Наши за границей

— А правда, мадамъ, что въ Петербург ходятъ по улицамъ медвди и никогда лта не бываетъ, а всегда снгъ? — спросилъ онъ по-французски, но Глафира Семеновна не поняла его вопроса и сказала:

— Разбери, что онъ бормочетъ! Николай Иванычъ! Да выгони ты его, Бога ради. Я говорю — алле, алле, а онъ стоитъ и бормочетъ.

— Гарсонъ! Вонъ! Проваливай! — крикнулъ Николай Ивановичъ и энергически указалъ на дверь.

Шагъ за шагомъ, оглядываясь и покачивая головой, корридорный вышелъ за двери.

— Дикіе, совсмъ дикіе здсь люди, — сказала Глафира Семеновна. — А еще Парижъ! Про Парижъ-то вдь у насъ говорятъ, что это высшая образованность.

Вскор вода въ тоненькомъ жестяномъ чайник закипла, а Глафира Семеновна, насыпавъ чай въ другой чайникъ, принялась его заваривать. Черезъ минуту супруги наслаждались чаепитіемъ.

— Соленаго-то съ вечера повши, такъ на утро куда хорошо основательно чайкомъ побаловаться, — говорилъ Николай Ивановичъ, выпивъ стаканъ чаю и принимаясь за второй.

— Конечно, ужъ въ сто разъ лучше, чмъ ихнее кофейное хлебово изъ суповыхъ чашекъ суповыми ложками хлебать.

Пили они чай изъ стакановъ, находившихся въ ихъ комнат при графинахъ съ водой, безъ блюдечекъ и при одной чайной ложечк, захваченной для дороги изъ Петербурга. Дабы не распалять еще разъ любопытство корридорнаго относительно питья спирта и приготовленія чая, они не звали его вторично и не требовали чайной посуды.

LIII

Напившись въ охотку чаю съ бутербродами, у супруги стали собираться въ магазин де-Лувръ. Глафира Семеновна одлась уже скромно въ простенькое шерстяное платье и въ незатйливый ватерпруфъ изъ легонькой матеріи.

— Ей-ей, не стоитъ здсь хорошихъ нарядовъ трепать, право, не для кого. Дамы все такая рвань, въ отрепанныхъ платьишкахъ, — говорила она въ свое оправданіе, обращаясь къ мужу.

Сойдя внизъ, къ бюро гостинницы, они справились у хозяйки, далеко-ли отстоитъ Луврскій магазинъ.

— Pas loin, madame, pas loin, — отвчала хозяйка и принялась съ жестами разсказывать, какъ близко отстоитъ магазинъ, показывая дорогу по плану Парижа, висящему на стн около конторки бюро.

— Поняла-ли что-нибудь? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Ничего не поняла, кром того что магазинъ недалеко. Но ничего не значитъ, все-таки пойдемъ пшкомъ. Языкъ до Кіева доведетъ. Надо-же посмотрть улицы.

Уличное движеніе было въ полномъ разгар, когда супруги вышли изъ гостинницы, и пройдя переулки, свернули въ большую улицу Лафаетъ. Городскіе часы, выставленные на столбу на перекрестк улицы, показывали половину одиннадцатаго. Громыхали громадные омнибусы, переполненные публикой, вереницей тянулись одноконныя колясочки извозчиковъ, тащились парныя ломовыя телги съ лошадьми, запряженными въ рядъ и цугомъ, хлопали бичи, подобно ружейнымъ выстрламъ, спшили, наталкиваясь другъ на друга и извиняясь, пшеходы; у открытыхъ лавокъ съ выставками различныхъ товаровъ на улиц, около дверей, продавцы и продавщицы зазывали покупателей, выкрикивая цны товаровъ и даже потрясая самыми товарами.

— Tout en soie… Quatre-vingt centimes lem`etre, — визгливымъ голосомъ кричала миловидная молодая двушка въ черномъ плать и бломъ передник, размахивая распущеннымъ кускомъ красной шелковой ленты.

— Aucune concurrence! — басилъ какой то рослый усатый приказчикъ въ дверяхъ лавки, показывай проходившей публик поярковую шляпу и въ то же время доказывая, что шляпа не боится дождя, поливалъ ее изъ хрустальнаго графина водой.

