Наши за границей

Выйдя изъ магазина, супруги и землякъ тотчасъ-же сли въ омнибусъ, идущій въ Портъ-Сенъ-Дени, и черезъ четверть часа, пріхавъ на мсто, входили въ състную лавку ротисьера.

Състная лавка состояла изъ большого зала съ множествомъ маленькихъ мраморныхъ столиковъ. Въ глубин зала помщались два громадные очага, напоминающіе камины, и на этихъ очагахъ на механическихъ вертелахъ жарилось мясо, пулярдки и дичь. Проливающійся на уголья жиръ длалъ воздухъ чаднымъ. Около самыхъ очаговъ чадъ стоялъ какъ-бы туманомъ и въ этомъ туман виднлись блыя куртки и блые колпаки поваровъ. Что-то шипло, что-то вспыхивало, визжала вентиляція, гремла посуда. По другой стн стояла горкой выставка провизіи. Тутъ лежали сырыя ощипанныя индйки, пулярдки, гуси, поражающіе своей близной, украшенные кружевомъ, высченнымъ изъ писчей бумаги. Лежало мясо въ кружевныхъ папильоткахъ, ноги телятины и баранины, убранныя также бумажными украшеніями и цвтами изъ рпы, моркови, рдьки и свеклы.

Когда супруги вошли въ състную лавку, за мраморными столиками, не взирая на раннее для обда въ Париж время, сидло уже человкъ тридцать публики, пило и ло. Имъ прислуживали женщины, одтыя въ коричневыя платья, блые чепцы и передники.

— Вотъ та самая закусочная, о которой я вамъ говорилъ, — сказалъ супругамъ землякъ.

Глафира Семеновна сморщила носикъ и отвчала:

— Да тутъ отъ чада расчихаешься.

— А вотъ подите — доки считаютъ этотъ чадный запахъ за особенный шикъ.

— Да оно даже пріятно, когда сть хочешь, — проговорилъ мпволай Ивановичъ. — Вотъ теперь такъ засосало подъ ложечкой, что я готовъ одинъ цлаго гуся състь.

— И съдимъ. Сюда только, извините за выраженіе, обжоры и ходятъ, — подхватилъ землякъ.

Они подошли къ выставк провизіи и стали смотрть на лежащее на мраморной доск мясо и въ рисунокъ уложенныхъ на капустныхъ листьяхъ птицъ. Глаза Николая Ивановича устремились на гигантскаго тулузскаго гуся.

— Эхъ, гусь-то какой! Крокодилъ, а не гусь. Не велть-ли намъ изжарить гуська?

— Да вдь ужъ ршили индйку, — отвчалъ землякъ. — Вонъ индйка лежитъ, напоминающая гиппопотама.

— Глаза-то ужъ очень разбгаются. И на индйку разыгрался аппетитъ, и насчетъ гуся пришла фантазія, — облизывался Николай Ивановичъ, глотая слюнки. — Глафира Семеновна, семъ-ка мы и гуся и индйку закажемъ.

— Послушай, Николай Иванычъ, да разв это можно втроемъ състь!

— Не знаю, какъ ты, а я во время моего житья заграницей такъ оголодалъ, что готовъ цлаго борова състь! Помилуйте, порціи подавали съ мдный пятакъ! Да наконецъ, если-бы мы и не съли всего — эка важность!

— Здсь вы можете състь полъ-индйки, полъ-гуся, а остальное вамъ завернутъ въ бумагу, и вы возьмете домой.,- замтилъ землякъ.

— Вотъ и отлично. Что не додимъ, то намъ, Глаша, на ужинъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и, обратясь къ стоявшему около нихъ красивому повару-усачу, сказалъ:- Ле гусь и сетъ индйка пуръ ну и чтобы тре бьянъ было.

Землякъ тотчасъ-же подхватилъ и объяснилъ повару по-французски.

— Pour trois personnes seulement, monsieur:- спросилъ поваръ, удивленно выпучивая глаза.

— Такъ что-жъ, что пуръ труа? Что не додимъ — съ собой возьмемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — да немного, братъ, я думаю, и съ собой-то брать придется. Постой, постой… — остановилъ онъ повара, взявшаго уже съ мраморной доски гуся и индйку и сбиравшагося удалиться къ очагу. — Анкоръ ля вьяндъ… мяса надо, нельзя безъ мяса…

— Полно, Николай Иванычъ, ну, куда намъ столько! — вскинула на него глаза Глафира Семеновна.

— Матушка, я оголодалъ въ Париж. Какъ вы думаете, землякъ, не заказать-ли намъ еще телячьей грудинки, что-ли?

— Грудинка, гусь, индйка — да этого и не вынесешь.

— Не знаю, какъ вы, а я вынесу. Ужъ очень я радъ, что до настоящей ды-то добрался.

— Довольно, довольно. Вотъ теперь нужно только спросить, какой у нихъ супъ есть.

— Нтъ-ли щецъ кислыхъ?

— Нтъ, нтъ. Этого вы здсь въ Париж ни за какія деньги не достанете. Quelle soupe est-ce quе vous avez aujourd'hui? — спросилъ землякъ повара, и, получивъ отвтъ, сказалъ:- Только бульонъ и супъ пюрэ изъ зеленаго гороха. Вы какъ хотите, а мн при индйк и гус, кром бульона, ничего не выдержать.

— Супъ пюрэ… пюрэ, мосье… Онъ — бульонъ, а же — пюре, — закивалъ повару Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Все-таки посытне. Ну, такъ вотъ: ле индйка, ле гусь и супъ пюрэ и бульонъ. Ахъ, Да… Стой, стой! Салатъ анкоръ. Боку салатъ.

Предвкушая блаженство сытнаго обда, Николай Ивановичъ улыбнулся и радостно потиралъ руки.

— Винца-то красненькаго намъ подадутъ, землякъ? — спросилъ онъ.

— Сколько угодно. А вмсто водки мы коньяку выпьемъ, — отвтилъ землякъ.

LVIII

Когда супруги и землякъ услись за столъ, къ нимъ подбжала миловидная женщина въ коричневомъ плать, бломъ передник и бломъ чепц и загремла тарелками, разставляя ихъ на стол.

— А скатерть, а скатерть на столъ? — заговорилъ Николай Ивановичъ.

— Здсь скатертей не полагается, — отвчалъ за женщину землякъ. — Чистый блый мраморный столъ, вотъ и все. Простота и опрятность. Посмотрите также на сервировку. Вдь эдакой тарелкой можно гвозди въ стну заколачивать, до того она толста.

— Коньякъ, мадамъ, коньякъ… Апортэ… — торопилъ прислугу Николай Ивановичъ.

— Cognac? А pr'esent? — удивленно спросила та.- Mais vous n'avez pas encore mang'e…

— Да, да… Это по-русски… — пояснилъ ей на французскомъ язык землякъ. — Въ Россіи всегда пьютъ крпкое вино передъ дой, а не посл ды. Это для аппетита. Принесите намъ, пожалуйста, флакончикъ коньяку и порцію сыру.

Коньякъ поданъ. Мужчины начали пить. Прислуга съ удивленіемъ наблюдала за ними издали, пожимала плечами и переглядывалась съ другой прислугой, указывая на мужчинъ глазами. Подали супъ. Мужчины выпили коньяку и передъ супомъ. Видя это, прислуга чуть не расхохоталась и и спшно отвернулась, еле удерживая смхъ. Это не уклонилось отъ взора Николая Ивановича.

— Чего это ихъ коробитъ? — спросилъ онъ земляка.

— Не принято здсь пить коньякъ передъ дой. Его пьютъ только посл ды, и вотъ этимъ прислужающимъ барынькамъ и кажется это диво.

— Дуры, совсмъ дуры!

Но вотъ появилась и индйка съ гусемъ, еще только снятые съ вертела, шипящіе въ своемъ собственномъ жир, распространяющіе запахъ, разжигающій аппетитъ. Ихъ несли дв женщины на двухъ блюдахъ. Сзади нихъ шествовалъ поваръ съ ножами за поясомъ и съ салатникомъ, переполненнымъ салатомъ. Женщины и поваръ никакъ не могли сдерживать улыбки. Поваръ даже не утерплъ и проговорилъ: