Наша навсегда

Да и эти, самые неловкие и неумелые слова, вылетели из головы, когда увидела ее, хрупкую, седую, с прямой спиной, в цветной блузе и джинсах, стоящую на пороге огромного деревянного сруба в три этажа.

Дом этот, лесная избушка, как именовал его отец, больше напоминал шедевр деревянного зодчества, из тех, какими богат Русский Север.

Массивные бревна, треугольная крыша, здоровенные окна. И деревья. Много-много хвойных деревьев на огороженном участке и за его пределами.

Все это я рассмотрела потом.

А в первый момент, стоило лишь выйти из машины, я смотрела только на ее, хрупкую невысокую женщину на веранде дома.

Я сделала пару нерешительных шагов, слыша, как хлопают дверцы машин, выпуская моих мужчин и мою охрану, без которой отец настоятельно не рекомендовал никуда ездить. Очень он этим Лиса и Лешку нервировал, но поделать они ничего не могли. Суровые мужики, больше похожие на дровосеков, чем на охранников, подчинялись только Виталию Большому, а на остальных плевать хотели.

Конечно, их можно было нейтрализовать, но… Зачем обострять отношения с тестем? Заранее?

Жизнь долгая, успеют еще обостриться.

Это слова Лешки, если что, не мои.

Я ступила на зеленый газон двора, маленькая женская фигурка слетела с крыльца и быстрым шагом двинулась ко мне.

— А бабушка-то совсем не бабушка… — задумчиво прокомментировал резвость хозяйки Лис.

— Это точно она? — пробасил Лешка.

— Василиса! — позвала меня женщина и протянула руки, не дойдя пары метров да нас.

И я поняла, что да. Это она. Точно она.

Мы были похожи.

Удивительно даже!

Я думала, что я на маму похожа…

У моей бабушки были удивительно ясные голубые глаза. И чарующая улыбка.

И смотрела она так, что я…

Сделала еще пару шагов, словно в гипнозе и, неожиданно для себя всхлипнув, тоже протянула к ней руки.

Мы поймали друг друга в объятия и зарыдали.

Прямо вот так, ни слова не сказав, не познакомившись, на глазах у смущенных зрелищем мужчин.

Мы обнимались и плакали, как очень близкие люди, которые давно друг друга не видели.

И, наверно, именно в этот момент я ощутила себя по-настоящему родной.

Так странно это было, так волнительно. И так правильно.

Зачем слова, когда чувствуешь, что человек — родной? Иногда они просто мешают, эти слова.

— Василиса… — бабушка чуть отклонилась, но рук не убрала, внимательно осматривая меня, — боже… Какая ты… Боже… Я уж думала, не дождусь… Внучка… Надо же… Виталик когда сказал, я не поверила сначала… Ох, пойдем в дом!

— Бабушка… — у меня охрип голос от эмоций, но не укрылось, как умиленно хлопнули ресницы, когда я обратилась к бабушке так, — это… — я повернулась к неподвижно стоящим у машины мужчинам, — Игнат и Алексей.

Я хотела добавить, что они — мои мужчины, чтоб сразу уже в омут, но бабушка, кивнув им, снова повернулась ко мне:

— Ох, пойдемте в дом! Пойдемте! У меня блинчики! И чай! Сейчас попьем, а потом пусть мужики мангал кочегарят. Саша, Сева, — обратилась она к двум сопровождающим нас лесорубам, — помогайте давайте!

Она обняла меня за талию и повела в дом, по пути расспрашивая про то, как доехала, как вообще себя чувствую и прочее.

Я, пару раз оглянувшись на молчаливо идущих следом Лиса и Камня, подчинилась.

Похоже, бабушка решила, что мои мужчины — это охрана.

Она привыкла к тому, что вокруг постоянно крутятся охранники, такая уж жизнь была у ее сына, так что вообще не удивилась.

А я…

Я решила, что потом ей все объясню.

Мы же ночевать тут будем… Если все пройдет хорошо, конечно.

И вот теперь, глотая блинчик, я судорожно прикидываю, как бы правильнее найти слова. И чего я их раньше-то не нашла?

— Эм-м-м… — выдыхаю я, когда молчание становится уже неприличным, — дело в том, что они… Ох…

— Что? Оба, что ли? — удивленно поворачивается ко мне бабушка.

Снова затыкаюсь, краснея уже не лицом, а всем телом. Блин! Ну почему это так сложно и стыдно?

Между тем, бабушка снова смотрит в окно. Там Лис как раз стягивает через голову футболку, демонстрируя поджарый расписной торс. Лешка начинает активней махать над мангалом, валит дым, глуша висящих высоко комаров. И я снова, забывшись, любуюсь на них. Моих. Полностью моих.

— А ты не промах… — неожиданно говорит бабушка, и я роняю ложку на стол.

Чего???

Поворачиваюсь к ней, встречаюсь с насмешливыми голубыми глазами.

— Оба, значит… — улыбается бабушка, — и как мой сын реагирует? Он в курсе, надеюсь? А то скоро приедет, и, если не в курсе, то мне надо будет ключ от оружейки спрятать.

— В курсе… — выдыхаю я.

— И что? Оба живые… И даже не поломанные… — задумчиво бормочет бабушка, наблюдая, как Лис лезет к мангалу и что-то там крутит, отчего дым валит сильнее, а Лешка дает ему за это поджопник. — Н-да… То ли мой сын хватку теряет, что вряд ли… То ли твои мужики очень даже с яйцами… — выдает результат наблюдений бабушка, и я кашляю натужно.

Офигеть… Вот этот бабуля… Вот это выражения…

Вот это рука!

Получаю точный шлепок между лопаток, кашель проходит, потому что воздуха в легких не остается, все выбито!

— И как вы это все дальше планируете? — спрашивает она, убедившись, что я дышу снова. Садится напротив за стол, наливает мне чаю из здоровенного самовара, двигает ближе варенье в красивой розетке, — втроем? Косятся же?

— Эм-м-м… Мне плевать, — отвечаю я.

Бабушка смотрит на меня, прищурившись, а затем кивает:

— Ну и правильно. Любовь — она разная. И если смотреть на людей, то можно себя потерять. Я вот смотрела в свое время… Так одна и осталась. Был у меня мужчина, в Турции… Так звал к себе, так любил… А я… Как же поеду, а вдруг у него там еще жены, а вдруг Виталик не поймет… Да и мусульманин же. Отказала. Сколько времени прошло… А все помню…

Она снова смотрит на Лиса и Лешку, сцепившихся в шуточном поединке. Мои охранники, суровые лесорубы, сидят неподалеку, покуривают и, судя по заинтересованным лицам, делают ставки. Мангал дымит.