Не про заек

Тогда Лиза уже приняла решение — остаться. Остаться несмотря ни на что. Потому что терять было нечего. Потому что пыталась уехать тем же стопом, но никто не сажал — не было куража. Потому что денег всё равно не было. Потому что было страшно. Потому что не хотелось запрыгивать на подножку грузовика, хоть это и виртуозно получалось. Потому что тут Нотр-Дам, в котором днём играют Баха, а ночью, напротив — акробаты и музыканты выступают кто во что горазд, и можно сидеть в кругу зрителей на старой брусчатке и пить бордо. И вообще, Париж оказался магнитом. Магнитом, из которого даже при желании не выбраться. Желание должно было быть очень сильным. Чтоб можно было преодолеть гравитацию и вырваться с этой планеты. А желание пропало, размылось водами Сены. Ещё тогда, когда она ещё по привычке ходила на рю де Токвиль. Потому что там было интернет-кафе — единственное, которое Лиза знала. Там мы с ней и встретились в середине августа.

Мадемуазель Лиза

Она была маленькой и плотной. С выгоревшими на солнце рыжими волосами. С модной стрижкой. С серо-зелёными глазами с жёлтой каймой вокруг зрачков. Ну,

32

НЕ ПРО ЗАЕК

если приглядеться. Но никто особо не приглядывался. В больших городах всегда встречают по одёжке. А из одёжки у неё мало что было своего. Приехала с маленьким рюкзачком и спальником. С какими-то чётками и цветными ленточками вокруг шеи. В драных кедах. Штаны хипстерские. Ну а в чём ещё через турникеты прыгать? Обжилась уже потом шмотками, найденными в пакете чистыми и выглаженными на лавочке с рю де ля Помп9...

Зато у неё были крутые мотоциклетные очки, найденные на обочине одной из французских дорог, когда она ехала стопом...

В общем, ходила Лиза в то интернет-кафе на рю де Токвиль, чтоб хоть как-то держать связь с миром. Жану не писала. Писала в Питер. Получила письмо оттуда. Подруга писала, что сквот, в котором они жили, выселяют теперь точно. Так что теперь ни театра, ни мастерской, ни чёрного рояля, ни моделей, обмазанных гипсом, ни ванной, ни костюмов, ни высоких потолков с качелями. Ни жилья. Всё.

Тогда, наверное, у неё внутри всё и решилось. Возвращаться некуда, в «Цветочки» обратно работать не возьмут. Был, правда, один заказчик на роспись. Но стены ей теперь хотелось расписывать здесь, в Париже.

Она представляла, будто продала все свои оставшиеся в Питере вещи и купила на них билет до Парижа. А обратный билет — что ж...

Они даже с Христо сходили в обитель — какую-то часовню православную. Там добрый батюшка выслушал и пожертвовал двадцать евро. На них билета не купить. Работы у них, в обители, не было. Ну и Лиза довольно

9 Улица в престижном шестнадцатом округе Парижа

33

Галина Хериссон

вяло цеплялась за «русские корни», скорей по инерции и с подачи Христо...

Да, он пытался посадить её на трассу из Парижа в том же Сан-Дени. Они добрались туда ранним автобусом. Ночь почти не спали. Сначала болтались по Монмартру, а потом ночевали на таком тосквоте, из которого как крысы с тонущего корабля бежали постояльцы. Известно было, что ни сегодня-завтра явится полиция выселять и арестовывать...

* * *

Трасса была такой плотной и запутанной, и никто упорно не хотел ехать в северном, так нужном Лизе, направлении, что оба горе-стопщика выбились из сил.

В каком-то пригородном кафе даже нашёлся интернет, и Лиза уцепилась за тончайшую соломинку. Один друг мейлом рассказал, что, мол, в Париже есть место возле Нотр-Дама, где «помогают женщинам»...

Уже в каком-то полубреду, усталая, голодная, уже почти заснув на газоне в Сан-Дени, после неудачной попытки уехать (Лилль, Брюссель и Амстердам со Стокгольмом были в списке!), она выпалила Христо:

— Я не знаю, Как, Зачем, Почему, Каким Образом и Насколько, но я остаюсь во Франции, в этом проклятом чудесном городе! — Ведь жил же Христо как-то здесь уже семь лет.

Тогда и нашлась подработка с переездом квартиры. Лиза сидела напротив прекрасной высокой готики базилики Сан-Дени, пока Христо обзванивал знакомых. Так никого и не нашёл... Ну, вот и поработали вместе. И пили теперь из бутылки на газоне, пока не встретился им Крэйзи Джо.

34

НЕ ПРО ЗАЕК

Крэйзи Джо

Точнее, звали его Жоаким. Он был как-то нескладен и сутул. Жил в стюдио напротив стройки. Зато у него была ванная, и мамочка выдавала ему двадцатку в неделю и покупала продукты. Не хотела, чтоб Жоаким, хороший еврейский мальчик, покупал гашиш.

Впрочем, гашиш они всё равно где-то раздобыли. Купили продуктов. Лиза приготовила борщ.

* * *

Христо всё чаще стал оставлять Лизу на попечение Джо. Она звонила ему по таксофону (в ту пору ещё были на парижских улицах), а Крэйзи Джо ревновал. В целом, он был добрый малый, но пил много. Они вели милые бессодержательные беседы на английском и шутили. Ходили в мэрию за интернетом и в магазин. Крэйзи Джо скрывал её от мамочки. Однажды он убедил Лизу пойти в «Красный Крест» и рассказать о себе.

Пошли. Две добрые женщины выслушали и написали письмо какой-то докторше в ближайшую больницу.

В больнице пришлось долго ждать, и, в конце концов, побеседовал с Лизой какой-то молодой врач, который принялся убеждать её пойти в полицию. Иначе её бы не приняли на осмотр. Хотя, какой к чёрту осмотр через две недели после изнасилования!

Она сдалась. И вот уже поздно вечером, где-то к западу от Парижа, они с Джо оказались в участке. Полицейская негритянка вела «допрос свидетеля». По-английски, разумеется, из полицейских никто не говорил, и пришлось Лизе рассказывать, что и как, в присутствии Крэйзи Джо. Разумеется, без упоминания Христо — нелегала... Зато полузнакомый Джо

35

Галина Хериссон

выступил в роли переводчика и узнал в ходе беседы те подробности, которые уж ему-то знать никак не полагалось.

Лизе хотелось, чтоб её просто отвезли, покормили и уложили в палате на белые простыни без всяких телесных притязаний.

После доброжелательного допроса, пожеланий всяческого благополучия, и «бог того накажет» их, наконец, отвезли в больницу. Джо её проводил. Там какие-то нянечки накормили Лизу зачем-то валиумом и стали задавать вопросы. А она, конечно, вырубилась.

Утром её подняли раным-рано, и мечта выспаться в покое на белых простынях не осуществилась. Видимо, им нужно было освобождать палату.

Теперь протокол требовал вызвать официального русского переводчика для дачи показаний. Снова отвезли в участок, где её ждала присяжная переводчица Ольга. Лиза обречённо вздохнула. А что же вчера? Кому и зачем она всё рассказывала? Ах, допрос свидетеля? Теперь, снова да ладом, дача её показаний. Как всё было.

Да не хотелось ей уже рассказывать, как всё было! Достало! Зачем? И кому? Кому всё это нужно?