На сердце без тебя метель...
Шрифт:
Завершалось письмо еще одной просьбой:
«S'il vous plait, informez la Comtesse de Nicolas presence…»[320]
Пусть вот так. Пусть уведомит графиню, а уж Лиза найдет способ, как проведать у той о брате. А кукловод пусть полагает, что она вернулась под крыло ее сиятельства. Быть может, эта мысль остановит его от поисков, дав возможность вернуться к жизни без тягот прошлого. А еще Лиза надеялась, что страх перед могуществом графини подтолкнет Marionnettiste поскорее раскрыть местопребывание мальчика. Все может быть…
Второе письмо, за которое Лиза принялась, когда дело шло уже к рассвету, было адресовано Александру. Оно далось намного сложнее. Нет, имен называть
Лиза пыталась выдержать в письме нейтральный тон, но когда на бумагу легли слова о том, что личность будущей супруги должна быть известна наперед, на ум сразу же пришла красавица Лиди Зубова с ее восхитительным лицом и белокурыми локонами. Выходило, что сама Лиза предлагает эту кандидатуру, и потому лист бумаги был скомкан и отброшен в сторону.
«Что мне за дело, станет ли молодая Зубова графиней Дмитриевской, — рассердилась на себя Лиза. — Все едино той не владеть Александром единолично. Ведь его любовница едва ли потеряет свои позиции в Заозерном». И тут же ощутила иную злость — уже на Александра при воспоминании о том, что флигель в Заозерном так и не пустовал. Ни зимой, ни летом. Летом!
Злость выплеснулась на бумагу. Четырежды. Именно столько раз Лиза начинала новое письмо и в итоге обнаруживала, что все ее слова сводятся к скрытым упрекам, что ревность ее отчетливо читается в каждой фразе. Посему раз за разом она комкала бумагу и начинала сызнова.
Наверное, это к лучшему, что никак не рождаются те самые слова. Наверное, ей вовсе не следует писать к нему. Так думала Лиза, погасив перед самым рассветом оплывший огарок свечи. Но в серости рассвета совесть напомнила, что долгов у Лизаветы Вдовиной, собравшейся кануть в Лету, быть не должно.
«После, — решила Лиза, пытаясь выровнять взволнованное дыхание и уснуть. — Все после. Когда-нибудь. Потом. После».
В ту ночь впервые за долгое время Александр пришел к ней. Будто до этого момента кто-то свыше охранял ее покой, укрывая надежно в памяти звук его голоса, нежность взгляда, крепость его рук и даже запах его кожи. Все это пришло к ней вместе со сном, который вернул ее в Заозерное, в ту пору, когда она была так счастлива, думая, что любима. Пусть это счастье и было с легким привкусом горечи.
Лиза снова видела знакомые стены особняка, ощущала под тонкой подошвой туфель неровности паркета. Сон был настолько явным, что, казалось, она даже ощущала запах воска горящих свечей. Она всей душой, всей своей сущностью стремилась туда, куда несли ее ноги — в истинно мужскую обитель, куда вторглась когда-то так беззастенчиво. И Лиза знала, что он ждет ее. Знала прежде, чем заглянула в его глаза, тут же вспыхнувшие особым светом. Смело, без лишних раздумий, она шагнула в его руки, как можно только по праву супруги. Подставила лицо его пальцам, которые так смело скользнули по скулам, а после запутались в ее волосах.
— День без тебя — истинная мука, — проговорил Александр, притягивая ее к себе.
— Не я виной тому, — шутливо заметила она в ответ.
— Верно, в том я грешен. Чем мне заслужить прощение? Какая кара ждет меня? — шептал он ей в тон, скользя губами от ее ушка до уголка рта.
Лиза чувствовала его дыхание на своих губах, и ожидание того, что вот-вот последует, вызывало до боли знакомые эмоции и будоражило кровь. Он виноват в том, что она стала такой нетерпеливой. И в том, что она не могла отныне не касаться его. Он был ей нужен. Она чахла без его прикосновений и ласк, без его нежности, как цветок чахнет без воды и солнца.
