На мягких лапах

– Неправда, - ответила я, не переставая смотреть на небо. Оно было печального, грустного серо-черного цвета и только где-то иногда нет нет да и проявятся белые мазки, словно проблески сострадания у охотника к попавшему в силки зверьку. И где-то внутри появилась тянущее до боли в сердце чувство, которое словно взяло контроль над моим языком и принялось выговариваться моим голосом: - Просто вы глупые существа, которые постоянно создают проблемы себе. Вы словно кроты, которым не дано увидеть солнечный свет, не видите свет жизни. Это все глупые и нелепые оправдания, жизнь очень прекрасна и ценна, и поверь мне, я стала это понимать, только после того, как пережила много горя. И сейчас мне кажется, что если бы не все-то горя, то я никогда не смогла б по достоинству оценить жизнь. Я бы просто принимала ее как должное и требовала б от нее не пойми чего. Но от жизни нельзя ничего требовать, ты наоборот должен отдавать ей себя.

Я знала, что подруга меня не может слушать, но я надеялась, что она почувствует то, что бушевало внутри меня. Но она меня не поняла. Она была слишком погружена в свои мысли и чувства, которые затягивали ее словно трясину, от чего именно я почувствовала себя кротом, который вдруг увидел свет и попытался об это рассказать своим собратьям, но те от него только отмахивались, не желая слушать небылицы.

– Я ненавижу себя,– продолжала тихо свое бичевания подруга, а ее вид был угрюмее туч, взгляд от которых она так и не отвела. – Ненавижу, что приходиться улыбаться. Ненавижу этот холод внутри. Ненавижу, той кем я есть и той кем я не есть. Ха-ха-ха-ха! – не весело рассмеялась женщина, вновь отхлебывая прямо из бутылки.
– Я даже уже не знаю, какая я настоящая.– Она сжала голову руками. – Я запуталась, потерялась, заблудилась в собственных мыслях, эмоциях, чувствам. Я уже просто не знаю... не знаю себя. Ведь я совсем другая. Я помню... я помню себя настоящую, хотя и не хочу помнить, потому что от этих воспоминаний, я ненавижу эту еще больше...– Ее голос утих, словно успокоившееся море, после шторма эмоций и чувств.

Больше в тот вечер она ничего не сказала.

Две матери, которые потеряли своих детей, но которые почему-то нашли друг другу, молчали и смотрели на грозовые тучи, пока с неба не стали падать белые снежинки, с которыми наперегонки кружились ДРУГИЕ.

***

Дроу по имени Ирвира, которая тихо шагала, но громко дышала из-за заложенного носа, и по этой причине переборщила с лавандовым маслом, толи растирая им горло, толи просто использую как духи, принесла заказ не за десять, а, кажется, за минуты три-четыре. За оставшееся время, она в компании еще четырех женщин и двух мужчин, умудрилась привести запаздывающих на завтрак гостей в "подобающий вид", чему была очень горда, а гости счастливы. Даже меня умудрились расчесать с каким-то бальзамом, отчего моя шерсть стала искриться и пахнуть цветами, а на шею повязали розовый бантик с камнями, который я тот час сдернула и так глянула на девушку, что она на расстояния прыжка ко мне больше не подходила. Ивильмира выдержала "преображение" - как она сама невесело пошутила - спокойно, Дэрек с таким лицом, словно хотел запечатлеть его в памяти дроу, как само понятие слова "неизбежность", а вот Лида радостно с восхищением и нетерпеливостью. Сейчас монашка с интересом рассматривала камни на рукавах своего платья, и хотела было от любопытства попробовать сковырнуть один маленький камешек ногтем, задав Ирвире вопрос о том, какого рода эти камне.

– На вашем платье белые и черный алмазы, желтый топаз и зеленый изумруд.

Девушка мгновенно перестала пытаться поддеть ногтем белый камешек, как-то резко выпрямила спину и отвела чуть-чуть назад расслабленные плечи.

– Отличная осанка, - тут же похвалили ее дроу, награждая покровительственной улыбкой. – У Вас очень красивая шея и маленькие аккуратные плечи. И волосы такие густые и красивые. Я думая приподнять их слегка и украсить белыми алмазами, которые как раз подчеркнут статность.

– А может без алмазов?– смешивая в едино восхищение и страх, попросила Лида.– А то еще потеряю.

– Не волнуйтесь, я их надежно закреплю, так что хоть прыгать можете, – тут же заверила ее дроу, которая видно чем-то расположилась к девушке, поэтому всячески пыталась помочь побороть ей неловкость. – Притом у Вас такие красивые волосы, что грех их будет не украсить. Да и сами вы очень хорошенькая.

Лида смутилась, покраснела и с неохотой согласилась с выражением лица, которое лучше всего опишет банальная фраза: "ну раз вы настаиваете".

Когда "преображение" было закончено, то мои двуногие на себя были совсем не похожи. В их одежде преобладал черный, серый и темно-синий цвет, украшенный какими-то разноцветными камушками. Разодетые, разукрашенные (даже Дэреку, не смотря на все возмущения, слегка припудрили лицо) и надушенные, они стали совсем другими и какими-то чужими. Хотя я, со своим "преображением", как-то умудрилась вписаться в эту компанию "чужих", заняв там не последнее место, что настроения мне не подымало. Если бы моя воля, то я б приняла ванну (в ужасе от этой мысли, но вылизывать шерсть от того "бальзама", я бы не стала даже под страхом смерти, ибо от этой щедро намазанной гадости, чую, долго не прожила б). Потом бы улеглась на мягкий, ворсистый ковер, словно для меня постеленный на полу, и спокойно продремала бы эти несколько часов, а потом с насмешкой слушала восхищения Лида, возмущения Дэрек и саркастические ответы Ивильмиры...

– Так семь минут осталось,– выглянула в окно, с облегчением сказала подруга.
– Поспешим!

– А может, все же никуда не пойдем?– с тусклой надеждой спросил Дэрек.

Двуногие на него тут же перевели удивленно-сердитые взгляды, кажется, только я поддерживала его идею, но даже так, два голоса были ни чета девяти.

– Хорошо, молчу. – Он подошел к двери, открыл ее и с наигранной галантностью указал на выход рукой, промолвив с напыщенной серьезностью: – Прошу, дамы.

Ивильмира, подойдя, с легким возмущением ударила его веером по плечу и попросила, или даже скорей приказала: "- Хватить ерничать!", после чего вышла. За ней поспешила неумело придерживающая подол платья и испуганно семенящая на высоких туфлях Лида, гордо вышагивающая плавной походкой я и, услужливо "придерживавший" дверь, Дэрек, который, вдобавок, галантно поклонился моему хвосту (и тому, что пониже), вызвав осуждающие взгляды со стороны дроу и валькирии, и нервное хихиканье сестры, которое спешно перешло в извиняющееся покашливания. Дроу умели глядеть так, что и у меня лапы трястись начинают, не говоря уже о монашке, познающей мир через книги.

Вот интересно, как староверы умудряются писать подробные досье на двуногих? Даже взять брата подруги, ведь Лида говорила, что читала о нем. Лэстэрин закрытый город, куда чужакам хода нет: стражники и летучие мыши надежно охраняют входы в город. Тогда каким образом они сумели написать досье на будущего правителя Лунного Леса? Не пришли же староверы к нему с просьбой рассказать о жизни, а Вальмир взял да и рассказал им всю свою биографию? Ну, это я что-то отвлеклась, притом совсем не в ту сторону. И в прямом и в переносном смысле, так как мои двуногие умудрились свернуть в проход, а я в раздумьях прошлась прямо. Благо опомнилась и догнала, а то потом бегай, ищи их. Этот бальзам напрочь отбил у меня нюх, а спрашивать у прохожих дорогу к завтракающим королями и королевам бесполезно. Дроу быстрее меня накормят, чем додумаются: "Чего же еще этот неблагодарной заразе надо?" и отведут в нужное место... и то, если в нужное именно мне, а не в которое им могло бы показаться.

Этот "прозеванный" мной проход вывел нас к лестнице, она опустила до тоннеля, который вел в соседнюю пещеру, где, по словам валькирии, и располагался Общий Дом, в котором должен был состояться поздний завтрак или ранней обед. Это, смотря, что будут подавать и в каком количестве.

В этом тоннели мы неожиданно и встретили королеву Лунного Леса, она же тетя Ивильмиры и злая стерва, по мнению Дэрека. Лида пока свою точку зрения не высказала, а я к ней относилась как к еще одной двуногой. Хотя запах у нее был весьма и весьма необычный.

Если бы у власти имелся запах, то он, наверное, был именно такой. С одной стороны он пах бы горько, а с другой сладко. Хотя сладостью он напоминал бы лишь слегка и то, кажется, что присутствует не сам запах, а воспоминания о нем. Это как положить клубнику в чашку с водой, подождать пока она наберется воды и набухнет, а потом съесть. Вкус клубнику потеряет, но в памяти он будет оставаться, вот так и сладкий запах у этой женщины. Он вроде бы уже не присутствовал, но в тоже время он и никуда не собирался исчезать, воспоминанием о себе разбавляя горечь.