Наша навсегда
Шрифт:
Почему-то от Тошки, несмотря на всю его заботу, на все слова про любовь, я такого никогда не чувствовала. Холодно мне с ним было. Тяжело. Муторно.
Но осознавать это я не могла почему-то.
Только теперь, на контрасте, в голову приходит озарение.
— Ну вот… Он меня хотел сразу к себе перевезти, — продолжает Марина, — у него же квартира была… Как раз в этом доме, кстати. Но я отказалась. Помнила о его косяках, не могла доверять… Ты же меня знаешь, я в человеке изначально хорошее вижу, но стоит обмануть, то все.
Киваю.
Да, в этом вся Маринка.
Доверчивая, но до определенного предела. И очень злая к тем, кто сделал плохо ей.
— Я его простила только потому,
— А разводы? Если не сойдутся характерами? — интересуюсь я.
— Есть, — кивает Марина, — не приветствуются патриархами, конечно, но никто не станет заставлять. Так что… Все не так страшно было, как я думала, — она улыбается. — Я тебе рассказывала же, не помнишь?
— Очень смутно, — признаюсь я, — я тогда же…
— Да, я помню, — кивает она, — ты со своими Новый год же провела тоже. И такая счастливая была. Летала…
— Да, летала… — эхом повторяю я, — а потом упала.
— Ох, Вась… — Марина встает, подходит ко мне, обнимает, — как же так все случилось?
— Это… Недоразумение, — вздыхаю я, и вздох получается со всхлипом, — а еще родители… И Тошка.
— Весик? — хмурится Маринка, — вот черт! Он тебя уговорил, что ли? Или обманул?
— Да…
Я замолкаю, подбирая в голове слова для того, чтоб объяснить ситуацию.
И Михо, сидящий у меня на коленях, неожиданно тянет пальчик к моему лицу и проводит им по щеке.
— Не плачь, — говорит он. И столько участия в его темных глазках, что я не выдерживаю и начинаю рыдать. Громко, с всхлипываниями и дрожанием.
Понимаю, что неправильно, что надо остановиться, пугаю ребенка, но не могу.
Словно все напряжение, что копилось все эти дни, (да что там дни — годы!) внутри, сейчас выплескивается наружу!
— Тетя? — удивляется Михо, не пугаясь, а, наоборот, обнимая меня и прижимаясь щекой к моей щеке, — не плачь!
И я тоже обнимаю его, не могу отпустить! Он теплый, маленький, такой доверчивый и искренний!
Он гладит и утешает.
И мне кажется, что все-все понимает.
Поверх его ласковых ручек ложатся прохладные ладони Маринки. Она тоже утешает.
И мне тепло.
61
Песня звучит в тишине салона машины, заставляя меня вынырнуть из своих мыслей и прислушаться. Ну надо же…
Голос Ирины яркий и в то же время вкрадчивый. Он мягок и пронзителен одновременно.
Лис, сидящий за рулем, тянется к панели и прибавляет звук.
“Я молчалив и равнодушен ко всем бедам вокруг, я не боюсь ни смерти, ни божества, но стоит лишь тебе коснуться окровавленных рук, меня терзает первозданная мгла.”Я сажусь ровнее, поправляю волосы и встречаюсь в зеркале заднего вида с взглядом Лешки.
В нем — внимание и ласка.
Это греет, лечит меня, не хуже объятий маленького, но такого проницательного Михо.
Удивительно, как мои мужчины меня чувствуют.
После разговора с Маринкой я была все еще основательно не в себе, хотя и умылась, и поужинала у нее, и поиграла потом с Михо в машинки, помогла уложить его спать, вдоволь налюбовалась сонным ангелочком, и, вроде, полностью успокоилась, но…
Но внутренне как-то напряжение было, которое ничем не объяснялось и никуда не пропадало.
Маринка, понимая, что мне тяжело, не старалась больше говорить о чем-то сокровенном, не ударялась в воспоминания, а просто легко забивала эфир рассказами про сына, его садиковские проделки, показывала фотографии его маленького, и, в итоге, когда за мной заехали освободившиеся Лис и Камень, я уже была в таком полусонном благостном состоянии.
А напряжение, хоть и не исчезло, но спряталось куда-то далеко.
И вот теперь, по дороге к дому Лешки, мы слышим голос Ирины. Она поет песню на мои стихи, что-то вроде рок-баллады со средневековым колоритом, которую я написала еще года полтора назад, в легком трансе, представив героя — строгого жесткого рыцаря, которому не знакомы любовь и радость.
Он привык к боям и смерти. И, тем не менее, в душе его, где-то глубоко, скрыто чувство… К той, что не боится его суровости, не страшится его яростного оскала. Ей спокойно и радостно засыпать в тепле его рук…
Написав и перечитав написанное, я плакала, помню. И завидовала героине. Потому что у нее были руки, в которых тепло. Которые грели.
Песня звучит, отражаясь от темноты ночи, и находит отклик в глазах мужчин, сидящих впереди.
Они смотрят на меня по очереди, и кажется, что обнимают…
“Все страхи мира мне чужие, все потери — пустяк, но стоит мне тебя увидеть, и вдруг к тебе тянусь я, забывая про свой собственный мрак, тебя хочу забрать в тепло своих рук.”