Наши за границей

— Позвольте, позвольте, мадамы! Кескесе? Чего вамъ?

— Ваше верхнее платье, вашъ зонтикъ, — объяснили дамы по-французски.

Глафира Семеновна перевела мужу.

— Такъ зачмъ-же дамамъ-то отдавать? Лучше капельдинеру, — отвчалъ тотъ. — У капельдинеръ? — искалъ онъ глазами капельдинеровъ по корридору.

Дамы, разсыпаясь на французскомъ язык, увряли, что вещи будутъ сохранны.

— Чортъ знаетъ, что бормочутъ! Глаша, спроси: кескесе он сами-то? — говорилъ Николай Ивановичъ.

— Да должно быть взамсто капельдинеровъ и есть.

— Не можетъ быть! Гд-же это видано, чтобы баба была капельдинеромъ. Спроси, кескесе.

— Ву зетъ ле капельдинеръ? Ву вуле каше нотръ аби? — спрашивала дамъ Глафира Семеновна.

— Oui, madame, oui… Laissez seulement… Tout spra bien gard'e. Votre parapluie, monsieur?

— Капельдинерши, капельдинерши…

— Вотъ чудно-то! А вдь я думалъ, что они такая-же публика, какъ и мы. Даже удивился, что вдругъ меня совсмъ посторонняя дама за шиворотъ и за рукавъ хватаетъ. Ну, пренэ, мадамъ, пренэ. Вотъ и ле калошъ. Ахъ, чтобъ имъ пусто было! Капельдинерши вмсто капельдинеровъ. Комбьянъ за сохраненіе платья? — спросилъ Николай Ивановичъ, опуская руку въ карманъ за деньгами.

— Ce que vous voulez, monsieur… — жеманно отвчали дамы, присдая.

Николай Ивановичъ вынулъ полуфранковую монету и спросилъ:

— Ассэ?

— Oh, oui, monsieur, merci, monsieur…

Опять т-же присданія и одна изъ дамъ стрльнула даже на Николая Ивановича подведенными глазами, какъ-то особенно улыбнувшись.

— Фу ты, чортъ возьми! Заигрываетъ крашеная-то! Скосила глаза… Ты видала?

— Ну, ужъ ты и наскажешь!

— Ей-ей, коварную улыбку сейчасъ подпустила. Нтъ, это не капельдинерши. Смотри, какъ-бы пальто-то наши не пропали.

— Да вдь подъ номеръ сдаемъ, — сказала Глафира Семеновна.

Глафира Семеновна, раздвшись, стала оправлять юбку своего шелковаго платья, и дама въ черномъ плать присла на корточки и принялась помогать ей въ этомъ дл. Увидавъ что-то отшпилившимся въ отдлк юбки, она тотчасъ-же извлекла изъ своего лифа булавку и пришпилила ею.

— Капельдинерши, капельдинерши, это сейчасъ видно, — ршила Глафира Семеновна, когда дама, посмотрвъ на нумеръ билетовъ, повела супруговъ въ театръ на мста.

— Voilа, monsieur et madame… — указала капельдинерша на два кресла и прибавила:- Bien amuser.

Супруги начали разсматривать театръ. Зала театра Эденъ была великолпна. Отдланная въ мавританскомъ вкус, она поражала своею особенностью. Красивое сочетаніе всевозможныхъ красокъ и позолоты ласкало зрніе; по стнамъ и у колоннъ высились гигантскія фигуры каріатидъ, такъ художественно раскрашенныхъ, что он казались живыми.

— Вотъ театръ, такъ театръ! — невольно вырвалось у Николая Ивановича.

Но въ это время къ супругамъ подкралась третья капельдинерша съ живой розой на груди вмсто банта, нагнулась и стала что-то шарить у ихъ ногъ.

— Кескесе! Чего вамъ, мадамъ? — опять воскликнулъ Николай Ивановичъ.

Но дама уже держала маленькую подушку подпихивала ее подъ ноги Глафир Семеновн.

