На заре земли русской

Димитрий хотел ещё спросить Всеслава, почему он сразу же поверил Белогору, ведь посадник мог и обмануть, заманить дружину в ловушку, но не успел. Откуда-то справа вдруг раздался треск, а за ним сразу же резкий, короткий вскрик, и это словно послужило сигналом. То там, то там кто-то вскакивал и падал, вставал, бежал и снова падал, костры вспыхивали яркими рыжими снопами и рассыпались искрами, сизый дым стелился по земле. Нападение на лагерь произошло совершенно внезапно, в тот момент, когда его ожидали менее всего. Огляделся Димитрий вокруг: не было рядом князя, точно в воздухе он растворился, а ведь только что они разговаривали! Знакомый голос, громкий, властный, послышался Димитрию где-то в отдалении.

Справа и слева юноша уже был окружён. Свои, чужие, – ничего не было понятно ему, ни одного знакомого лица, ни одного приказа, что да как делать, куда бежать, с кем драться и кого беречься. Кто-то со стоном упал подле Димитрия, и тот едва успел отклониться от удара вражеского меча. Своё оружие показалось очень даже лёгким, ведь когда не думаешь о тяжести, совсем перестаёшь обращать на неё внимание. Руки двигались сами, отдельно от мыслей, потому что внутри у юноши был только опустошающий страх: страх перед смертью, которая может настигнуть в любую секунду; страх перед нарушением заповеди Божьей – «Не убий», – наказывал Христос, и поэтому сам факт отнятия чужой жизни вопреки слову Господа связывал руки. Инстинкт самосохранения, однако же, заглушал все остальные чувства и эмоции, и Димитрий, думая только о том, чтобы не попасть под удар самому, размахивал мечом налево и направо, и совершенно вылетело из его памяти всё, о чём накануне говорил ему Всеслав.

А тот помнил обо всём, не забывая держать в поле зрения «своих». Стольника своего князь уже давно потерял из виду, и оставалось только надеяться, что он в порядке, хотя бы пока что. Думать о ком-то или о чём-то, кроме себя и собственной жизни, было особенно некогда: вокруг было темно, приходилось не только махать оружием, но и стараться всматриваться, кто оказывается под ударом. Мир перевернулся, небо слилось с землёй, звон клинков и мечей, стоны раненых, крики и ругательства воинов вокруг – всё соединилось в один невообразимый шум. Одного из нападавших Всеславу удалось отвлечь, ударить остриём меча со спины и сбросить в реку, но тут же напротив из кромешного ада битвы перед ним появился новый противник. Что-то смутно знакомое почудилось князю в его привычных, отточенных движениях: то ли непоколебимое хладнокровие, то ли резкость и чёткость, кажется, хорошо отработанные. Всеслав в очередной раз замахнулся мечом и сделал несколько неплохих выпадов, один из которых, наиболее удачный, пришёлся прямо по правой части груди воина, практически незащищённой. Со сдавленным вздохом он упал на колени, выронив меч и щит и схватившись за повреждённое место.

– Всеволод, – промолвил Полоцкий, в свою очередь тоже опуская оружие, и голос его был охрипшим от волнения и плохо скрываемого удивления. Свободной рукой раненый воин стащил шлем, и по лицу его рассыпались светлые кудри. В темноте никто из них не видел другого, но оба безошибочно догадались, с кем сражаются.

– Всеволод, – уже тише повторил Всеслав, переводя дух и опираясь правой рукою на меч. – А помнится мне, ты крест целовал на мире нашем!

С этими словами он отворотился от поверженного.

– Целовал… – с трудом выговорил Переяславский. Под его свободной ладонью хрустнула ветка, как будто перебивая его. – Так братья отговорили…

– А ты верен был кому? – жёстко спросил Всеслав, разворачиваясь и снова глядя в упор на Всеволода. – Им? Или мне?

Ничего не ответил Всеволод, только взор опустил. Силы медленно покидали его, собрав остатки их, он цеплялся за обрывки сознания, и для разговора с Полоцким не мог подобрать слов – всё спуталось у него в голове.

Когда занесённый меч со свистом врезался во что-то твёрдое, Димитрий испугался. Лезвие ударилось о щит оказавшегося перед ним противника. Димитрий пригляделся: из-под сбившегося набок шлема было видно молодое лицо без тени страха или смущения в глазах. Противник был таким же, как и он сам, – вероятно, ему не было ещё и двадцати солнцеворотов. Однако все его движения были точны и быстры, в отличие от движений неопытного Димитрия.

Скрестились мечи юношей. Звонко гудела раскалённая сталь, внизу, казалось, дымилась земля. Ноги неудобно путались в высокой траве, Димитрий поскользнулся на угольках потухшего костра и, не удержав равновесие, упал, оперевшись на одно колено, прикрылся щитом и на секунду крепко сомкнул глаза. Молодой человек, сражавшийся против него, совершил промашку, и тем самым Димитрий выиграл было секунду, чтобы подняться, но не успел. Сосредоточив всё внимание на выпаде и бросив на него все силы, он вовсе упустил из виду оружие противника, то задевающее его щит, то ударявшееся о лезвие его меча так, что едва ли не сыпались искры. Поэтому, когда накалившееся в ходе боя лезвие чужого меча ударило справа чуть пониже груди, с размаху пробив защиту, Димитрий не подумал ни о чём, только удивился, ведь так странно и так неправдоподобно было умирать в семнадцать лет. Разорванная рубаха намокла от крови, вся правая сторона налилась какой-то свинцовой тяжестью, сердце быстро забилось где-то в горле. Зажав свободной рукой рану, он поднялся и снова бросился на противника, но от боли, пришедшей уже после удара, в глазах всё плыло и двоилось, закружилась голова, и юноша упал, будто всё ещё не до конца осознавая происходящее с ним.

К рассвету лагерь превратился в поле брани. Ничего не осталось от того уюта, какой царил там ночью. Казалось, вся степь тяжело дышит, отходя от почти только что утихшей битвы, и река несёт свои мрачные, свинцовые воды вперемешку с кровью и слезами. Дружина переяславского князя как внезапно напала, так внезапно и исчезла, и если бы не брошенные раненые и убитые, сражения как не бывало. Старший дружинник Радомир отыскал Всеслава среди тех, кто ещё держался на ногах и в меру своих сил помогал тем, кто нуждался в помощи. Князь был чем-то опечален, на кого-то крепко сердит. Рукава рубахи его, когда-то белоснежной, были запачканы землёю и кровью. Радомир приблизился к нему, стараясь поменьше наступать на раненую ногу.

– Цел? – коротко спросил Всеслав, заметив его. Тот кивнул. Войско заметно поредело, из-за столь внезапной атаки люди не успели сосредоточиться на боевом действии, а когда приходили в себя и начинали соображать, было практически поздно.

– А тот хлопчик, что с тобою был? – спросил Радомир, будучи не в силах молчать. По природе своей он был довольно-таки разговорчив, а после каких-либо волнительных событий поток его слов невозможно было остановить. Всеслав привычно огляделся, ища глазами своего стольника, но его нигде не было. Среди переговаривающихся в сторонке воинов он тоже не нашёлся.

– И верно, – нахмурился Всеслав. – Где Димитрий? Видел ты его?

Радомир молча покачал головой. Он не то что не видел того юношу, он даже не помнил особенно, как тот выглядел. Сказав что-то одному из дружинников, стоящему чуть поодаль, Всеслав поднялся с земли и медленным, широким шагом пошёл по ходу течения реки.

Трава, потемневшая от пролитой крови и серая от пепла костров, ложилась под ногами князя и шедшего за ним его дружинника. Небо серело и затягивалось рваными, лохматыми облаками – собирался дождь. Солнце, показавшись на рассвете совсем немного, чтобы прорезать серость тусклой алой полоской, вскоре совсем скрылось.

– Нас обманули, – промолвил Всеслав, не останавливаясь и не оглядываясь на Радомира. – Черниговский и Переяславский обещали мне хранить мир между нами троими, клятву божию давали, и ведь я говорил – нет им доверия!

– Постой, княже, – вдруг понял Радомир. – Ужели в плену у тебя Всеволод Ярославич?

– Да не то чтобы… – махнул рукой тот и не договорил. Резко остановился, посмотрев вниз, опустился на одно колено и, взяв лежащего перед ним человека за плечо, перевернул его на спину. Весь ледяной тон и сердито-усталое выражение исчезли, будто их и не было. Склонившись над кем-то и вовсе забыв о существовании Радомира, Всеслав шептал:

– Димитрий! Димитрий! Да что же такое...

Юноша не подавал признаков жизни. Тонкие черты красивого лица его были бледны, как полотно, чуть в стороне от него лежал окровавленный меч. Ослабевшие пальцы совсем не сжимали рукоять, и рука безвольно повисла вдоль тела. С тяжёлым вздохом Всеслав оборотился наконец к старшему своему дружиннику.

– Злата вылечит его, – задумчиво молвил Радомир, предугадав вопрос того. – Светланка моя Злату хорошо знает. Она и мою жену лечила той зимою. И служке твоему она поможет, – поспешно добавил боярин, заметив, что вновь хмурится Полоцкий, – золотые у неё руки, под стать прозванью…