Нашествие гениев

— Дышите носом и неглубоко, так будет легче.

— Фиг ли ты, раз такой умный, один приперся, раз уж вы об охоте знали?! — возмущенно вопросила я, начхав на вежливость, но воспользовавшись его советом. Дышать и впрямь стало легче, а в голове начало проясняться.

— К сожалению, Писарей очень мало, — тяжко вздохнул шинигами, — потому мы спускаемся в мир смертных чаще всего поодиночке. Шинигами Энма-чо, конечно же, всегда ходят парами, это непреложное правило, ведь Владыка Энма-Дай-О заботится о нас. Однако, к сожалению, у Писарей нехватка кадров, и мы вынуждены ходить по одному. К счастью, нам редко приходится спускаться в мир смертных.

— А почему ты вообще сюда спустился? — продолжила возмущаться я. — Почему не сотрудники Энма-чо?

— Потому что судьба этого смертного еще не решена, — разоткровенничался шинигами. — Лишь Писарь может выдать повестку, однако, когда имя смертного проявляется в Кисеки очень бледно, едва различимо, повестку выдать можно, лишь разобравшись в ситуации на месте, и Писари спускаются в мир смертных. Такое происходит лишь когда никто, даже сам потенциальный убийца, не знает, намерен ли он в конце концов убить жертву, и потому существует лишь некоторая вероятность того, что человек умрет, однако окончательно это не ясно, и мы призваны в этом разобраться и на месте решить, жить человеку или умереть.

— Пусть живет… — пробормотала я, глядя в глаза шинигами. Он посмотрел на Киру, затем на мужчину, прикованного к кушетке, и кивнул:

— Да, я не стану выписывать повестку.

— Kusou… — чертыхнулся Ягами по-японски. Обломись, Кира, на твоей улице сегодня праздник не предвидится… Однако его высказывание вернуло меня к реальности, и я возмущенно зашипела:

— Вас предупреждали, а вы чуть не выдали этому шизику бумагу Кисеки! Вы совсем с ума спятили?!

— Он один, — улыбнулся парень и хитро на меня посмотрел, — а вас много. Как думаете, кто победит: человек, живущий одиночеством, разъедающий собственную душу нежеланием верить окружающим и считающий, что его могут лишь предать, а потому запирающий свою душу под замок, делающий ее незакаленной и уязвимой для удара, который пробьет защиту; или тот, кто способен поверить в другого человека и не прячется, пытается найти свой путь и верит людям, а, получая удар в спину, не ломается, а лишь закаляет собственную душу и ищет того, кто не предаст, а, найдя его, обретает настоящее счастье?

Я молчала, переваривая слова шинигами, которые рушили мои собственные принципы, а L поспешил вмешаться в разговор:

— Зачем вы нас сюда отправили?

— Помыслы Владыки нам неведомы, — хитро улыбнулся парень, глядя на Рюзаки. — Однако он никогда ничего не делает «просто так», «потому что ему так захотелось». У всего есть веские причины, но не ищите их в себе. Оглядитесь, — с этими словами парень встал и протянул мне руку для рукопожатия. — Спасибо за помощь.

— Да, пожалуйста, но больше не спускайтесь пока в мир смертных с этой вашей бумагой, пожалуйста! — попросила я, но Писарь лишь пожал плечами:

— Я не могу этого обещать.

— Ну хоть будьте тогда поосторожнее, а то как дитятко развели! — не сдавалась я.

— Хорошо, — кивнул шинигами, явно пропустив мои увещевания мимо ушей. Он же бессмертный, какая ему разница, отловит его Кира вновь или нет?

Я со вздохом встала, пожала его руку и почувствовала, как в ладонь мне что-то легло, но виду не показала. L хотел было спросить у парня еще что-то, но тот вдруг растаял, как дымка, словно его никогда и не было.

— Вы еще не выиграли, — усмехнулся Лайт. — Если вы меня сейчас убьете, не попадете в этот свой идиотский «мир вечного счастья». В любом другом случае я не проиграю.

— Но ты и не выиграешь, — флегматично заявил Рюзаки, презрительно глядя на Киру. — Мы забираем тебя под домашний арест.

— Не получится, — усмехнулся Кира.

— Почему же? — нахмурился L, а я поспешила напялить противогаз — береженого Бог бережет, как говорится.

— Потому что если вы меня не отпустите, моя подруга взорвет дом, где наверняка сейчас находится ваша «Юля».

