Не тот год

— Велес, эта жертва тебе! Заклад забираю, чужую руду отдаю!

После этих слов воткнул клинок в шею под ухом, пробив её насквозь и резво рванул нож в бок, рассекая все мышцы и трахею. Из страшной раны потоком хлынула кровь, залив мне руку, грудь нацисту и землю под ним. Немец тотчас очнулся. Но даже крикнуть уже не мог. Только дёргался в агонии и отвратно булькал. Я же просто его держал, придавливая к земле. Добивать не стал, не зная, как это скажется на заговоре.

Как только гитлеровец затих, я ощутил, что колючка под сердцем ушла. Совсем. Даже следа не осталось. Мало того, в теле появился невероятно мощный заряд бодрости. И резерв внутренней энергии заполнился, так сказать, до горлышка.

— А вас, тварей, выгодно приносить в жертву, — прошептал я и отпустил мёртвого немца. Велес не Велес, но некая Сила наградила меня за принесённого на её алтарь человека. Возможно, так будет каждый раз. Или до той поры, пока я не подсяду на крючок дармовой энергии. После чего я превращусь в кровожадного маньяка, не способного творить заклинания без жертвы, так как собственная энергия перестанет создаваться в теле. Чур меня от такого, чур! Хотя зарекаться всё равно не буду. Война идёт, как-никак.

Следующими я уничтожил пулемётный расчёт на валу и трёх пехотинцев рядом с ними. Соседнюю группу солдат, где один пускал ракеты в небо, я оставил, чтобы подольше сохранить сложившийся статус-кво. Пулемёт испортил, благо, что с такими сталкивался на Украине. Каких только образчиков вооружения я там не встречал. От «мосинки» и ПТРС до МГ с «максимом» и «шмайсером».

Убивал немцев я с холодной отстранённостью, загнав человечность куда-то в самые дальние уголки души. Шёл от позиции к позиции и где работал ножом, а где расстреливал оккупантов из пистолета.

Где-то после третьего десятка гитлеровцев, ставших будущим компостом, дело моих рук заметили. С нескольких точек раздались истошные крики.

— Тревога!

— Внимание, нападение!

— Большевики!

«Ну, вот и всё, можно дальше не сторожиться», — подумал я с заметным облегчением. Пистолет отправился за голенище сапога, а в руках оказался автомат. Секунда ушла на то, чтобы разложить приклад.

Заговор прекрасно усиливал все мои возможности. Я в долю секунды брал поправку, если случался промах. Немцы казались неловкими тряпочными куклами в руках неумелого кукольника. Бежали медленно, стреляли… куда-то туда, часто замирали на месте, превращаясь для меня в прекрасную мишень. За время тихой резни я собрал за поясом пять «колотушек». Брал только те, на которых были закреплены осколочные рубашки. И сейчас они пошли в ход. Со своей текущей силой я легко забрасывал гранаты на семьдесят и более метров. Одна из них отчего-то взорвалась прямо в воздухе. Перед этим я выдержал трёхсекундную паузу. И ещё не более двух «колотушка» пробыла в воздухе. После этого я больше не тянул долго с паузой. Две секунды — и бросал. Очень быстро гранаты закончились. С их помощью я уничтожил два пулемётных расчёта, дополнительно убил и ранил с десяток гитлеровцев. Ещё столько же успел прикончить из автомата. По самым грубым подсчётам за эту ночь я уже лишил вермахт пары взводов.

«А теперь пора домой. Скоро откат», — подумал я, бросив взгляд на наручные часы. К этому моменту к месту боя стали стекаться немцы из тыла. А плотность огня сильно возросла. Над головой то и дело посвистывали пули и иногда поднимали фонтанчики земли в опасной близости от меня.

К моему возвращению пленник успел очухаться. Он сумел вытащить кляп изо рта и стянуть с головы повязку. Но избавиться от пут на руках и ногах не смог. Да и не получилось бы без подручного инструмента. Уж вязать я умел. Я с ходу прописал в живот немцу, который пытался перетереть верёвки на руках о край стены. От неожиданного удара он громко вскрикнул и следом стал сипло дышать, пытаясь втянуть воздух. Видать приложил я его чересчур сильно.