— Ca sera plus commode pour madame, — сказала она и, наклонясь къ его уху, прошептала:- Donnez moi quelque chose, monsieur… Ayez la bont'e de me donner un peu.

— Подушку, подушку она мн предлагаетъ и проситъ за это… — перевела Глафира Семеновна. — Дай ей что-нибудь.

— Фу, чортъ! Вотъ чмъ ухитряются денегъ наживать! — покачалъ головой Николай Ивановичъ и сунулъ капельдинерш полъ-франка. — Подушку она подавала, а я-то думалъ: что за шутъ, что баба меня за ноги хватаетъ! Хорошъ театръ, хорошъ… — продолжалъ онъ любоваться, но передъ нимъ уже стояла четвертая капельдинерша, то скашивая, то закатывая подведенные глаза и улыбаясь совала ему какую-то бумажку, говоря:

— Le programme de ballet, monsieur…

— Программъ? Вуй… А какъ она, а ля рюссъ написана или а ля франсе?

— Да, конечно-же, по-французски, — отвчала Глафира Семеновна.

— А по-французски, такъ на кой она намъ шутъ? Все равно я ничего не пойму. Алле, мадамъ, алле… Не надо. Не про насъ писано… — замахалъ Николаевичъ Ивановичъ руками, но капельдинерша не унималась. Она подкатила глаза совсмъ подъ лобъ, такъ что сверкнула блками, улыбнулась еще шире и прошептала:

— Un peu, monsieur… Soyez aimable pour une Pauvre femme… Vingt centimes, dix centimes [19] .

19

Немножко, господинъ… Будьте любезны для бдной женщины… Двадцать сантимовъ, десять сантимовъ.

— Вотъ неотвязчивая-то? Да что это изъ французскихъ цыганокъ, что-ли! Мелкихъ нтъ, мадамъ. Вотъ только одинъ мдякъ трешникъ и остался, — показалъ Николай Ивановичъ десяти-сантимную монету.

— Merci, monsieur, merci… — заговорила капельдинерша и вырвала у него изъ рукъ монету.

— Ну, бабье здшнее! И мдяками не брезгуютъ, а смотри-ка, какъ одта!

Глафира Семеновна сидла съ принесеннымъ съ собой биноклемъ и осматривала въ него ярусы ложъ. Николай Ивановичъ также блуждалъ глазами по верхамъ. Это не уклонилось отъ взгляда капельдинершъ и передъ нимъ остановилась уже пятая раскрашенная капельдинерша и совала ему въ руки маленькій бинокль, приговаривая:

— Servez-vous, monsieur, et donnez moi quelque chose.

— Тьфу ты пропасть! — воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Да не надо, ничего мн больше не надо.

Раскрашенная капельдинерша не унималась и приставала къ нему.

— Цыганки, совсмъ цыганки… — пробормоталъ онъ, вытаскивая карманъ брюкъ и показывая, что онъ пустъ, и прибавилъ:- На, смотри… Видишь, что рьянъ…

— Ну, вотъ ей мдячекъ, а то вдь не отстанетъ, — сказала Глафира Семеновна, порылась въ карман и вынула десять сантимовъ.

— Merci, madame, merci… — закивала ей капельдинерша, взявъ мдную монетку, отскочила и стала приставать къ другому мужчин.

Театръ наполнялся публикой. Въ верхнемъ ярус виднлись мужчины, сидящіе бокомъ на барьер, что крайне удивляло супруговъ. Оркестръ строился и наконецъ грянулъ. Минута — и взвился занавсъ.

L

Представленіе фантастическаго балета «Экзельсіоръ» началось. Декораціи были великолпныя, костюмы тоже, но танцовала только балерина, исполняющая главную роль, остальныя-же исполнительницы балета, хоть и были одты въ коротенькія балетныя юбочки, только позировали съ гирляндами цвтовъ въ рукахъ, съ тюлевыми шарфами, съ стрлами, съ флагами, но въ танцы не пускались. Он откидывали то правыя ноги, то лвыя, то наклонялись корпусомъ впередъ, то откидывались назадъ — и только. Это не уклонилось отъ взоровъ супруговъ.