На осколках цивилизации
Шрифт:
С затёкшими спинами, с бледными лицами и будучи плохо выспавшимися, они вышли даже на полчаса раньше; не терпелось убежать отсюда, по крайней мере, Джону точно. Свой траур он отсидел, а затяжное провожание души могло вполне в его случае перерасти в крайнюю степень безразличности ко всему на свете (даже к себе). Поэтому бежать чем быстрее, дальше, тем лучше.
Перед самым-самым выходом, когда их немногие вещи были собраны, Константин не смог удержать себя и захватил пару пачек сигарет — пагубная привычка и была на то, чтобы вызывать жёсткое болезненное привыкание и не отпускать долгое время. Мужчина был рад находке, но посвящать в это Чеса не решился: тот мог сорваться вновь, а повелитель тьмы хотел видеть его
В их распоряжении был всего один рюкзак, тот самый, из детсада; кажется, в нём кто-то ещё недавно припомнил свой, но Джон как всегда проигнорировал это высказывание, понимая, что в данной обстановке уже никому нет дела до порядка. И до них всех. Поэтому кто умнее и смелее, тот и выживает.
Константин впервые в жизни, когда они подходили к крыльцу магазина, вспомнил о ранах Чеса и о том, что парнишке приходилось перевязывать себя всё это время, а это доставалось ему с трудом, и ощутил… нет, не стыд, но просто какой-то лёгкий, будто укус комара, укол в своё сердце. Но не больше. Мужчина оглянулся на парня и без всяких предисловий спросил:
— Как твои раны? — Чес обернулся очень удивлённым, потом едва выдал смешок за кашель и ответил:
— Уже почти зажили…
— Ты смеёшься. Да, этот вопрос припозднился, но лучше поздно, чем никогда. — Повелитель тьмы пожал плечами и толкнул дверь. Креймер теперь тихо улыбался.
— Да не в этом дело. Не совсем… Просто ты странный, Джон. — Они оба остановились в проёме, глянув друг на друга; парень продолжил, выдыхая: — Ты не помнишь, но ты обидел многих людей, даже тех, кто пытался помочь и, быть может, говорил искренние слова. Ты не хотел слушать и гнал их, отвечал на их вопросы игнором. Но меня… не гонишь, хотя в прошлом бы также вышвырнул за дверь, как кота. И я ничего не делал такого, даже слов сожаления толком ни разу не сказал…
Константин тогда встал перед выбором, сложным, скрипучим выбором; ну, варианты его не были оригинальны: либо врать, либо нет. Если врать, то можно уверенно сказать, что план по несближению выполняется на отлично; или сказать правду, ту почему-то греющую правду, такую приятную, но тянущую после себя столько ненужных для него последствий!.. Повелитель тьмы думал лишь две секунды, но ему всё равно хватило этого, чтобы понять: говорить правду не надо. Это чревато… и даже не совсем понятно чем, но это точно опасно, так как вызвало невиданную доселе в нём панику. Поэтому, поколебавшись и потом отругав себя за это промедление, Джон скупо проговорил:
— Я не знаю, Креймер, ничего не знаю. — Отвёл глаза и прошёл вперёд. Догадался ли Чес о вранье? Наверняка; но кто ж ему теперь даст слово или возможность лишнего вопроса? Парень вероятно всё понял, но покорно промолчал и последовал за ним. В спину им летели жалобные крики Саманты, сначала упрашивающей остаться, потом сожалеющей о случившемся и наконец прощающейся с ними.
В чём же состоял смысл тех несказанных слов?.. Да в банальном том, что Чес не был тем, из той толпы. Никогда. Даже когда Джон его гнал, как кота, по выражению самого парня, тот не был для него лишним звеном — просто в тот момент ему нужно было остаться наедине с собой. Или по причине сквернейшего характера, всё отрицающего. Но никак не из-за ненужности Креймера, никак…
И даже самую эту банальность повелитель тьмы не смог сказать! Не то чтобы ужасно, но… просто не до этого сейчас.
