Надана
Шрифт:
– Что вы имеете в виду? С момента взрыва прошло сто семь лет. Это невозможно.
– И невозможное возможно, если так должно случиться. По соседству со мной живёт женщина, которая утверждает, что ей именно сто семь лет. Точнее исполнится тридцатого июня.
Саша округлила глаза.
– Вы хотите сказать, что она родилась в день взрыва?
– Я не могу быть полностью уверена, но знаю Надану Николаевну уже много лет, и она всегда говорила, что родилась и жила в тайге в окрестностях Ванавары, тогда торговой фактории, с 1908 по 1927 год. Она из семьи тунгусов-оленеводов. Потом перебралась в Красноярск, затем в Москву.
Никого из родных у неё нет, одна-одинёшенька. Сколько я её помню, она всегда была старушкой. Маленькой, сгорбленной, тихой и светлой. И как-то так получилось, что я взяла над ней шефство. Дружим мы. С ней никаких хлопот. Так что если хотите интервью…
– Конечно! – Саша уже записала в маленький блокнот всё, что ей показалось интересным из речи Антонины Михайловны.
– Оставьте свой номер телефона, я переговорю с ней и позвоню вам. Если что, приходите вечером в гости.
– Спасибо огромное! Буду ждать звонка, – ответила Саша, вручая женщине клочок бумаги с номером. – А мы пойдём прогуляемся на берег.
– Идите прямо по улице, никуда не сворачивая. И до встречи! – улыбнулась им вслед Антонина Михайловна.
***
«Никуда не сворачивать – это не про нас», – подумал Миша, выходя на песчаный обрыв, и резко затормозил, будто врезался в невидимую стену. В открывшемся перед ним виде не было ничего неожиданного или шокирующего. Просто река, просто лес. Но какое-то сильное чувство вдруг заставило его сердце замереть, а потом биться чаще, ударило слабостью в ноги и руки, выступило холодной испариной на лбу. Не в силах идти дальше, он сел на траву.
Он вырос в небольшом посёлке, вокруг которого, куда ни глянь, поля и луга. Плоская, как тарелка, местность таращилась в небо мелкими глазками пресных и солёных озёр, гудела комарами и насквозь продувалась ветрами в любое время года. Может, поэтому горы, леса и изгибы рек всегда вышибали из Миши дух. Скрытый от глаз горизонт завлекал и манил, словно за каждой новой сопкой или рощей ждало приключение, и он, мальчик, никогда не знавший отца, мог наконец стать мужчиной.
У него никого не было, кроме тихой, ласковой матери и бабки-генеральши. Он любил обеих, но в детстве на день рождения всегда загадывал одно и то же желание: чтобы вернулся папа. И никому об этом не рассказывал.
Миша вообще долго не разговаривал. До шести лет. Мама таскала его по врачам, сначала сельским, потом городским, водила к бабкам – всё без толку. И только когда, плача от бессилия и страха, что сын так и останется немым, она запричитала: «На кого ж ты нас, Лёшенька, оставил?» – Миша спросил: «Куда ушёл папа?»
Ни мать, ни бабушка никогда при нём отца не вспоминали и не обсуждали, только шушукались изредка. Всё, что знал мальчик, – своё отчество. Алексеевич. И вот теперь, когда появилась возможность поговорить о самом важном и самом таинственном человеке в жизни, Миша заговорил.
Мама настолько обрадовалась и растерялась, что рассказала правду.
– Я не знаю-ю-ю, – снова зарыдав, протянула она. – Он просто вышел из дома. В субботу. Днём. Трезвый. В магазин за сахаро-о-ом… И пропал! Ни могилки, ничего-о-о!..
Повзрослев, Миша вытянул из матери и бабки все подробности. Рассмотрел все возможные версии: от побега с любовницей до перемещения
во времени. Опросил свидетелей. Вошёл в доверие к дядь Славе, местному участковому. Наизусть выучил тоненькое дело. Ни одной зацепки. Ни одного правдоподобного объяснения.Поступив в восемнадцать лет на факультет журналистики, Миша решил, что научится вести расследования по-настоящему и поможет другим людям. Знать, что твой близкий мёртв и хранить память о нём легче, чем годами ждать возвращения призрака.
Но потом появилась Саша. И видеокамера. Он сразу понял, что одна – продолжение его души, а вторая – глаз и рук. Начались первые съёмки, монтаж. Миша пропал. Но если с камерой он быстро нашёл общий язык, то Саша, как золотая рыбка, юркая, блестящая, смелая, сновала вокруг, дразнила, соблазняла, но близко не подпускала. Они и друзьями-то стали, только благодаря общему любимому делу.
Что ж, когда-нибудь, когда он сумеет шагнуть за горизонт…
– Как тут красиво. И тихо. Я уже забыла, как благословенна эта сельская тишина.
Голос Саши вернул его в реальность. Она сидела рядом с ним и смотрела на реку. Через несколько дней они окажутся там, в густом лесу, пойдут по следам её отца, увидят места, которые видел он.
– Ты не представляешь, как тебе повезло, – сказал Миша.
– Почему?
– Потому что ты можешь что-то сделать для своего отца. И обязательно сделаешь.
Саша грустно улыбнулась и положила голову ему на плечо.
Глава 7. Пока не поздно
25 июня 2015 года. Ванавара
Надана сидела на табуретке, держа спину прямой, как привыкла, и смотрела в окно. Там, через улицу, за домами и деревьями, поросший соснами берег срывается вниз. «Эй, не ухни!» – крикнул дед Юргин, когда она выбежала, ослеплённая солнцем, на самый край, разметав руки в стороны и желая взмыть в прозрачный холодный воздух как птица. Замерла, сощурилась. И счастье острой иглой вошло в сердце.
С тех пор прошёл целый век, но Надана знала, что там ничего не изменилось. Сосны всё так же рвутся ввысь, река всё так же бежит вдаль, а земля помнит шуструю девчонку и старого мужчину, которые жили и пасли оленей на её берегах и которым суждено оставить здесь свои кости.
Надану давно подводили зрение и слух. Иногда казалось, что она плывёт в плотном тумане, из которого то и дело неожиданно выскакивают предметы, люди. Вот и сейчас она чуть не вздрогнула, когда кто-то положил ей ладонь на плечо. Обернулась – Тоня. Но на Тоню нельзя сердиться. Кто ещё окружил бы чужую старуху заботой и почтением, словно царицу?
Надана усмехнулась. На хороших людей ей всегда везло. Словно судьба, однажды нанеся удар, решила сжалиться и восстановить справедливость.
– Надана Николаевна, она пришла. Девушка-журналистка. Вы готовы?
– Спасибо, Тонечка.
В комнате тут же появились двое. Высокая черноволосая женщина и симпатичный кудрявый парень с камерой в руке. По коже Наданы пробежал озноб. Она даже бросила невольный взгляд на окно: не подуло ли вечерним ветерком? Но створки были плотно прикрыты, а ажурные занавески не шелохнулись. И всё же руки, лежащие на коленях, мелко задрожали. Она сжала их, попыталась спрятать в складки юбки, но вышло нелепо. Тогда Надана снова выпрямила спину и пристально взглянула на незнакомцев. Что в их появлении всполошило её?