Не тот год

— Раз, два, три… ага, все на месте, никто не смылся, — торопливо вслух пересчитал я трупы.

Также бегом я вернулся к месту неудавшегося немецкого пикника. Гражданский был ещё жив, но отходил. Лежал на примятой траве с распахнутыми глазами, пускал кровавую пену изо рта и едва заметно шевелил пальцами на руках, словно что-то хотел ухватить. Например, уходящую из его продырявленной в трёх местах груди жизнь. Женщина лежала рядом с ним, уткнувшись лицом в землю и тихо подвывала, то и дело дёргаясь всем телом в рыданиях. Офицер помладше так и лежал на поваленном столе без сознания. Вокруг него всё пропиталось кровью, которая неудержимо текла из развороченного плеча. Кажется, моя очередь разнесла в клочья ему плечевой сустав и кость руки. Потому он и заорал, как будто с него заживо шкуру снимали. А затем быстро потерял сознание. Зато второй гитлеровец пребывал в сознании. Одной рукой он зажимал раны на ногах. На правую ногу он успел накинуть ремень и затянуть его. Левую зажимал левой же рукой. Рядом на земле лежала кобура с пистолетом. Удивительно, что он не попробовал выстрелить мне в спину. Или просто не был уверен, что у него это получится и надеялся, что я ему сохраню жизнь.

— Кто вы такой? — сказал он, когда я подошёл к нему. — Вы немец? На вас форма…

— Заткнись, — оборвал я его.

— Большевик, — процедил он. — Убийца.

— Не больший, чем ты и твои соотечественники, которые убивают раненых и пленных, — резко ответил я ему. С минуту мы играли в гляделки. Немец не выдержал и первым отвёл взгляд в сторону. — Я сохраню тебе жизнь, если ответишь на несколько вопросов.

— Я солдат и не… а-а-а!

Попытавшийся поиграть в героя гитлеровец получил от меня жестокий пинок в раненые ноги и дико заблажил. Когда он вновь более-менее пришёл в себя, я навел ствол автомата на холуя и дал короткую, в два патрона, очередь ему в голову.

— Ты у меня сдохнешь, тварь. Как этот, — оскалился я. — И этот, — следующая очередь разнесла голову молодому офицеру. Пользы в допросе этого раненого я не видел. Из-за тяжёлого ранения его и не допросишь нормально. Так и будет терять сознание каждую минуту. — Или останешься жить дальше, если ответишь на несколько моих вопросов.

Тратить на немца подчиняющий заговор не хотелось. Нет, если он продолжит кочевряжиться, то придётся и магию использовать. Но хотелось бы сохранить энергию и личное время.

Вместо ответа фриц плюнул в меня. Но что-то у него пошло не так и слюна тонкой ниточкой испачкала ему подбородок и грудь. Я усмехнулся, а затем быстро и резко ударил стальным упором приклада ему в лицо, ломая ко всем чертям нос и выбив пару зубов. Дав немцу немного прийти в себя, я поставил автомат на предохранитель, закинул его за спину и вынул из поясных ножек штык от немецкого карабина. Тесак там был будь здоров. Значительно длиннее и внушительнее ножа, который всё ещё оставался в печени часового на краю луга.

При виде клинка зрачки немца сначала расширились до предела, а затем сузились до размера просяного зёрнышка. Этого знака мне хватило, чтобы понять: клиент созрел. Вообще, не раз замечал, что во время службы в окопах, что в угрозыске, как небольшой нож или иной режущий предмет пугал людей намного сильнее направленного на них пистолета. Старые опера рассказывали про девяностые, как бандиты из группировок носили с собой ножи-бабочки или балисонги, так как их вид пугал больше всего при запугивании «клиентов». Такой же эффект оказывала и опасная бритва. Только найти подобную вещь было непросто в те времена. А кто-то из них и вовсе таскал в кармане заточенную до бритвенной остроты крышку консервной банки и частенько пускал её в дело.

Офицеры, которым я обломал пикник в компании прекрасной дамы оказались обычными тыловиками. Узнав это, мне сразу стала ясна их тормознутость и воинская неумелость. Так как разговор предстоял долгий, то я на скорую руку перевязал раны своему пленному, чтобы он не истёк кровью раньше времени.

