он сейчас наблюдает за нами с небес. Ведь, кто еще достоин занять место на небе, как не дети? Особенно те, кто не успел даже толком рассмотреть эти самые небеса. Ведь только в детстве мы обращали на них внимание. Восхищались белыми, облачными силуэтами, выискивая причудливые фигурки. Радовались безоблачным и беззаботным солнечным лучам. Грустили с хмурыми тучами и ночи напролет слушали симфонию дождей и ветров. И любовались звездами, принимая их не просто за застывший свет, а за что-то большее и волшебнее. Так что оценить по достоинству небо могут только дети, и не важно, две у них ноги или четыре лапы. Хотя в одном я надеюсь, что религия двуногих не права и мои дети тоже находиться там, на небе. Возможно, они даже встретятся с Эльдаром, и он будет с ним играться, а они ночью его согревать, убаюкивая мурлыканьем.
Спустя полчаса мы добрались до того места. Ивильмира не стала разжигать живой костер, а прочитав заклинание призвала ДРУГИХ, которые отдали свой свет, для того чтоб в руках валькирии появился зеленый огонь.
Этот день был единственным днем в году, когда она не разжигала живой костер, а использовала магический, потому что он не трещал.
Валькирия сидела на притащенным сюда давным-давно бревне и неспешно попивала вино, прямо из бутылки, а я сидела рядом на подстилки из сосновых веток, заботливо наломанных подругой, и смотрела на небо, словно в надежде, что где-то там, в серых облаках находиться они. Наши дети.
Обычно веселая, бесшабашная, слегка ироничная и саркастичная женщина была печальна и подавлена. Ее гордо расправленные плечи сейчас были опущены, словно на них давил невидимый груз, губы плотно сжаты, а глаза холодные, бездушные, неживые.
В этот день она никогда не притворялась. Она была собой. Точнее половиной той части, что когда-то была одним целым - единой Ивильмирой Троицкой, которая испытывала искрении чувства радости и злости, счастья и негодования, веселья и грусти, и еще много других чувств, таких же разноцветных и живых, как пляшущие вокруг нас ДРУГИЕ.
– Порой я завидую вам,– задумчиво сказала Ивильмира, тоже подняв взгляд к небу.
– Вам не нужно притворяться тем, кем вы не являетесь. Вы искрение в своих желаниях, чувствах и мыслях. Почему же мы так не можешь? Почему мы постоянно притворяемся и лжем, особенно самим себе? Знаешь, больше всего мы лжем себе. Почему? Потому что мы легче всего ведемся на собственную ложь. Я тоже обманываю себя. Каждый день просыпаюсь и обманываюсь мыслями, что все хорошо. А ни черта хорошо нет!