Буквально через минуту закончилось действие заговоров. Откат вышел совсем слабым и коротким. Немного покружилась голова и недолго совсем слабо замутило. То ли уже стал привыкать, то ли дело в жертвоприношении. Скорее причина в последнем.

Бить по уже битой голове немца я не стал, опасаясь серьёзно покалечить того. Вместо этого разрезал ножом путы на ногах, закинул на плечо его вещи, рывком поднял самого фрица с земли и потащил вперёд, сжимая ему шею. Тот от шока и страха впал в некий ступор, покорно передвигая ногами и вздрагивая, когда я ему зло шипел в ухо:

— Быстро-быстро шевели ногами, или я тебе глотку перережу!

Знание языка, выученного ещё в детстве, выручило.

Моё появление в расположении стало триумфальным. Но очень быстро эйфория схлынула, когда я узнал, что группа Светлова, которая прикрывала меня, так и не вернулись на позиции. Передав «языка» бойцам, я бегом помчался обратно. Успел как нельзя кстати. Младший лейтенант с красноармейцами уже ввязался в перестрелку с гитлеровцами, считая, что прикрывает меня. Его группе повезло, что немцы были растеряны и сильно потрёпаны мной. Их ответ на выстрелы лейтенанта был совсем слабым.

— Светлов! Лейтенант! Назад! — заорал я. — Я тут!

Группе повезло обойтись без убитых и даже раненых. Я успел вовремя добежать и подать весточку. Впрочем, от разборок это меня не уберегло. Вернее, от попыток разборок. Лейтенант в силу привычки давления командира над рядовыми решил устроить мне выволочку. И нарвался на ещё более мощную отповедь. Обратно мы вернулись оба злые друг на друга.

С одной стороны, он в чём-то прав. Я входил в его группу, отправившейся за водой. Но с другой, я лишь номинально в ней считался. Группа была моим прикрытием, а я не был её бойцом. Однако для армейца подобного нюанса не существовало.

Я полагал, что после возвращения на позиции произойдёт второй акт разборок. Но оказалось, что там было не до нас. Мы отсутствовали с четверть часа, может чуть-чуть больше. И за это время Фомин с Зубачёвым успели бегло допросить моего «языка». Пленник оказался оберлейтенантом Диххером, командиром пехотной роты из сорок пятой пехотной дивизии. Заодно я узнал, что напрасно называл гитлеровцев немцами. Сорок пятая дивизия была австрийской и состояла из австрийцев. Для самих граждан Германии подобный момент был существенным. Но это так, мелкий нюанс. Даже я просто отметил его в памяти, остальные и вовсе не обратили внимания.

Немец оказался достаточно информированным. Хоть всего он и не знал, но даже рассказанное ударило по сознанию защитников крепости как кузнечный молот. С его слов немецкие дивизии уже стоят на окраине Минска. Захвачены многие крупные города. Брест полностью под контролем гитлеровцев. Мало того, город и тем более крепость уже находятся в глубоком тылу оккупантов. Почти вся краснозвёздная авиация Западного округа уничтожена ещё двадцать второго и двадцать третьего июня. За два дня обороны крепости в плен сдались более трех тысяч красноармейцев.

— Бойцам об этом не рассказывать, — сказал Фомин и ударил ладонью по столу, подняв облачко пыли. Эта субстанция в подвалах была вездесущая. От артобстрела она в огромных количествах падала с потолка или заносилась внутрь через уничтоженные окна и двери на верхних этажах.

— Согласен, — поддержал его Зубачёв и устало посмотрел на собравшихся. — Это приказ, товарищи командиры. Паника с отчаянием только ухудшат наше положение.

Чуть позже Фомин отвёл меня в сторону.

— Андрей, благодарю за службу, — сказал он мне. — И за воду, и за пленного.