Необратимость
Шрифт:
Никто не был готов, никто не ожидал такого. Это выходит за рамки извинений и поверхностного напряжения. Мы уже не те же самые люди.
И все же… это так.
Я думаю о том, что однажды сказала мне Куини:
– Одни люди растут, другие регрессируют. Когда растут, они становятся лучшей версией того, кем они уже являются. А когда регрессируют, это значит, что они слишком напуганы, чтобы расти.
Но люди на самом деле не меняются - ни в своей сути, ни в своих проявлениях. Эллисон все еще Эллисон, а я все еще Эверли. То, что связывало нас когда-то, никуда не делось.
Мое лицо морщится, когда до меня доходит правда, более ясная, чем когда-либо.
Я сокращаю разрыв.
Ее руки распахиваются в тот момент, когда я начинаю двигаться к ней, и я прижимаюсь к ее груди, заключая в крепкие объятия.
– Мне так жаль, что я ушла.
– Я крепко прижимаю ее к себе, и слезы текут не останавливаясь.
– Мне жаль, что я не смогла простить тебя достаточно быстро. Если бы я поступила по-другому, возможно, он все еще был бы…
– Нет.
– Эллисон отстраняется и берет мое лицо в ладони.
– Это не твоя вина. Ты ни в чем не виновата.
Мое горе выливается судорожными, мучительными рыданиями.
– Он так старался найти тебя… спасти.
И я смотрела, как он умирает, я видела, как он истекает кровью на моих глазах. Еще один фрагмент моего прошлого, унесенный ветром.
Я чувствую себя виноватой. Я чувствую себя раздавленной.
Эллисон сжимает мои бицепсы, ее руки дрожат, а тушь стекает по лицу.
– Эверли, - бормочет она.
– Он делал то же самое для тебя.
Горе - такая сложная штука.
Оно может обрушиться на нас, как сильный прилив, утягивая на дно, а затем отпустить с резким, жестоким вздохом. Иногда оно тихое - невысказанная тяжесть, которая остается, незаметная, но постоянная. Оно может кричать, а может шептать, напоминая нам о том, что мы потеряли и чего никогда не сможем вернуть. Оно не исцеляет.
Оно учит.
И вслед за этим наступает неожиданный покой - тот, который приходит с болезненным пониманием того, что некоторым нашим частям суждено оставаться сломанными.
Я смотрю на Эллисон, ее залитое слезами лицо все еще является отражением той девушки, которую я когда-то называла своей лучшей подругой, и понимаю, что мы обе сломлены.
– Как ты думаешь, для нас уже слишком поздно?
– Это вопрос для нее, для вселенной, для меня. Мне нужно знать, есть ли еще шанс все восстановить, взять зазубренные кусочки того, что у нас было, и создать что-то целое - или хотя бы что-то, что не будет ранить так глубоко.
Она крепче сжимает мои руки, словно пытаясь удержать нас обеих в настоящем моменте.
– Никогда не бывает слишком поздно, - говорит она.
– Пока мы еще здесь и хотим попробовать.
Ее слова - спасательный круг, проблеск надежды. Я киваю, боль в груди невыносима, но почему-то мне не так одиноко.
– Я хочу попробовать.
Ее губы складываются в грустную, горько-сладкую улыбку.
– Тогда начнем сейчас.
Это не решение, но это начало.
И впервые за долгое время мне кажется, что этого достаточно.
Мы пьем чай на ее кухонном острове, сидя бок о бок на двух барных стульях. Наши слезы высыхают, голоса звучат увереннее, а истории, которыми мы делимся, становятся чуть менее тяжелыми. Она спрашивает меня
об Айзеке, и на этот раз правда звучит менее виновато, когда я рассказываю ей о том, что я называю нашей… эволюцией.Это не идеальный роман. То, что связывало нас в самом начале, останется навсегда. Наши призраки не исчезнут, а прошлое не растворится только потому, что мы этого хотим.
Но, возможно, смысл в том, чтобы научиться жить с ними. Айзек - не мое спасение, а я - не его. Мы стали более спокойными, более уравновешенными — две разбитые души, которые учатся быть единым целым рядом друг с другом, даже если трещины никуда не делись.
– Звучит сложно, - говорит Эллисон, проводя пальцами по ободку своей кружки.
– Но в то же время в некотором роде идеально.
– Да.
– Я улыбаюсь.
– Мы просто каким-то странным образом подходим друг другу. И что-то подсказывает мне, что мы будем вместе долгое время, как бы это ни выглядело.
– Брак? Дети?
– Она вздергивает брови, ее глаза становятся ярче. Как будто мое маленькое счастье каким-то образом заражает ее.
Мои щеки теплеют от этой мысли.
– Мы никуда не торопимся, но… - Я тереблю край блузки, пальцами поглаживая низ живота.
– Я бы не отказалась когда-нибудь завести семью.
Возможно, я бы остановилась на доме с третьей спальней, идеально подходящей для детской, а возможно, и нет.
Эллисон улыбается, и на ее щеках появляются ямочки.
– Миру нужно больше любителей пауков. Купите им лупу и один из этих наборов для ловли насекомых, как только они научатся ползать.
Я смеюсь, и наши слова обрываются, пока мы потягиваем чай и погружаемся в тишину, которая больше похожа на дружеские объятия, чем на пропасть. А когда утро сменяется днем, Эллисон ставит наши кружки в раковину и смотрит на меня с другой стороны острова.
Появляется намек на улыбку.
Она наклоняется к умной колонке и говорит:
– Алекса, включи «The Scientist» группы Coldplay.
На один резкий удар сердца у меня перехватывает дыхание, грудь сжимается. Я закрываю глаза, погружаясь в давние, мрачные воспоминания. Но когда звучат первые ноты, и моя подруга встречает меня на краю кухни, меня охватывает знакомое тепло. Что-то более сладостное по своей сути.
В глазах Эллисон блестят слезы.
– Потанцуешь со мной?
Я встаю, и пространство между нами сокращается в молчаливом, понимающем притяжении. Когда она шагает в мои объятия, я переношусь в тот момент, когда нам было по шестнадцать.
Гостиная превращается в декорацию тематического парка.
Целую жизнь назад.
Невинность и жизнь.
Люди подпевают нам, танцуют, смеются под палящим солнцем, а мы цепляемся друг за друга, раскачиваемся и создаем музыку, которая проникает глубже, чем любая нота или мелодия.
Гостиная гудит в мягком ритме нашего заливистого смеха, отдаваясь эхом той же легкости, которая наполняла те беззаботные дни. Наша любимая песня витает в воздухе, словно нить, связывающая нас с тем моментом - тогда и сейчас, - напоминая мне, что даже самая тяжелая борьба может привести к чему-то прекрасному.
Не все стены нерушимы.
Не все стены вечны.
Некоторым просто нужно немного времени, чтобы стать менее прочными, и немного надежды, чтобы их разрушить.
ГЛАВА 53