Не тот год

— Не за что, — кивнул я.

Тот хмыкнул:

— Видно, что не боец ты. Отвечают не так.

Я бы мог с ним поспорить, но зачем? Не знал, как правильно отвечать в это время, потому и выдал гражданскую фразу. То ли «служу трудовому народу», то ли «служу Советскому Союзу».

Чуть помолчав, он тихо сказал:

— Я рад, Андрей, что ты остался с нами. Но если твоя информация, о которой ты мне говорил, очень важна, то прошу — иди и передай её.

Ага, выходит, что только после слов пленника комиссар, наконец-то, поверил мне на все сто процентов.

— Обязательно, товарищ комиссар. Сегодня-завтра мы попрощаемся.

Глава 11

ГЛАВА 11

Двадцать четвёртое июня прошло в череде артиллерийских обстрелов и атак гитлеровцев. Стоило их пехоте напороться на узел обороны, как она откатывалась и вызывала себе в помощь артиллерию или бронетехнику. Так час за часом они планомерно захватывали те участки, где ещё сидели защитники крепости. Та же участь постигла и нас. На цитадель во второй половине дня обрушились десятки тонн снарядов и мин. От разрывов у людей шла кровь из ушей и носа. Многие бойцы теряли сознание. Среди них были те, кто больше не приходил в себя и умирали в бесчувственном состоянии.

Ближе к вечеру остатки нашего гарнизона отошли к восточным валам, к Кобринским укреплениям. Конкретно — в Восточный Форт. Здесь держали оборону около двух сотен красноармейцев под командованием майора Гаврилова и капитана Касаткина. Уже в темноте сюда же отошла небольшая группа из полусотни человек под командованием лейтенанта Огнева, обороняющихся в Южном форте совсем недалеко от позиций майора. Меньше десяти человек сумели прорваться к нам из близко расположенных жилых домов. Совсем рядом с фортом протянулась улица, застроенная домами для комсостава. Очень многих командиров двадцать второго числа дома не оказалось, так как их раньше отпустили в отпуск. До двадцать четвертого июня дома комсостава были одним из узлов обороны, но артналёты уничтожили очень многие строения, похоронив множество защитников под их руинами. Немецкие штурмовики убили и заставили отступить остальных.

Не знаю, сколько в моей реальности набралось людей в Восточном форте, и были ли Фомин с Зубачёвым здесь. Как и остальные командиры. Сейчас же нас здесь набралось под шесть сотен бойцов. Тяжелораненых было очень мало. Почти все они остались на брошенных позициях, прикрывая отход групп. А вот с лёгкими ранениями были почти все.

Как и у нас, Восточный форт испытывал сильную нехватку всего. Было мало боеприпасов и оружия, из-за чего многим пришлось взять в руки трофеи. Очень мало продуктов и почти не имелось воды. Такие же дела обстояли с медикаментами. Десятки человек умерли от сравнительно лёгких ранений, истекая кровью, которую было нечем остановить. Некоторые из них не замечали своих ран и продолжали вести стрельбу по гитлеровцам до своего последнего вздоха.

Я свой трофейный автомат сменил на СВТ. «Шмайсер» получил повреждение осколком и пришёл в полную негодность. И я взял винтовку убитого бойца из подразделения конной разведки. Патроны к ней добыл на оставленных позициях лейтенанта Огнева, где уже хозяйничали немцы. Но меня они под заговором не видели. Это позволило забрать два короба с пулемётными лентами. Сам «максим» оказался повреждённым. Винтовка мне досталась только с одним магазином, других у бойца не было. Поэтому патроны к ней я хранил в обоймах для «мосинки».

К ночи мы получили передышку.

Командование крепостью устроило совещание, участвовать в котором я не стал. Вместо этого занялся своим оружием. Среди вычитанных наговоров в Книге Волхвов, были несколько таких, которые воздействовали на оружие. Например, упоминалось заклятие на меч, которым «взмахнул налево — улочка, взмахнул направо — переулочек». И про стрелы, «один выстрел разил на месте чудище многоглавое». Это не дословные слова, а мой вольный перевод с использованием вдруг вспомнившихся строчек из славянских сказок и былин.