Увы, но несмотря на то, что немец рассказал мне очень много всего, что было бы крайне полезно какому-нибудь диверсионному отряду и даже отделу разведки дивизии РККА, по моему плану я ничего не разузнал.

— Вы меня убьёте? — совсем тихо спросил гитлеровец.

— Нет конечно, — улыбнулся я и одновременно с этим выстрелил в него из «вальтера». Тот дёрнулся всем телом от попадания крошечной пули в сердце и застыл с остекленевшим взглядом. — Тебя убил приказ твоего безумного фюрера, — и через секунду добавил зачем-то: — Советский союз не подписывал конвенцию о военнопленных, поэтому я могу поступать с вами, тварями, как хочу. Чем меньше вас выживет в этой войне, тем меньше будет нациков в будущем.

— Пан, пан, пожалуйста, не надо, — громко и торопливо зашептала женщина. Она всё время допроса лежала рядом, уткнувшись лицом в траву и держа вытянутые руки перед собой. Кажется, с того момента, как я приказал ей упасть и замереть, она так и не пошевелилась. — Я знаю про то, что вам не смог рассказать этот офицер.

Женщина говорила на немецком с польским акцентом. Но достаточно чётко и ясно, чтобы я её понимал. Сам польский я тоже худо-бедно разбирал. Нахватался на войне на Украине. Благо, что с детства имею склонность к языкам, благодаря чему прекрасно разговариваю на немецком и английском, очень неплохо на французском, знаю украинский и белорусский не хуже русского, как и суржик. На польском, как выше указал, тоже могу кое-как изъясняться. Последние четыре наречия выучил во время СВО «в окопах». Даже выучил с сотню фраз и около тысячи-полторы слов на корейском.

— Рассказывай и останешься жива. Даю слово русского офицера, — ответил ей я.

— Офицера? — почему-то переспросила та и рискнула поднять голову, чтобы посмотреть на меня. Ага, дамочка-то отлично разбирается в современных воинских определениях. Настолько хорошо, что даже шок не помешал ей отреагировать на мою фразу.

— Рассказывай! — прикрикнул я. Та вновь ткнулась лицом в траву и зачастила.

Дамочка оказалась полькой немецкого происхождения. По классификации немцев — фольксдойче второй категории. Была бы третьей, если бы не знала немецкий сама и её семья. Из Тересполя. Звали её Катажина Войчик. В своём городе она занимала немаленький пост в сфере образования, который получила благодаря связям семьи. А та вовсю крутила дела с немцами. Как-никак, а горни германские. Перед вторжением в Польшу отец Катажины помогал немцам информацией и не только. Информация о таком точно не для всех. Но женщина была настолько напугана, что вываливала мне всё, не задумываясь. Молодой фриц, которому я разнёс в клочья плечо с рукой, был её женихом. Вернее, родителями Катажины планировался на данную роль.

— Ближе к делу, — вновь повысил я голос, заставляя рассказчицу вернуться в нужное мне русло разговора.

— Простите, пан, простите…

Как оказалось, те самые мортиры «Карл» немцы расположили на окраине Тересполя. И оттуда в течении трёх дней вели стрельбу по Брестской крепости. Стреляли мортиры не часто. Но от каждого выстрела во всём небольшом городке дребезжали стёкла в окнах. А в ближайших домах к позициям орудий не осталось ни одного целого стекла.

— Бумажками нужно было заклеивать, — буркнул я в конце допроса, когда разузнал всё, что хотел.

— Пан, пан, прошу вас, умоляю…

— Да живи ты, обещал же, что не трону. Немцам рассказывай что хочешь, но про мой интерес к мортирам молчи. От этого будет зависеть и твоя жизнь, и жизнь твоей семьи, Катаржина Войчик, — предупредил я её. — Достану из-под земли, — чуть помедлил и добавил. — А ещё лучше вали отсюда и забудь, что видела и слышала. Немцам за убийство двух своих офицеров с отделением солдат нужен будет козёл отпущения, и ты прекрасно на эту роль сгодишься. Ты и твоя семья. А если меня сдашь, то я специально сдамся в плен и сообщу гитлеровцам, что на этот луг ты по моей просьбе заманила двух много чего знающих офицеров вермахта.