Около нкоторыхъ изъ этихъ товарныхъ выставокъ съ обозначеніемъ цнъ на каждомъ предмет толпилась и публика и рылась въ товар, торговалась, почти совершенно загораживая тротуаръ, такъ что нежелающимъ протискиваться сквозь толпу приходилось сходить на мостовую. А на мостовой, среди прозжавшихъ извозчичьихъ экипажей, омнибусовъ и ломовыхъ телгъ лавировали разносчики съ лотками, корзинами и ручными телжками, продавая зелень, плоды, печенье и тому подобные предметы. Разносчики также выкрикивали:

— Vlа d's artichauts! Ma botte d'asperges! Des choux des hariciots! des poireaux des carottes!

Къ этимъ крикамъ присоединилbсь и крики блузниковъ-мальчишекъ, сующихъ проходящимъ листки съ рекламами и объявленіями отъ разныхъ магазиновъ, крики продавцовъ газетъ, помахивающихъ листами нумеровъ и разсказывающихъ содержаніе этихъ нумеровъ.

Какой-то мальчишка — газетчикъ, махая руками, очень сильно толкнулъ Глафиру Семеновну, такъ что та даже соскочила съ тротуара и сказала:

— Вотъ подлецъ-то! И чего это только полиція смотритъ и не гоняетъ ихъ съ дороги!

— Дйствительно, безпорядокъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ, замахиваясь на убгающаго мальчишку зонтикомъ. — И вдь что обидно: не можешь даже обругать его, мерзавца, не зная по-французски ругательныхъ словъ. Глаша! — обратился онъ къ жен. — Ты-бы мн хоть три-четыре ругательныхъ слова по-французски сказала, чтобъ я могъ выругаться при случа.

— Какъ я скажу, ежели я сама не знаю… Насъ ругательнымъ словамъ въ пансіон не учили. У насъ пансіонъ былъ такой, что даже дв генеральскія дочки учились. Все было на деликатной ног, такъ какъ-же тутъ ругательствамъ-то учить!

— Да, это дйствительно. Но должна-же ты знать какъ мерзавецъ по-французски.

— Не знаю.

— А подлецъ?

— Тоже не знаю. Говорю теб, что все было на деликатной ног.

— По-русски его ругать — никакого толку не будетъ, потому онъ все равно не пойметъ, — разсуждалъ Николай Ивановичъ. — Ты не знаешь, какъ и дубина по-французски?

— Не знаю. Дерево — арбръ, а какъ дубина — не знаю. Да отругивайся покуда словами; кошонъ и лянь, что значитъ оселъ и свинья.

— Что эдакому оболтусу, который тебя толкнулъ, свинья и оселъ? Надо какъ-нибудь похлеще его обремизить, чтобы чувствовалъ.

— Да вдь это покуда. Ну, а насчетъ хлесткихъ словъ я дома въ словар справлюсь. Кошонъ — очень дйствительное слово.

Случай обругать сейчасъ-же и представился. Изъ-за угла выскочилъ блузникъ съ корзиной, наполненной рыбой. Съ крикомъ: «il arrive, il arrive l'marquereau!» онъ наткнулся на Николая Инавовича и хотя тотчасъ-же извинился, сказавъ «pardon, monsieur», но Николай Ивановичъ все-таки послалъ ему въ догонку слово «кошонъ». Услыхавъ это слово, блузникъ издалека иронически крикнулъ ему:

— Merci, monsieur, pour l'amabilit'e.

— Не унялся, подлецъ? — грозно обернулся Николай Ивановичъ къ блузнику и спросилъ жену, что такое сказалъ блузникъ.

— За любезность тебя благодаритъ, — отвчала Глафира Семеновна.

— За какую любезность?

— А вотъ, что ты его кошономъ назвалъ. Учтивости тебя учитъ. Онъ тебя хоть и толкнулъ, но извинился, а ты ему все-таки: «кошонъ».

— Ахъ, онъ подлецъ!

Николай Ивановичъ обернулся къ блузнику и издали погрозилъ ему кулакомъ. Блузникъ улыбнулся и въ свою очередь погрозилъ Николаю Ивановичу кулакомъ.