Ещё с утра Чес рассказал ему план дальнейших действий — план, конечно, наивный до ужаса и лишенный порой логики, но всё-таки план, всё-таки хоть какое-то разумное действие; Джон решил корректировать его по ходу действий. Пока планировалось идти по
этой самой трассе до официальных границ города — это было уже недалеко, как, впрочем, и после: эта дорога вскоре должна была перейти в более узкую и привести их к Ред-Хиллу прямиком. В целом километров восемь был этот путь; но Константин знал, что при настоящих обстоятельствах он мог сильно растянуться во времени…На улицах оказалось на удивление тихо. Мужчина поднял голову в небо: сегодня было пасмурно. По причине выпадения из реальности он точно не мог сказать, стреляли ли на этой неделе, но весьма вероятно, что да. Между тем они шли уже что-то около полчаса, хотя и казалось, что больше; в это время ни единое слово не проскользнуло между ними. Джону до жути не нравилось это молчание: оно будто царапало его и так всю в рытвинах душу, поэтому он решил спросить хотя бы самый банальный вопрос:
— Как дела с обстрелами нынче? Я ничего не помню.
— Бывают с периодичностью через день. — Чес выглядел задумчивым и пожал плечами.
— И какой сегодня день?
— Должны стрелять. С позапрошлого вечера было тихо. — Джон покачал головой и недовольно цокнул, нахмурившись.
— И в чём смысл?.. — спросил тихо, будто себя, но Креймер ответил.
— Смысл есть: убивать. Не оставлять никого в живых. Причины непонятны — вот это да… — Вздохнул. Мужчина пристально смотрел на него несколько секунд и отвернулся — впереди виднелась длинная дорога, разукрашенная разного рода разбившимися, столкнувшимися, горящими, разодранными машинами, сокрытая туманной дымкой от различных миазмов разлагающихся и никак не могущих сделать это быстрее трупов и обрамлённая накренившимися, рассыпающимися домами по бокам. Что ж, дорога хороша; правда, интересно: будущее будет таким же?.. Джон искренне надеялся, что… впрочем, надежды тут уже не помогут.
После смерти Дженни всё стало восприниматься проще: то ли наплевательски стал ко всему относиться, то ли (наконец-таки) повзрослел, то ли отрезвился… Но это возвращение к своим истокам, к своему прошлому, погребённому где-то под слоем пыли характеру ему нравилось; по крайней мере, это гарантировало отсутствие разочарования. И этот факт не мог не радовать в настоящей жизни. Разочарования здесь хватало во всём и всегда сполна. Джон почувствовал какое-то смутное желание и, когда коснулся заветного кармашка с сигаретами, понял, что угадал. Достал пачку, закинул сигаретку в рот, зажёг… Да, затягиваясь, многие, наверное, становятся этакими мудрыми циниками. Но это приносило якобы удовольствие и якобы успокоение.
Чес странно покосился на него, но промолчал; Константин знал, как тот был против курения ещё с самого начала, когда они только встретились; но почему-то против курения именно его, повелителя тьмы, а не в общем, и себя он между прочим отнёс к тому общему, нещадно травя свой некрепкий организм. Джон поражался этому странному существу: двоякая личность, ей-богу! Таких он встречал нечасто в своей жизни; ими были лишь Чес да Анджела. Но если девушка теперь полностью далека от него, то Чес прямо под рукой — изучай не хочу, ломай стереотипы и находи его шаблонным! Но нет, ничего подобного сроду не находилось… И, наверное, это для него останется навсегда незыблемым правилом.
Креймер молчал, что-то хмыкал, видно, что хотел чего-то попросить, но вновь отмалчивался. Только спустя пять минут, когда сопротивляться соблазну было нельзя, проговорил:
— Джон, дай закурить. — Константин остановился, заставив также резко остановиться и парня, и смерил его даже презрительным взглядом.
— Ну уж нет. Ещё чего не хватало! — и пошёл дальше, стряхнув с сигареты пепел; Чес был явно недоволен и поспешил догонять его.
— Джон! Ты ж мне… — не смог договорить и тут же принялся восклицать другое: — Ну дай, чего ты! Сам куришь, а мне не даёшь, хотя это я подкинул идею с сигаретами…