Назови меня по имени

– Сначала я обратил внимание на его странные руки.

– Что с ними не так? – спросила Маша.

Алёша пожал плечами.

– Этот ваш… Лакиди? Он всё время был занят своими пальцами. – Алёша задумался. – Словно у него не нашлось дел поважнее. Всё разглядывал что-то. Ногти, что ли?

Маша знала привычку Марка теребить заусенцы, эта манера страшно её раздражала.

– Завтра после занятий не забудь показать портрет, – сказала Маша. – Ужасно любопытно.

Алёша что-то промычал в ответ и замолк. За перекрёстком, не доходя до дверей метро, они повернули налево, в сторону маленького рынка, где в эти часы ещё шла торговля.

Маша остановилась возле продавщицы хурмы.

– Килограмм, пожалуйста, – сказала она смуглой женщине в пуховике. – Она сладкая? Не вяжет?

– Сладкая, сочная. – Женщина сверкнула металлическими передним зубами. – Кило триста, хозяйка.

– Килограмм, – настойчиво повторила Маша, и продавщица послушно убрала с весов два оранжевых плода.

– Ну так вот, – продолжал Алёша, когда они покинули рынок. – Это ещё не всё. Я нашёл вашего друга в интернете. Прочитал его колонку на портале «Столица».

– Да? – удивилась Маша. – Надо же! И что скажешь?

Алёша напрягся. Он прошёл несколько шагов молча.

– Вы точно хотите услышать моё мнение? – В голосе ученика послышался вызов.

– Ну конечно, хочу. А что ты читал?

– Кое-что про политику. – Алёша спрятал руки в карманы. – Театральную рецензию читал. И ещё одну статью про детей с генетическими аномалиями.

Он сделал несколько шагов и остановился возле решетки, край которой крепился к стене вестибюля метро. Маша подошла ближе, чтобы не загораживать дорогу людям, идущим к станции.

– Я многое могу понять, у меня очень широкие взгляды. – Ученик топтался на месте. Наконец он посмотрел Маше в глаза. – Но есть кое-что. Это «кое-что» сдувает позолоту с любого объекта и сдёргивает лапшу с моих ушей!

Алёша, видимо, ждал от Маши какой-то реакции, но она просто стояла и внимательно слушала. Она никогда ещё не видела своего ученика таким взъерошенным, возбуждённым и злым.

– Вы сами учили меня работать с текстом, – продолжал он. – Так вот, я ставлю диагноз вашему другу. Это неудовлетворённый материально, недооценённый профессионально, очень неуверенный в себе человек – в общем, типичный звероящер! Понятно вам?

Он с силой пнул решётку моста над железнодорожными путями носком зимнего ботинка. Металл тревожно загудел.

– Обувь испортишь!

– Да при чём тут обувь! – крикнул ученик. – Вы слышали, что я сказал?

– Алёша, ты сильно преувеличиваешь… Марк просто мой друг и старший коллега…

– Друг? – Алёша снова саданул ботинком по решётке, да так сильно, что какие-то прохожие обернулись. – Вы тоже считаете, что детей с отклонениями нужно убивать заранее, пока они не родились? Что женщинам за сорок рожать противопоказано?

– Алёша… – Маша пыталась найти хоть какой-нибудь аргумент и, к своему позору, ничего не находила. – Я не помню этого текста. Давай его в следующий раз распечатаем и обсудим. Предметно. Пройдёмся по каждому абзацу.

– Распечатаем? Обсудим? – Алёша вытаращил глаза. – Да я чуть в душ не полез, сразу, как прочитал. Чтобы очиститься от грязи. А вы мне: распечатаем…

– Это всего лишь публицистика, – слабо возражала Маша. – Лакиди публицист, его главная задача – привлечь внимание. Тем более он сам растит больного ребёнка…

– Марья Александровна, – Алёша счистил с каблука налипший снег, – я сказал вам своё мнение. Ваш… бойфренд, или как там вы его называете – аморальный человек, и вы не можете считать его профессионалом.

– Всё не так, Алёша! – Маша коснулась его рукава. – В жизни вообще всё гораздо сложнее.

Ученик несколько секунд неподвижно смотрел на неё, потом освободил рукав и сделал шаг назад.

– В таком случае я не уверен, – сказал он, – что хочу быть частью такой жизни.

Он снова сгорбился и ещё пару мгновений потоптался рядом с вестибюлем. Потом бросил ей: «До свидания!» – и двинулся обратно, в сторону пешеходного перехода через Сеславинскую улицу. Маша хотела крикнуть, напомнить, чтобы он не забыл купить хлеб, но слова застряли у неё в горле.

Снег оседал на губах и превращался в капли. Холодные прикосновения ветра мало-помалу возвращали её к реальности. Маша заставила себя сдвинуться с места и наконец влилась в толпу. Преодолела турникет, и, когда за её спиной щёлкнул рычаг, ей почудилось, что пройден некий рубеж, точка невозврата.

Потерять дружбу и уважение Алёши оказалось неожиданно горько. Что ж, повторяла она себе, рано или поздно любому лидеру приходит пора спускаться с пьедестала. У того же Сэлинджера Маша когда-то читала рассказ, где главным героем был молодой мужчина – предводитель мальчишечьей бейсбольной команды. Дети его считали чуть ли не богом, а парень сдуру дал слабину перед своими воспитанниками. Наверное, этот парень чувствовал то же самое, что чувствует сейчас Маша, без сил повисшая на поручне вагона метро.

Зачем Марк представился Алёше журналистом? Какой он, к чёрту, журналист! Самый обычный блогер. Зачем Маша защищала Марка перед Алёшей? Ведь на самом деле она постоянно спорила со своим любовником о корректности материалов, которые тот выкладывает в Сеть. Эти споры всегда заканчивались просьбами Марка не читать скандальный портал «Столица».

В вагоне на Машу навалилась тягучая слабость. Всё, о чём она теперь мечтала, – тёплое одеяло, диван и тишина. Но её ещё ждал один переход на Кольцевой, дорога до «Бабушкинской», а там – медленное движение в потоке машин сквозь буран, окутавший МКАД.

На следующий день Алёша перед началом уроков зашёл к Маше в кабинет и извинился. Маша с грустью ощутила, как изменилось Алёшино к ней отношение. Он совсем перестал улыбаться и смотреть в глаза. Что ни делается, всё к лучшему, подумала Маша и поймала себя на том, что прямо сейчас повторила одну из Алькиных «коллажных» фраз.

Алёша ушёл и оставил у неё на столе папку с несколькими листами формата А4. Папку удалось открыть только в конце рабочего дня.

Алёша нарисовал Марка в обычной своей манере. Это был комикс, карикатура. Художник верно передал очертания сидящей фигуры: огромный ссутуленный торс, голова, утонувшая в плечах – шеи как будто не было, – и змееподобные космы.

Окончательному варианту предшествовало семь или восемь черновиков. Художник искал подход. У фигуры ползли пропорции, голова всё глубже уходила в плечи, становилась мельче, корпус отодвигался на второй план, а на первый выплывали руки с тщательно прорисованными заусенцами по обе стороны квадратных ногтей. Густые волосы на фалангах выглядели ещё гуще, чем это было в действительности.

Окончательный портрет состоял почти из одних только рук, занимавших всё пространство листа, – нервные, кривые пальцы переплетались и напоминали корни деревьев. Край одного ногтя был подчёркнуто неровным, словно обгрызенным. На фоне хорошо проработанных рук совсем терялась крохотная физиономия с глуповатой, растерянной гримасой.