Небо в огне

Звон полуденного гонга застал его в воротах квартала. Циновку, прикрывающую их, уже успели снять и вывесить на прожарку на плоской крыше, там же, чтобы не загромождать двор, сложили остатки зимних навесов, время от времени переворачивая их с боку на бок. Нинан Льянки с плошкой и кистью деловито подкрашивал знаки, выведенные на стене – и солнце под верхним окном уже ненамного отставало по яркости от Ока Згена в небесах. Он кивнул Алсеку, не отрываясь от работы, тот усмехнулся в ответ.

По двору пробраться было непросто – верёвки протянулись от стены до стены, всё, что можно было вынести из дома, болталось на них и сохло. Алсек мимоходом смахнул сор, налипший на водоносную чашу, проверил, работают ли рычаги на ответвлении водовода, - всё было в порядке, и кто-то уже успел почистить каменные рукояти. Алсек окинул внимательным взглядом двор – его циновки, одеяла и подстилки тоже висели на верёвках. Очаг во дворе пока ещё не разожгли, но над кухонными трубами дымок уже тянулся – хотя то, что осталось к весне от зимних припасов, скверно подходило для готовки, горячий отвар листьев Орлиса был весьма кстати. Алсек покосился на свой дом – очаг уже не дымился, но из окна свисали хвосты залётных ящерок-отий, значит, к обеду он успел.

Все окна, зимой закрытые ставнями и завесами, были распахнуты, ставни и завесы сняли – ненадолго, до середины весны, когда проснутся песчаные бури. Ветер гулял по дому, разнося запах листьев Орлиса и мокрой соломы.

– Ага! Алсек вырвался из храма живым, - в дверной проём выглянул, широко расставив лапы, Хифинхелф. – И с обновками.

– Мирного дня, - кивнул Алсек, отталкиваясь от лапы ящера и проскальзывая за дверь. – Ты, кажется, всякий раз опасаешься, что меня принесут в жертву. Разве я мало рассказывал тебе о наших обычаях?

– Более чем достаточно, - щёлкнул языком иприлор. Он не шипел – а значит, был спокоен и даже весел.

– Мирного дня! – Аманкайя, укрывшаяся прошлогодним плащом Алсека от весенней прохлады, устроилась на краю ложа. Точнее, от ложа сейчас осталась только рама из досок – всё остальное сушилось во дворе. Стол, обычно заваленный обрывками всего, что годилось для письма, сейчас был почти пуст, и на нём хватило места для обеденных мисок и чашек. Две из них уже опустели, третью прикрыли сухим листом. Хифинхелф взял большую чашку с отваром Орлиса и сел на пол, скрестив ноги и опираясь на хвост.

Мимоходом коснувшись пальцев Аманкайи, Алсек склонился над миской. Варево из размятого сушёного мяса, меланчина и последних земляных клубней, чуть приправленное горькими семенами Униви, ещё не совсем остыло.

– Почтеннейший Гвайясамин передаёт вам всем благословение, - кивнул Алсек через десяток мгновений, когда миска опустела. – Я был у Чуску Мениа – всё в порядке, всё будет сделано.

– Славно, - кивнул иприлор и бросил кусочек мяса ящерицам, сидящим на подоконнике. – Кегар прислал тебе письмо. Он порылсся в том могильнике как сследует, но… вода лет десять его размывала, вссе знаки давно посстиралиссь.

– Может, Х’са прочтёт их, - пожал плечами Алсек. – От него не было посланий?

На краю стола, придавленные плоским камнем, лежали обрывки велата и папируса, даже зелёный лист Улдаса – на них писали далеко на востоке – затесался среди посланий… и несколько толстых разноцветных нитей со многочисленными узлами – увидев их, Алсек хмыкнул.

– И Х’са, и Нецис пока что молчат, - покачал головой ящер. – Пока что просснулся только Ахмер ди-Нхок. И уже видел кое-что сстранное.

– Снова черви и личинки? – вскинулся жрец, едва не выронив чашку.

– Да нет, - Хифинхелф положил лист Улдаса перед ним. – Об этой пакоссти сс той оссени ничего не сслышшно. И хвала Кеоссу! Тут другое. Сснова видели в небе ссполохи…

Алсек, отодвинув посуду, впился взглядом в угловатые неровные строчки. Ахмер ди-Нхок, земляной сиригн, к письменам, выведенным на столь тонком и хрупком материале, всегда относился подозрительно – ему пришлось бы по нраву, как древним предкам, выводить значки на сырой глине или выцарапывать когтем на камне. Поэтому каждая буква в его послании была видно отлично, а вот общий смысл куда-то исчезал…

– Ильятекси? – Алсек изумлённо мигнул и перечитал ещё раз. – Ильятекси опять взлетает? Боги мои, что ему на месте не сидится? Кто мог сунуться к нему в гнездо в такую рань?!

– Флинсс их разберёт, - пожал плечами иприлор и взял со стола листок велата, свернутый в трубочку и перемазанный с одного края чем-то серым и блестящим. – Хссс! И как папашша умудряетсся повссюду меня находить?!

Он быстро прочитал короткое послание, сунул в поясную суму и покачал головой. Аманкайя, задумчиво перебирающая пальцами узелки на толстых нитях, с тревогой на него посмотрела.

– Вссё путём, - отмахнулся он. – Что тебе присслали, Аманкайя? Вссегда удивлялсся, что вы различаете в этих паутинах…

– Тут ничего сложного, Хифинхелф, захочешь – научу, - хмыкнула та. – Почтеннейший Даакех собирает переписчиков – с запада пришли кимеи, будет много работы. Завтра на рассвете и пойду. А что ты, Алсек? Неужто жрецам дали отдохнуть до Пробуждения?

– Какое там, - вздохнул изыскатель. – Завтра же, на рассвете, поеду к дюнным хальпам.

– Сславно, - пробормотал ящер, поднимаясь с пола. – Я провожу тебя, Алссек. Змеям ссейчасс впору сспать, но кто их знает… Меня ждут в Мекьо – может, поссле Пробуждения ссвидимсся.

– Зген всесильный! – изыскатель всплеснул руками. – Хифинхелф, ты опять на праздник не заглянешь? Хоть на день приехал бы!

– Хссс… Не получитсся, - склонил голову иприлор. – Там ссвои праздники. Пойду размножатьсся, когда ссмогу всспомнить вашши имена – жди писсьма.

– А! Это богам угодно, - усмехнулся Алсек, похлопав ящера по плечу. Тот недовольно на него покосился.

– Хифинхелф, что с тобой? – Аманкайя отложила нити, потрогала жёлтую чешую. – У такого существа, как ты, должна быть целая стая жён! Чем ты нехорош?!

– Сстая сстаей, - иприлор недовольно махнул хвостом. – В этом недосстатка нет. А к детёнышшам сснова не подпусстят. Хэссс…

Алсек сочувственно хмыкнул. Он знал немного о жизни иприлоров – на городской холм его пускали всего три раза, и то неохотно – но Хифинхелф и впрямь был расстроен, и уже не первый год по весне Алсек видел его таким опечаленным. «Не знаю, чем он для Мекьо нехорош,» - недоумённо покачал головой изыскатель. «Разве что тем же, чем я для Гвайясамина…»

…Ветер свистел над позеленевшими дюнами. Утро дышало прохладой, но к полудню уже начинало припекать – и Алсек настороженно посматривал из-под широкой шляпы на пустыню. Если дальше будет так жарить, песчаные бури ждать себя не заставят – хорошо, пока что песок мокрый, а весенние травы придавили его и мешают взлететь, но надолго их не хватит!

Он привычным движением выплеснул на ладонь разбавленный ицин из фляжки, встряхнул рукой, рассыпая мелкие брызги по низкорослой, но сочной траве.

– По воле Згена, дарителя жизни, пусть всё прирастает и преумножается! – крикнул он, поднимая мокрую руку к солнцу и поворачиваясь лицом к северным полям. Там уже копошились поселенцы, выравнивая размытые гряды и выкапывая из грязи межевые камни. Между полями и зелёными дюнами тянулись длинные загоны, огороженные толстыми соломинами – больше для виду. Такая ограда стаду перепуганных куманов, вздумай они ломануться в пустыню, не помешала бы ничем – но ящеры обычно в пустыню не ломились. Трое погонщиков стояли у ограды, дожидаясь, пока Алсек скажет всё, что положено говорить жрецам по весне, прежде чем стада выгонят на пастбище. Следовало торопиться – не так уж долго зеленеют весной дюны, очень скоро трава станет сухой, жёсткой, а с юга двинутся ползучие пески…