Не тот год
Шрифт:
Рядом — это метров четыреста по прямой, как выяснилось. Сильнейшее любопытство и надежда обзавестись ценным «языком» заставили меня пойти на шум. Не будь при мне магических знаний из Книги Волхвов, то я бы бежал от реки, как заяц от гончих. Но выученные заговоры придавали храбрости и уверенности в своих силах.
Примерно в полукилометре от моей тайной помывочной в камышах я увидел просторный и ровный луг, плавно спускающийся к самой воде. К нему вела узкая грунтовка. Саму дорогу я увидел только что. Раньше-то я пробирался почти не хожеными буераками. На лугу расположились две машины и толпа немцев. Один автомобиль представлял из себя советскую полуторку с частично оборудованным брезентовым навесом над кузовом. Вторым была чёрная легковушка современного классического вида. Размерами
Всего я насчитал одиннадцать человек. Среди них была одна молодая женщина, один мужчина лет сорока или сорока пяти в гражданской одежде, двое офицеров вермахта и семь солдат, среди которых один был унтером, а второй носил на руке треугольник с двумя серебристыми «птичками», которые, как я узнал уже в крепости, означали шеврон старого бойца. Это был солдат вроде ефрейтора моего времени, которого называли «недотраханный сержант — перетраханный солдат». Уж прошу простить за грубый армейский юмор. Если же отбросить шутки, то этот немец ветеран и опытный боец. Его и унтера нужно валить первыми. И да — я решил уничтожить этот отряд отдыхающих.
— Тур-ристы, мля, — процедил я сквозь зубы, наблюдая за тем, как солдаты раскладывают всё для пикника. Офицеры с женщиной встали рядом с водой. Что-то там высматривали и делились впечатлениями. Рядом с ними пристроился гражданский и что-то им втирал с маслянисто-угодливой улыбкой. Двое военнослужащих вермахта охраняли своих соплеменников. Один расположился у машин, второй встал в десятке метров от начала зарослей на краю луга с моей стороны.
К моменту моего появления на лужайке недалеко от воды уже стоял раскладной столик и четыре обычных домашних стула с подлокотниками. Кажется, такие называют венскими. Сейчас солдаты шустро расставляли посуду. Один из них находился слегка наособицу. В каждой его руке было по большому плетёному из лыка или чего-то подобного коробу. Смею предположить, что внутри их до поры до времени хранятся закуски и выпивка для офицеров и их спутницы. Насчёт последней могу сказать, что та выглядела очень привлекательно. Возрастом была чуть-чуть помоложе меня. Но фигурка, подчёркиваемая тонким ситцевым платьем с цветочным рисунком, была на зависть всем двадцатипятилетним фитоняшкам моей эпохи. Да и на лицо была природой не обижена.
Ну, или мне просто так кажется из-за моря стресса, молодости и долгого отсутствия сексуальной разрядки.
Из заговоров я решил использовать только тот, который увеличивает мои физические показатели. Отвод взглядов мне поможет только в самом бою. Но вот потом как допрашивать пленных? А если скидывать заговор, то быстро придёт откат. Так что для себя хватит и одного. И ещё два я потратил на заговаривание гранат. Один лёг на немецкую «колотушку», вторым зачаровал Ф-1.
Закончив с сервировкой, немцы получили разрешение от офицера искупаться. А чтобы не смущать даму голыми телесами они отошли на самый дальний край луга. К ним присоединился тот, кто охранял машины. А вот обладатель корзин остался. Как и сторож у зарослей. Оба рядовых с завистью смотрели на своих более везучих товарищей, вместо того, чтобы следить за окрестностями. Унтер с «опытным бойцом» отправились купаться.
«Ну, с Богом», — дал я сам себе мысленное напутствие и рванул вперёд.
Первым умер охранник. Я прикончил его отработанным приёмом: захват за шею сзади и удар снизу-вверх в правый бок ножом в печень. Оставив в ране нож, отшвырнул умирающего фрица в сторону и одним движением перекинул из-за спины в руки автомат.
До стола с гитлеровцами было метров тридцать. Все они сидели ко мне спиной. И лишь угодливый мужик в пиджаке меня увидел. Он постоянно крутил головой, лыбясь то одному, то другому оккупанту. Так я и попался ему на глаза.
Наверное, его смутила моя трофейная форма и оружие. Или он попал под влияние шока: вот так сидишь радостный и довольный, лижешь задницы новым хозяевам, мысленно уже расписал все благости своей будущей жизни под их рукой и вдруг в эту идиллию с грязными сапогами и окровавленным тесаком влезает бородатый мужик со взглядом маньяка. Пока он сверлил меня взглядом расширившихся глаз и пытался
что-то выдавить из раскрытого рта, я прицелился и выдал две очереди. Первая досталась солдату-повару. Вторая прикончила холуя.Офицеры приятно удивили своей реакцией. Вместо того, чтобы упасть на землю и укрыться в траве, оба вояки Гитлера вскочили со стульев, развернулись в мою сторону и только после этого взялись лапать кобуру на поясах. Те, конечно, были застёгнуты и как бывает в стрессовых ситуациях у неподготовленных людей застёжки будто прикипели.
Тр-р, тр-р-р.
Очередные две коротких очереди прострелили им правые руки. Один, который был помоложе, истошно завыл, пошатнулся и стал заваливаться на стол, потеряв сознание. Только через секунду после этого подала голос спутница гитлеровцев. Она выдала такое завывание, что никакому оперному певцу не снилось.
Тр-р-р.
Ещё одной очередью я перечеркнул ноги старшему офицеру, который продолжал стоять и, кажется, даже не обратил внимания на рану. Слишком он мне показался крепким. А теперь пускай полежит на травке и повоет в компании женщины. Его-то товарищ уже стих, повалив столик и неподвижно замерев на нём, как большой куль с тряпьём.
В женщине я не увидел большой опасности. Поэтому не стал убивать. Но всё равно старался держать её краем глаз в поле зрения.
— Лежать, курва! Лежать! Не двигаться! — заорал я на немецком.
Когда она исполнительно плюхнулась на слегка примятую траву, я с досадой подумал, что лучше бы приказал ей встать в полный рост и поднять кверху руки. В траве я не мог её полностью видеть и одновременно контролировать пловцов. Ещё и мысли совершенно посторонние полезли в голову при виде задравшегося подола платья, оголившего белые бёдра. Там же увидел верхний край коротких чёрных чулок с подвязками. На простое воздержание это не спишешь. Может, со всеми этими убийствами и несколькими днями боёв в крепости я слегка поехал головой? Стал превращаться в кровавого маньяка с отклонениями на теме насилия, потому и такая реакция на женщину?
«Только этого мне ещё не хватало», — мимолётно пронеслась в голове мысль.
Солдаты оказались не чета своим офицерам. К моменту, когда я подбежал к машинам, откуда было лучше видно купающихся, двое из них были уже на берегу и тянулись к оружию, а остальным оставалось проплыть пяток метров до суши. Оттолкнувшись от колеса, я взлетел на капот легковушки.
Как бы голозадые гитлеровцы ни были прытки, я оказался быстрее. Остатком патронов в магазине я прикончил парочку шустриков на берегу. Перезаряжаться не стал. Вместо этого выхватил из сапога гранату с уже отвёрнутым колпачком на рукоятке, дёрнул за шнурок, размахнулся и закинул подарочек в воду. И тут же опустился на одно колено. укрываясь за кабиной машины. Наощупь — глаза не отрывал от реки — достал из подсумка магазин и заменил его в «шмайсере». Немцы гранату или не заметили, или не успели осознать её наличие под своими ногами. А потом стало поздно. Рвануло, как если бы там взорвался снаряд как минимум от полковой семидесятишестимиллиметровки. Осколки или прибрежные камешки долетели до меня и гулко пробарабанили по обеим автомобилям.
Только-только замолкшая женщина заблажила вновь. Бросив в её сторону быстрый взгляд и убедившись, что она всё также лежит на прежнем месте, я спрыгнул с капота и бегом рванул к месту купания. Не добежав с десяток метров, остановился и короткими очередями перечеркнул неподвижные тела гитлеровцев. У одного из пловцов-неудачников отсутствовали обе ноги. Взрыв гранаты оторвал их в районе колен. А ещё его живот был раздут, будто у беременной бабы на девятом месяце беременности. На подобные ранения я насмотрелся раньше. Почти всегда к подобному приводят близкие мощные взрывы, разрывающие внутренности, отчего и появляется эффект вздутия. Ранение всегда смертельное и всегда приводит к мучительной смерти. К счастью для раненых, к ним быстро приходит забытьё. Но конкретно этого человека мне было не жаль. Пожалуй, я бы даже порадовался, если бы данная тварь была в сознании и сполна вкусила все прелести расставания с жизнью. Слишком я насмотрелся за три года войны на дела нацистов из двадцать первого века, чтобы моя ненависть переключилась на нацистов из века двадцатого.