Меча и стрел у меня не было, но вместо последних я решил попытать удачи с винтовочными патронами. Смог заговорить несколько обойм. Двадцать патронов. Они даже визуально и на ощупь стали отличаться от остальных патронов. Стали теплее и едва заметно засветились золотом с красноватым огненным переливом.

Сделал я эти «волшебные» стрелы после дневного боя, когда нас выдавливали с позиций немецкие танки и самоходки. На третий день боёв у нас не осталось противотанковых средств. Даже тех же гранат имелся минимум. И то в основном немецкие М24, которые мы связывали лоскутами от одежды по четыре-пять штук и закидывали под гусеницы или на моторную крышку вражеской бронетехники. Противотанковое качество «колотушек» был такое себе. Поэтому у нас выходило много потерь и мало подбитой вражеской техники. Ещё не научились воевать в городской застройке, как это будет в Сталинграде. Но и там за это знание прольётся море крови.

Сам я с помощью заговоров на силу и невидимость уничтожил две самоходки с помощью гранатных связок. Но сам при этом заработал несколько крупных царапин от пуль и осколков, которые роями витали вокруг бронетехники. Просто чудом выжил и сумел избежать серьёзных ранений. После этого решил, что подобный риск того не стоит и нужно найти какое-то иное средство. Например, противотанковое ружьё. Увы, но в ответ на мои вопросы я получил мало обнадёживающие ответы. ПТР в частях в крепости не было. В сороковом были, а потом их изъяли и отправили на склады вроде как по той причине, что они не эффективны против современной техники. И тогда я переключился на магию.

Зачарованные патроны пришлось отложить, так как проверить их было негде на данный момент. Чуть подумав и оценив внутренний резерв энергии, я взялся за гранаты. Две «колотушки» приобрели те же функции, что и патроны. Теперь они намного опаснее «лимонки». Впрочем, опасность Ф-1 преувеличена. Я не один раз был свидетелем, как в блиндажи к укропам кидали несколько таких гранат, а потом оттуда вылезало по пять-десять контуженных, но живых и всего лишь легкораненых врагов. А некоторые товарищи рассказывали, как гранаты взрывались в пяти метрах от них и ни единый осколок не коснулся их.

Гранаты и обоймы — кроме одной — с особыми боеприпасами я убрал в трофейный ранец. Обойму с пятью патронами сунул в патронную сумку на ремне.

«Ну вот, готов к труду и обороне… хотя, на хрен оборону. Сегодня ночью ухожу», — мысленно принял я решение.

Оказалось, что мои мысли совпали с мыслями остальных. В тот момент, когда я решил подойти к командирам, Семененко писал под диктовку приказ Фомина об отходе из Брестской крепости. Тот самый знаменитый приказ №1, про который знает, пожалуй, каждый или почти каждый потомок тех, кто спас страну от нацистов. Известнее его только сталинский №227 «Ни шагу назад». Да и то лишь потому, что его всеми правдами и неправдами популяризировали в неприглядном ключе либералы. Вот кстати, интересный момент. Во многих развитых странах под либералами считаются те люди, которые хотят заставить правительство смягчить законодательство и дать больше свобод для простых граждан. И только у нас это слово имеет негативный смысл, подразумевает скорее предателей, членов пятой колонны и врагов собственной истории. Впрочем, это я немного отвлёкся.

Сам Фомин писать и сражаться не мог. Ещё днём он получил два ранения. В правую руку и сквозное над ключицей. Потерял много крови и едва держался на ногах. Но голос его был крепким.

Точно так же, как и в ином времени Зубачёв возглавил командование, Фомин стал комиссаром, а Семененко начальником штаба. Гаврилов к этому моменту был тяжело ранен, а Касаткин стал заместителем Зубачёва. Почему-то Фомин предпочёл поставить начштабом Семененко, который имел звание ниже, а не капитана, выполнявшего ту же функцию у Гаврилова. Самый первый лист приказа, с помарками и зачёркнутыми словами, писал под диктовку комиссара Виноградов.