На осколках цивилизации

Джон не особо помнил, с какой лёгкостью проделал эту процедуру, но всё шло почему-то как по маслу: и зажигалка ровно легла между пальцами, как будто была его составляющей, и огонёк зажёгся сразу, и сигарета затлела буквально за две секунды, и первый вдох едкого дыма оказался не таким уж непривычным — мужчина лишь пару раз с непривычки кашлянул, а дальше затягивался как давнишний курильщик. Всё в этом было знакомо, и нет, он вдохнул не просто сигаретный дым, а прошлое — оно оказалось таким же едким, горьким, но почему-то приятным. Всё было как прежде, Джон будто бы смог этим курением восстановить прошлую картину своего маленького мирка: Чес — рядом, а сам он — курит. Ну, не так ли, как в прошлом? Правда, три с половиной пропавших впустую года застряли в его мыслях бесконечным циклом; они были не только у него, но и в глазах Креймера — они столкнулись взглядами, и парень посмотрел понимающе, но вместе с тем в его взгляде было что-то такое, говорившее «Но нет, это не совсем так, как в прошлом; этим ты свои раны залечишь не полностью». И Джон, что уж говорить, знал это. Знал, что случайной затяжкой не исправишь положения, не возвратишься туда, в беззаботный, но такой далёкий мир, не изничтожишь на душе огромную опухоль боли и не заполнишь белёсым дымом место в сердце, раньше отводимое для Дженни. Ни черта этой сигаретой не сделаешь; но мнимая ностальгия давала мнимое успокоение. Пускай так.

Чес давно уже сидел рядом, а солнце совсем ушло, и стало гораздо темнее. Облака дыма красиво рассеивались в воздухе; в лёгких приятно жгла смола, а во рту было мерзко и горько. Джон не отводил взгляда с креста и отчего-то в тот момент подумал, что ничегошеньки не помнил о том, что делал в последние дни. Это было как-то странно, а между тем прошло девять дней. «Странно…». Константин заметил, что часто стал думать лишь какими-нибудь одиночными словами-наречиями, но не больше. Да и вообще он изменился.

— Будь завтра готов к вечеру, ладно? И приведи себя в порядок… — Мужчина отчего-то провёл по подбородку и ощутил жёсткую щетину. — Воды хватит… Выйдем в семь вечера. Еду и остальное я соберу завтра…

— Я сам соберу, забудь. — Джон выдохнул дым и кратко глянул на него. — Лучше отдыхай. Я ведь в долгу.

— Заботишься? — насмешливым тоном спросил Креймер и тихо рассмеялся. Константин подумал об этом и тоже усмехнулся — губам было непривычно это делать. Но с тех пор атмосфера стала какой-то приятной — знаете, в такие моменты хочется сказать, что ты дома. И он действительно был дома. Всегда, когда рядом находился парнишка.

И за такое, почти что самое важное в нашей жизни, Джон ни разу не сказал ему спасибо. И сам он понимал, что ещё долго не сможет сделать этого. Было ли стыдно? Кажется, да. Но парень, вероятно, догадался уже и об этом.

— Не пойми меня неправильно, Джон, но, увидев смерть, я подумал почему-то о своей собственной…

Мужчина поморщился, но не остановил.

— Мне страшно не само понимание того, что когда-то я умру, а то, что я не скажу нужного и нужным людям. Это страшнее всего. Но положение труднее в моём случае оттого, что я не знаю тех самых слов, понимаешь? Я не знаю, например, что говорить тебе или кому-нибудь ещё! Я примерно чувствую эти слова, но… но не знаю их. Парадоксально?

— Нет. — Константин покачал головой.

— Думаешь? — Чес выдохнул и опустил голову. — А мне тошно от несказанного. К тому же, разговор я завёл не просто так: все мы в огромном риске умереть. А особенно, когда видишь это совсем близко, буквально на глазах… — Он замолчал, в конце уже перейдя на сдавленный шёпот: — То начинаешь верить, что и сам когда-нибудь… также. А в реальности останется от тебя ноль, круг от бублика. Все твои мысли уйдут вместе с тобой под землю, а другие, нуждающиеся в них, их так и не узнают.

— Но ведь не совсем ноль… не совсем. — Повелитель тьмы потушил сигарету и глянул в небо. — Если люди были нужные, ты всегда говорил им то, что хотел, действиями. Это закон. Я считаю… Слова. Что слова? Посвистывают они мимо.

— Ты считаешь, это закон?.. — задумчиво спросил Креймер и хмыкнул, а потом усмехнулся. — Как у тебя близко находятся законы и собственное мнение. Впрочем, что за бред мы несём? Может, вернёмся?

Джон покачал головой и продолжил смотреть в тёмное густое небо; Чес пожал плечами, но покорно остался. Этот разговор был их своеобразной собственной метафорой, разгадка которой была до ужаса проста: там было и то самое спасибо, не сказанное Джоном, и опасения Чеса, и развеивание их Джоном, чуть ли не явно говорящего о том, что он видит прекрасно всю заботу и ценит её. Но говорить вслух и прямо — не, не для них. Это закон. Они так считают.

Между тем время летело быстро, и вечер склонялся к ночи; Константин и правда не понял, почему так быстро прошло это время. Больше они ни о чём не разговаривали; повелитель тьмы через некоторое время решил закурить ещё одну сигарету. Тогда же огоньком от зажигалки посмотрел на часы: пять минут первого. Он негромко присвистнул, вновь удивился тому, с какой космической скоростью движется время и выдохнул очередное облако дыма; стало хорошо, будто даже спокойно, но Джон знал, какой же это обман, особенно когда источник удаления тревоги — сигарета. Могилка скрылась в сумраке, лишь чёрные ветки дерева топорщились на синем бархатном фоне. Повелитель тьмы не знал, откуда у него такие красивые сравнения в голове — это ведь мало сказать, что не к месту.

Циничный настрой сменился на более спокойный, смирившийся. Джон Константин впервые наслаждался, а не просто отдыхал; наслаждался запретным, вновь заглатывая зачаток рака в свои лёгкие. Да даже если тот вновь разовьётся — всё равно! Всё равно рано или поздно подыхать, к тому же, теперь он навсегда лишён своей любимой работы. «А Чес ведь правильно говорил… раз такое случилось, уж наверняка нет ничего, во что я раньше верил, что раньше видел собственными глазами. И оно всё разрушилось: Небеса перекрылись грозовой тучей, Ад совсем закипел и испарился… Ужас!» Мужчина усмехнулся и, прикрыв глаза, выпустил виток дымка. Теперь скорее всего не то что демоны — сам Люцифер навряд ли сунется на землю; ах да, и наш ведь земной мир рушится к чертям. Короче, сейчас все инстанции переживают не лучшие времена; однако Константин уж давно не слышал в своей душе отклика высших сил, не видел свои способности вживую, поэтому вера угасала, как уголёк на конце его сигареты.

Джон искривил губы в каком-то странном подобии улыбки и затянулся слаще прежнего; картина маслом называлась «Дорвался». Чес сидел рядом, очень близко, почти что в тридцати сантиметрах от него. И какого дьявола он вычислил это расстояние так точно? Если б мужчина только знал! Впрочем, обращение внимания на мелочи присуще не только ему в таких отвратительных ситуациях. Креймера было плохо видно в темноте, но он не двигался и даже ни разу не начал разговора; повелитель тьмы тихо окликнул его — не отозвался. Заснул.

Константин почему-то едва сдержал усмешку и откинул голову на стену. «И ведь охота ему сидеть здесь, на холоде? Знает же, что я такие сентиментальные вещи не одобряю… Господи, что за идиот!». Но мужчина не чувствовал раздражения — наоборот, что-то тёплое, слишком, слишком приторное для возникшей ситуации разливалось в его груди, на сердце; и такое приятное, до одури, будто в один миг исполнились все его мечты. А может, и исполнились?.. Может, всё вот это вот вокруг уже и есть мечта? Естественно, исключая смерть Дженни… Но всё-таки? Неужели его идеал состоит только из сигарет, дыма, цинизма, верного водителя и какого-то ужаса вокруг? Но если серьёзно, Джон был доволен, хотя в любую секунду готов был променять всю эту идиллию на живую Дженни рядом с ним.

Но то тёплое ощущение, ещё тлеющее на его душе, не давало покоя. «Боже мой, что за банальщина?». Константин не знал, как это объяснить, и в итоге благополучно забил, подумав… впрочем, ничего не подумав и продолжив курить.

Отчего-то теперь мужчина старался курить тише: тише вдыхать и выдыхать, осторожнее щёлкать зажигалкой. И он старался не находить причин тому у себя в голове, в этом воспалённом храме искусного бреда; он теперь вообще боялся чему-либо давать оценку, т.к. сейчас уж точно всё дерьмо всплывало наружу.