Наши за границей
Шрифт:
— Вотъ онъ, Берлинъ-то! — воскликнулъ Никола Ивановичъ. — Тутъ ужъ, и не спрашивая, можно догадаться, что это Берлинъ. Смотри, въ вокзал какая толкотня. Словно въ Нижнемъ во время ярмарки подъ главнымъ Домомъ, — обратился онъ къ жен. — Ну, выходи скорй изъ вагона, а то дальше куда-нибудь увезутъ.
Они вышли изъ вагона.
— Багаже гд можно взять? Багаже? — сунулъ Николай Ивановичъ какому-то сторожу квитанцію.
— Weiter, mein Herr, — отмахнулся тотъ и указалъ куда-то рукой.
— Багаже… — сунулся Николай Ивановичъ другому сторожу, и опять тотъ-же отвтъ.
Пришлось выйти
— Въ нашъ готель говорятъ по-русски. Въ нашъ готель первая рангъ комната отъ два марка до двадцать марка!
— Глаша! слышишь! По-русски болтаетъ! — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ и чуть не бросился къ швейцару на шею:- Голубчикъ! Намъ багажъ надо получить. По-нмецки мы ни въ зубъ, и ужъ претерпли въ дорог отъ этого, яко Іовъ многострадальный! Три нмецкихъ полтинника на чай, выручи только откуда-нибудь багажъ.
— Можно, можно, ваше превосходительство. Давайте вашъ квитунгъ и садитесь въ наша карета, — отвчалъ швейцаръ.
— Вотъ квитанція. Да, кром того, надо саквояжи и подушки получить. Мы растерялись въ дорог и забыли въ вагон вс наши вещи.
Николай Ивановичъ передалъ швейцару происшествіе съ саквояжами.
— Все сдлаю. Садитесь прежде въ наша карета, — приглашалъ швейцаръ.
— Да намъ не нужно кареты, мы не останемся въ Берлин; мы побудемъ на вокзал и въ Парижъ подемъ. Намъ не нужно вашей гостинницы, — отвчала Глафира Семеновна.
— Тогда я не могу длать вашъ коминссіонъ. Я служу въ готель.
Швейцаръ сухо протянулъ квитанцію обратно.
— Да ужъ длайте, длайте! Выручайте багажъ и вещи! Мы подемъ къ вамъ въ гостинницу воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Чортъ съ Глаша! Остановимся у нихъ въ гостинниц и переночуемъ ночку. Къ тому-же, теперь поздно. Куда хать, на ночь глядя? Очень ужъ я радъ, что попался человкъ, который по-русски-то говоритъ, — уговаривалъ онъ супругу и прибавилъ швейцару. — Веди, веди, братъ, насъ въ твою карету!
Черезъ четверть часа супруги хали по ярко освщеннымъ улицамъ Берлина въ гостинницу.
— Не позжай къ нимъ въ гостинницу — ни подушекъ, ни саквояжей своихъ не выручили-бы и опять какъ нибудь перепутались-бы. Безъ языка бда, — говорилъ Николай Ивановичъ, сидя своихъ вещей.
XIII
— Ну, ужъ ты какъ хочешь, Николай Ивановичъ, а я здсь въ Берлин больше одной ночи ни за что не останусь. Чтобъ завтра-же въ Парижъ хать! Съ первымъ поздомъ хать, — говорила Глафира Семеновна — Нмецкая земля положительно намъ не во двору. Помилуйте, что это за земля такая, гд куда ни сунешься, наврное не въ то мсто попадешь.
— Да ужъ ладно, ладно, завтра подемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — Пиво здсь хорошо. Только изъ-за пива и побывать стоитъ. Пива сегодня попьемъ въ волю, а завтра подемъ.
— Я даже и теперь-то сомнваюсь, туда-ли мы попали, куда слдуетъ.
— То-есть какъ это?
— Да въ Берлинъ-ли?
— Ну, вотъ! Какъ-же
мы иначе багажъ-то нашъ получили-бы? Какъ-же забытые-то въ вагон саквояжи и подушки выручили-бы? Вдь они до Берлина были отправлены.— Все можетъ случиться.
