Надана
Шрифт:
– Эй, девчонка! Подь сюды!
Вход в чум распахнулся, и Надана увидела незнакомое грязное лицо люче. Он явно чего-то хотел от неё.
Люче представился Кириллом Иннокентиевичем Меркуловым. Сказал, что вместе с другом хочет попасть туда, где упал метеорит. Им нужен проводник, и они готовы заплатить деньгами.
Надане он не понравился. От него воняло кислым потом, водкой и ложью. Едва он начал произносить собственное имя, глядя куда-то за её спину, а потом сбивчиво объяснять цель похода: прикоснуться к тайне, одним глазком взглянуть на большой чёрный камень среди болота – она поняла, что мужик врёт. Но о чём именно, не разгадала.
–
Кулик ушёл из Ванавары в конце апреля, больше месяца назад, и то была его третья вылазка. Надана не знала, куда он пошёл и где находится сейчас, но даже если они пойдут по следам экспедиции, она сумеет сделать так, чтобы остаться незамеченной. Только вот почему люче боится своего сородича? Недоброе замыслил, не иначе.
Соглашаться или нет? В груди трепыхалось что-то похожее на птицу, пойманную в силок. Хотелось вытолкать его из чума, навсегда забыв противный запах мужика и его кривую ухмылку, но ноги будто приросли к земле. Когда ещё ей предложат деньги? Ей, а не деду?
«Дед. Он слишком слаб, как его оставить? Варвара поможет. Надо договориться, объяснить. И нужно найти кого-то, кто присмотрит за оленями, пока я хожу в тайгу».
– Будьте готовы к рассвету, – сказала она и почувствовала, как сердце раскололось надвое.
Меркулов довольно подмигнул и отправился восвояси.
И тут же её замутило, закружило голову, а земля поплыла, точно быстрые воды реки. Надана зажмурилась, сжала кулаки, чуть согнула ноги в коленях.
«Стою твёрдо. Вижу путь. Иду вперёд».
Она повторила слова, которым научил её дед, когда становилось худо, снова и снова, а когда наваждение растаяло, глубоко вдохнула, глянула в небо и успокоилась.
Ясная, холодная ночь обещала быть бессонной, но важной. Надана поведёт незнакомых русских туда, куда они хотят. Получит деньги и уедет отсюда. Никакой Кулик ей не нужен.
Спустя неделю. Июнь 1927 года. Тайга в окрестностях Ванавары
Надана шла медленно, размеренно, покачиваясь из стороны в сторону. Тропа под её ногами то появлялась, то исчезала, но ей было всё равно. Она падала, лежала без движения, смотрела в тусклое, подёрнутое дымкой небо, удивлялась: «Где же солнце?» Потом вставала и снова шагала вперёд. Она не видела дороги, не узнавала знакомые места, и только ноги, словно повинуясь чужой воле, перемещали её измученное тело в пространстве.
Не было ни боли, ни страха. Лишь пустота. Серая, безжизненная, обволакивающая, как туман, как дым затухающего костра. В ней таяли воспоминания и мысли. Почему она здесь? Куда идёт? Лишь желание выжить вело её куда-то вперёд.
Ночь сменяла день. Когда силы заканчивались, Надана садилась, прислонившись спиной к широкому стволу сосны или лиственницы и закрывала глаза. Она думала: придёт зверь, съест её, и она станет кучкой обглоданных костей, которые сначала пропечёт солнце, потом умоют дожди, но они долго-долго будут белеть под деревом,
пока не превратятся в прах, и никто не узнает, что сделалось с Наданой.Она даже хотела этого. Но зверь не догнал её, прошёл мимо, словно она была хуже падали. Она и была хуже падали. Растерзанная, с отпечатком смерти на обратной стороне глаз. Случилось то, чего она никогда не забудет.
Но наступал новый день, Надана поднималась, едва разгибая затёкшие конечности и шла дальше. Скоро она услышала мягкое журчание, пошла на звук и оказалась у ручья. Упала на колени, уткнулась лицом в воду и начала жадно лакать, как собака. Ничего вкуснее она в жизни не пила. Потом умыла глаза, щёки, губы, соскребла с рук кровь, впитавшуюся в кожу крепче ольхового настоя, которым красят оленьи шкуры, и очнулась от морока.
Она жива.
Чудовище не тронуло её, но те люче, которых она привела к чёрному камню, умерли в страшных муках. Их крики до сих пор стояли у неё в ушах. И смачное, довольное чавканье, с которым болото пожирало останки изувеченных тел.
К полудню она вышла к фактории Ванавара, и озираясь вокруг, словно впервые видела чёрные избы и мирно пасущихся в загоне оленей, поняла: дед Юргин ушёл к предкам. Она осталась одна на всей земле.
***
– Вот, держи. Я продала твоих оленей. Тут не всё, конечно. Кое-что пришлось отдать Иванку, он подсобил с похоронами. – Варвара, грузная, суровая, хоть и ещё молодая баба, протянула ей рубли. Надана не глядя сжала непривычные бумажки в кулаке.
– А как?..
– По вашим обычаям. Покажу где. Пей чай-то.
В комнате, где жила и принимала больных Варвара, пахло травами и сдобным тестом. Несмотря на свой неласковый вид, женщиной она была доброй и нежадной. В помощи никому не отказывала. Вот бы остаться тут навсегда. Сидеть вот так, глядя в окошко, дышать теплом, знать, что рядом кто-то есть.
– Чой-то ты совсем как неживая. Чего делать теперь будешь?
Надана посмотрела на Варвару. Делать? Ей нет места ни в тайге, ни в фактории. Нужно уходить. Но куда? И с кем?
– Спасибо. Мне в город бы надо. Чем дальше, тем лучше. Есть же кто поедет отсюда на днях?
– Ох, девонька… Я разузнаю. Оставайся пока. К деду сходи. А там видно будет.
Надана кивнула. Хотела снова поблагодарить, но холод сковал грудь, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Так страшно ей не было даже в тот миг, когда зверь вырвался из чащи и на её глазах растерзал двоих здоровых мужиков. Без сил прикрыв глаза, она решила: «Теперь или пропаду, или начну жить заново».
Варвара вышла из дома, скрипнув тяжёлой дверью, а Надана осталась сидеть в немом оцепенении, чувствуя, как боги перекидывают её судьбу из рук в руки, словно играют в снежки, и хохочут, хохочут как нашкодившие дети.
Глава 6. Самая старая женщина
Июль 1927 года. Красноярск
Надана не понимала, что происходит. Было то светло, то темно, то тепло, то холодно. А внутри неё остывал крошечный огонёк. Ещё немного, и он погаснет, а с ним и жизнь.
Шло время. Порой казалось, что смерть придёт раньше, чем на небе появится луна, порой – что ночь сменяет день слишком быстро. Надана забыла всё, чему учил её дед Юргин, но теперь, оторвавшись от родных мест, как лист осины отрывается от ветки по осени и падает на землю, чтобы перепреть до весны, удобрить землю и стать чем-то другим, она должна всё вспомнить и всё узнать. Если, конечно, выживет, если доедет.