— Когда-то мне твердили, что грехи надобно не только отмолить, — проговорил Александр, неспешно двигаясь
губами вдоль ее губ к другому уголку рта, не касаясь тех, а только дразня. — Когда-то мне приходилось читать Библию с раннего утра и едва ли не до полудня, а после полудня я должен был ответить урок. Быть может, теперь я могу сделать так же?— Я не понимаю тебя, — рассеянно ответила Лиза.
Ей отчего-то не понравился поворот в разговоре. Александр же только чуть отстранился, чтобы заглянуть в ее глаза, а после, проведя кончиками пальцев по лицу Лизы, приподнял ее подбородок и наконец-то коснулся губами губ. Ноги тут же обмякли, отчего Лизе пришлось качнуться к нему и обвить руками его шею. Поцелуй становился все глубже, все требовательнее, вызывая в ней желание прижаться к нему еще сильнее. И потому Лиза почувствовала себя такой обманутой, когда Александр вдруг прервал его и отстранился, чтобы снова заглянуть в ее глаза холодным, цепким взглядом.
— Кого поцелую, тот и есть…
— Что? — не поняла Лиза, все еще оглушенная вспыхнувшим в ней желанием.
— «…вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его»…
— Я не понимаю тебя…
— Неужто? Неужто не понимаешь, Lisette? Кто целует, тот Иуда. Разве не так? Не так?..
Его пальцы уже не несли нежность. Они буквально впились в ее руки через тонкую ткань ночной сорочки, причиняя боль и оставляя следы на нежной коже. Лиза пыталась вырваться из его крепкой хватки, отвести глаза от холода его темного взгляда, но не могла. А он все повторял и повторял фразу из Писания, хлестал ее словами наотмашь. А когда она, уже почти провалившись в странное состояние полуобморока-полуяви, в очередной раз взглянула в глаза, горящие яростным огнем, увидела вовсе не глаза Александра, а Marionnettiste. И тут же при этом узнавании хватка пальцев на ее руках ослабла, а взгляд стал иным — полным муки и раскаяния. Это был тот самый взгляд, от которого она без тени сожаления убежала когда-то в парке Заозерного, спеша навстречу Александру.
— Кого поцелую, тот и есть, mon couer, n’est-ce-pas?..
Лиза проснулась, как от толчка, чувствуя, как неистово колотится сердце в груди. За окном уже вовсю светило солнце, в доме проснулись — она ясно слышала глухой шум голосов внизу, вероятно, в гостиной. Странное чувство тревоги не развеялось вместе с остатками сна, которые она смыла прохладной водой во время утреннего туалета. Мысли о сне не ушли, как это часто бывало, когда она переступала порог своей маленькой спаленки, торопясь навстречу новому дню.
Не совершила ли она ошибки, написав кукловоду? Отсылать ли с почтой письмо, запертое до поры до времени в бельевом ящике комода? Быть может, эта тревога не проходила из-за неожиданной встречи с Василем? Или сон пришел к ней под властью эмоций, испытанных при виде Красновой?
Мысли не оставляли Лизу в покое добрую половину дня, покамест не вернулась Натали, что выезжала поздравить с именинами дочерей-двойняшек одного из сослуживцев Григория. Она с большим участием справилась о здоровье Лизы. И немудрено, после того как Лиза вчера спешно уехала из театра, а нынче проспала до второго часа пополудни.
— Как же отрадно видеть вас в добром здравии, ma ch`erie, — улыбнулась с облегчением Натали. — Во время визитов мне так не хватало вашего присутствия. A propos! О вас справлялась одна персона. Хозяйка по секрету сообщила мне, что он искал меня, представьте себе! Благо Никита успел мне шепнуть, что вы не желаете водить знакомство с этим господином. Весьма благоразумно в вашем положении. Младший Дмитриевский — не подходящая компания для девицы на выданье. Стишков в альбом начеркает, романсом голову вскружит, да и вильнет хвостом. Не партия вовсе! Долить ли вам кипятка, ma ch`erie? Вам надобно пить горячий чай, это вернет румянец на лицо. А то вы нынче такая бледная…