Я ошалело воззрилась на Киру, затем на L, а затем, стянув противогаз, заорала:

— Что ж ты за тварь-то такая, раз тебе даже на ту, кто тебе верил, наплевать?!

— Я просто одиночка, — ухмыльнулся Ягами, — и не считаю слова этого шинигами истинными.

— Однако твою шкуру спасает твой помощник, — процедила я. — Не такой уж ты и одиночка!

— О нет. Это всего лишь очередная марионетка, ничего для меня не значащая, — хмыкнул Кира и злорадно разулыбался. — Я в любой момент могу избавиться от нее — неудобств мне это не доставит. Потому я и считаю слова этого шинигами бредом. Я один, и надо мной никто не властен. А значит, я могу играть жизнями людей, как захочу, и совесть меня терзать не будет, в отличие от L, который все же верит в чудо и надеется найти «особенного» человека, который будет неспособен на предательство. Таких людей нет, L, и ты это знаешь.

— Есть, — с уверенностью в голосе сказал Рюзаки. — И я их нашел. А тебя мне просто жаль. Уходи.

Кира усмехнулся маньячной анимешной улыбкой и медленно двинулся к выходу. Кэль и Дживас пошли за ним, а мы с Рюзаки начали отстегивать подопытного кролика этого пришибленного на голову недо-Ками, причем Ниар, изучив лекарства на столике рядом с кушеткой, быстро набрал что-то в шприц и ввел лекарство в вену потерпевшего. Я позвонила Ионову, и вскоре к дому подъехала машина скорой, а мы с гениями поднялись на верхний этаж и через чердак свалили в соседний подъезд, а оттуда — на свежий ночной воздух, переливавшийся дивными ароматами с близлежащей стройки.

Вернувшись домой, мы вывели Юльку и Бёздея на улицу и позвонили в полицию, сообщив о бомбе, ясен фиг, анонимно. Пока кинологи с милахами породы «овчарка немецкая, обыкновенная» прочесывали местность, а эвакуированные граждане истерично обсуждали происходящее, Бен-Ладана и Саддама Хусейна, а также происки американских спецслужб, я рассказывала Юле, что произошло в старом доме, и мы гадали, что же такое мне подсунул шинигами. А подсунул он мне странный лист металла, дико холодного и не согревавшегося даже в ладонях, серебристого, размером три на пять сантиметров и очень тонкого, по которому шли какие-то письмена. Мы с Юлькой сомневались, стоит ли показывать «подарочек» гениям, но потом коллективно пришли к решению предъявить его всего одному гению, который не помчится докладывать остальным, то бишь Бейонду, уже пришедшему в себя после проигрыша и вполне адекватно оценивавшему ситуацию. Грелля незаметно подманила маньяка, и тот, повертев в руках пластину, вынес вердикт:

— Неизвестный сплав, не встречающийся в этом мире. Равно как и в нашем. Полагаю, это металл мира мертвых. Письмена выполнены на неизвестном мне языке, он не похож ни на что из того, что я знаю: это и не иероглифы, и не буквы, и не символика, схожая с клинописью. Могу скопировать символы и попробовать расшифровать их, как код: если это язык, должен быть вариант перевода. Одно могу сказать точно: это не «черная метка», и неприятностей она за собой понести не должна, поскольку ни одного знака смерти здесь нет — их я всегда чувствую.

Я отдала пластину маньяку, и он начал быстро перечерчивать в блокнот, который всегда таскал с собой, символы, а мы с Юлей вернулись к обсуждению моего кошмара и поведения Дживаса. Последнее ее просто взбесило, а первое расстроило, но я сказала, что сама предложила геймеру расстаться, а кошмары были ожидаемы в такой-то нервотрепке. Наконец, кинологи уехали, обезвредив найденную в подвале бомбу, и жители смогли-таки вернуться домой. ВВ вернул мне «подарочек» шинигами, а я терзалась догадками: знал ли мистический блондин о том, что произойдет, и должен был мне ее передать, или же это был и впрямь подарок в знак благодарности? Говорить никому не хотелось, все разошлись по своим спальным местам, и только L ломанулся к компу, как алкаш к бутыли самогона после месяца «трезвой жизни» вдвоем со злобной тещей-язвенницей. Я заснула очень быстро, с надеждой, что кошмары мне не приснятся. Наивная…