— Однако, ты видишь, по какимъ мы богатымъ улицамъ демъ. Все газомъ и электричествомъ залито.
— А все-таки ты спроси у швейцара-то еще разъ — Берлинъ-ли это?
Николай Ивановичъ поднялъ стекло кареты и высунулся къ сидящему на козлахъ, рядомъ съ кучеромъ, швейцару.
— Послушайте… Какъ васъ? Мы вотъ все сомнваемся, Берлинъ-ли это?
— Берлинъ, Берлинъ. Вотъ теперь мы демъ по знаменитая улица Unter ben Linden, Подъ Липами, — отвчалъ швейцаръ.
— Что-жъ тутъ знаменитаго, что она подъ липами? У насъ, братъ, въ Петербург этихъ самыхъ липъ на бульварахъ хоть отбавляй, но мы знаменитыми ихъ не считаемъ. Вотъ Бисмарка вашего мы считаемъ знаменитымъ, потому въ какой журналъ или газету ни взгляни — везд онъ торчитъ. Гд онъ тутъ у васъ сидитъ-то, показывай. Въ натур на него все-таки посмотрть любопытно.
— F"urst Бисмаркъ теперь нтъ въ Берлин, господинъ.
— Самаго-то главнаго и нтъ. Ну, а гд у васъ тутъ самое лучшее пиво?
— Пиво везд хорошо. Лучше берлинскій пиво нтъ. Вотъ это знаменитый Бранденбургеръ-Торъ, — указывалъ швейцаръ.
— По-нашему, Тріумфальныя ворота. Такъ. Это, братъ, есть и у насъ. Этимъ насъ не удивишь. Вы вотъ ихъ за знаменитыя считаете, а мы ни за что не считаемъ, такъ что даже и стоятъ-то они у насъ въ Петербург на краю города, и мимо ихъ только быковъ на бойню гоняють. Скоро прідемъ въ гостинницу?
— Сейчасъ, сейчасъ, ваше превосходительство.
Карета остановилась около ярко освщеннаго подъзда гостинницы. Швейцаръ соскочилъ съ козелъ, сталъ высаживать изъ кареты Николая Ивановича и Глафиру Семеновну и ввелъ ихъ въ притворъ. Второй швейцаръ, находившійся въ притвор позвонилъ въ объемистый колоколъ. Гд-то откликнулся колоколъ съ боле нжнымъ тономъ. Съ лстницы сбжалъ кельнеръ во фрак.
— Sie m"unschen ein Zimmer, mein Herr?
— Я, я… Только не грабить, а брать цну настоящую, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Der Herr spricht nicht deutsch, — кивнулъ швейцаръ кельнеру и, обратясь къ Николаю Ивановичу, сказалъ:- За пять марокъ мы вамъ дадимъ отличная комната съ дв кровати.
— Это, то-есть, за пять полтинниковъ, что-ли? Ваша нмецкая марка — полтинникъ?
— Немножко побольше. Пожалуйте, мадамъ… Прошу, господинъ.
Супруги вошли въ какую-то маленькую комнату. Швейцаръ захлопнулъ стеклянную дверь. Раздался электрическій звонокъ, потомъ легкій свистокъ и комната начала подниматься, уходя въ темноту.
— Ай, ай! — взвизгнула Глафира Семеновна. — Николай Иванычъ! Голубчикъ! Что это такое? — ухватилась она за мужа, трясясь какъ въ лихорадк.
— Это, мадамъ, подъемный машинъ, — отвчалъ голосъ швейцара.
— Не надо намъ, ничего не надо! Отворите!.. Пустите… Я боюся… Впотьмахъ еще. Богъ знаетъ что сдлается… Выпустите…
— Какъ можно, мадамъ… Теперь нельзя… Теперь можно убиться.
— Николай Иванычъ! Да что-жъ ты молчишь, какъ истуканъ!
Николай Ивановичъ и самъ перепугался. Онъ тяжело отдувался и, наконецъ, проговорилъ: