На сердце без тебя метель...

Она на четверть часа опоздала к обеду, задержавшись в Александровском саду, чтобы насладиться неповторимым духом весны, пропитавшим город за последние недели. Солнце нежно ласкало кожу своими лучами, в воздухе царил аромат первой зелени и цветов. Даже нескромные взгляды прогуливающихся в саду щеголей не омрачали Лизиного настроения. Она не спеша шла по аллее, любуясь пышными облаками цветущих садов и куполами храмов, блестевшими позолотой на солнце. Когда над головой простирается ясное небо, а солнце пригревает так нежно, разве думается о дурном?

Потому даже вспоминая о горе своей сообщницы, Лиза не теряла благостного расположения духа. Ей было жаль сына Софьи Иогановны. Но еще больше она сожалела о боли, что Вальдемар причинил своей матери. Деньги действительно прокляты, решила Лиза к концу прогулки и, перекрестившись на сверкающие на солнце маковки, поспешила кликнуть извозчика.

Дом в Хохловском переулке встретил Лизу странной тишиной и пустым столом в гостиной. Шагнувшая неслышно со спины служанка отчего-то напугала так, что сердце едва не выпрыгнуло из груди.

— Мадам в спальне, — прошептала она Лизе, скоро принимая шляпку, легкую кружевную пелерину и сумочку. — За хозяином спешно послали-с…

— Павлуша?.. — от страха у Лизы перехватило в горле.

— Что вы! Господь с вами! — замахала руками девка. — Барчук с Мелашей да с нянюшкой на прогулке. В здравии он. Это мадам… Вам бы пойти к ней, Лизавета Алексеевна, а то только затихла… Как бы худого не случилось при такой истерике… Я на всякий случай даже за господином дохтуром послала. Обещали-с быть…

Натали лежала ничком в постели. Лицо ее раскраснелось, волосы растрепались. Припухлость вокруг глаз выдавала недавние долгие рыдания, в которые она снова едва не ударилась, завидев Лизу на пороге.

— Qu'en est-il, ma ch`ere?^[334] — еще больше встревожилась Лиза.

Она без раздумий направилась к Наталье, протягивая ей руки, и та с благодарностью схватилась за них, как утопающий за бревно. При этом отмахнулась от солей, которые Лиза пыталась поднести к ее лицу.

— Что-то худое?

— Я боюсь! — задыхаясь, прошептала Натали. — Боюсь… Нянюшка всегда пугала нас с Павлом… Всегда пугала…

— Чем, ma ch`ere? Чего вы боитесь? — Лиза старалась говорить спокойно, но похолодела от страха, услышав ответ.

— Чума! Чума в Москве! Холера!

Слово «холера» ввергло Лизу в панический ужас. Она мало что знала об этой болезни, но семь лет назад слышала, как графине докладывали о заразе, косившей крепостных в имении под Астраханью. Лиза даже читала редкие письма-отчеты от местного управителя и, несмотря на отроческие годы, запомнила, как быстро холера забирала жизни.

Неудивительно, что именно Лизавета Юрьевна всполошилась, едва услышала о хвори, что разразилась в Тифлисе и снова покатилась к ее астраханским землям. Именовать состояние графини словом «всполошилась» будет, конечно, явным преувеличением: в дом в Хохловском переулке всего лишь доставили записку от ее секретаря.

«Долго ли по Волге до Москвы заразе дойти? — в который раз перечитывала Лиза записку. — Посему мой вам настоятельный совет — немедля отбыть из города и затвориться в деревне, выставив на въезде в земли посты. Уповаю на Господа, дабы на сей раз Он вразумил вас. Писано двадцать второго мая года тысяча восемьсот тридцатого, в имении Дары, Коломенского уезда».

— Чушь! Ca ne se r'epand pas aussi vite. La seule chose qui se r'epand, ce sont les rumeurs,^[335] — сердито заявил Григорий.

Во время их маленького совещания в гостиной он стоял за креслом жены, положив ладонь ей на плечо.

— Я не хочу рисковать. Ни Павлушей, ни своим положением, — тихо, но твердо произнесла Натали.

Еще каких-то пару часов назад Лиза бы удивилась ее словам, но нынче, когда уже доподлинно знала от прибывшего по записке доктора о второй беременности Натали, только в смущении опустила глаза к сложенному в руках листу бумаги.

— Мы и так уезжаем из Москвы. На дачу, помнишь? — хмуро отозвался Григорий.

— Я хочу уехать дальше, — настаивала Натали. — Ежели maman соизволила написать мне, значит, то не пустые опасения, и вы понимаете это равно, как и я. Пусть мы потеряем задаток, пусть сызнова хлопоты, но я хочу уехать как можно дальше от Москвы. Разве не права я, господин Сомашевский?

— Береженого бог бережет, — ответил ей доктор, заметно нервничая и явно желая поскорее откланяться. — Я полагаю, для душевного здравия Натальи Михайловны следует избегать crises de nerfs. Кроме того, деревенский воздух будет ей только на пользу.

— C’est decide alors!^[336] — воскликнула Наталья. — Мы едем в деревню. В Муратово!

Впервые за последний час на ее щеки вернулся румянец, а глаза так восторженно заблестели, что Григорий не смог отказать.

— Деревня так деревня, — проговорил он, нежно касаясь щеки супруги, глядевшей на него снизу вверх. — Надеюсь, за две недели дом успеют подготовить к вашему приезду.

— За неделю, — поправила его Натали. — Дмитровский уезд не так далеко, посему ежели нынче же послать с известием, у бурмистра^[337] и ключницы будет достаточно времени. Там ведь есть бурмистр, верно? Сколько в деревне дворов? И ключница? Во всех же имениях есть ключница.

— Там есть ключница, моя дорогая, — заверил жену Григорий, и она подарила ему радостную улыбку.

Доктор тоже вздохнул с явным облегчением, не скрывая своего удовольствия, что дело разрешилось благополучно, а значит, визит его подошел к концу. Лизу же обуревала странная смесь чувств. Она радовалась поездке в деревню, понимая, что для нее будет за благо покинуть душную Москву, тем более в преддверии угрозы холеры, идущей с юга. Но в то же время ее не оставляла мысль, что от имения Дуловых до границы Клинского уезда всего несколько десятков верст. И это так мало…

Как же это мало!

Глава 38

Натали так торопилась оставить Москву, что уехала в Муратово, прихватив с собой только пару дорожных сундуков да кофров. Остальное решили отправить подводами. Бурмистр должен был выслать их сразу же по получении письма о приезде хозяев в имение.

— Коли maman изволила написать мне, дело серьезное, — оправдывала свою суету Натали. — Вы ведь знаете натуру ее сиятельства. Будь иначе, она бы и пальцем не шевельнула.