Необратимость

– Где ты был?

– Где я был?
– Я качаю головой.
– Где ты?

Она прямо здесь, передо мной. И все же я знаю, что ее нет.

– Я не знаю, - шепчет она, и ни с того ни с сего ее лицо начинает стареть.

Жизнь медленно уходит из ее глаз, пока они не проваливаются в череп и темные глазницы не смотрят на меня в ответ. Ее кожа обвисает… растворяется. По комнате плывет вереница бессловесных нот, темных и диссонирующих. Похоронная песнь.

– Где ты?– повторяю я.

– Слишком поздно.
– Одинокая слеза стекает из пустой глазницы.
– Слишком поздно… Слишком поздно.

Что-то жужжит у меня над ухом. Приземляется на лицо. Появляется еще, и еще. Мухи. Я отмахиваюсь от них, но их слишком много. Жужжание заполняет кабинет.

Вслепую я бросаюсь через стол, чтобы защитить девушку.

Нет. Ты не можешь получить ее. Только не она…

Сквозь гул пробивается звук проигрываемой пластинки. Время останавливается. Я стою за своим столом, там, где был с самого начала. Здесь тихо, как в могиле.

Я моргаю.

Мухи исчезли. Только птица порхает туда-сюда, тыкаясь в труп, который когда-то был девушкой, а теперь превратился в кучку пепла в форме человека.

Нет.

Я не могу дышать. Не могу говорить. Я могу только судорожно вдыхать и выдыхать, снова и снова, пока мое дыхание не превращается в легкий ветерок, который достигает девушки. Ее пепельные останки поднимаются клубящимся серым облаком, плывут к открытому окну и рассеиваются по миру.

Ушла.

Ее больше нет.

Синяя птица наблюдает за мной со своего места на краю стола.

Я открываю рот и кричу. Я кричу до тех пор, пока горло не начинает кровоточить, а легкие не разрываются, и когда я останавливаюсь, птицы уже нет.

Я опускаюсь в кресло и остаюсь в пыльных развалинах офиса. Один.

Время утекает.

Проходит вечность.

Я все еще не могу вспомнить ее имя.

Потом:

– Мне жаль.

Стоп.

Что это было? Это был голос?

– Сара?
– Имя срывается с моих губ, в горле словно перекатывается гравий.

С трудом я приоткрываю глаз, не более чем на щелочку. Передо мной вырисовывается размытый силуэт. Прямоугольник. Дверь?

Я прихожу в себя… кажется. Но я чувствую себя так, словно нахожусь под водой.

Когда я пытаюсь сесть, вспышка боли разрывает меня на две части. Воздух со свистом вырывается из легких, и меня накрывает волной головокружения. В ушах раздается стон. Это тоже больно.

Черт. Возьми.

– Мне так жаль, что это случилось с тобой.

Вот опять. Приглушенно.

– Сара.
– Это все, что я могу выдавить.

– Нет, я…

Я перестаю слушать. Я могу думать только о том, чтобы добраться до этой двери. Найти ее.

Найти ее.

Не давая себе времени на раздумья, я переворачиваюсь, пока не упираюсь ногами в пол. Не обращая внимания на боль в груди и скрежещущий звук за спиной, я, спотыкаясь, направляюсь к двери. Затем…

Резкий щелчок. Моя лодыжка дергается, выкручивается. Невыносимая боль.

– Ах, черт побери! Черт!

Я падаю лицом вперед. Сильно бьюсь о пол.

Из меня вырывается жалкий стон, когда я сворачиваюсь калачиком там, где упал.

И я снова слышу его. Тихий голос. Как у синей птицы.

– Сара.
– Боже мой… она здесь. Она здесь, и я не могу потерять ее снова. Я не могу позволить ей уйти.
– Не уходи.
– Слова звучат невнятно.

– Мне так жаль, - повторяет она.

Но когда в комнате темнеет, я решаю, что, возможно, я вообще ничего не слышал.

Может, я не потерял единственное светлое пятно в своей темной, проклятой жизни.

Может быть, я не заперт в комнате неизвестно где, и не слушаю сожаления призрака.

Может быть, я мертв уже очень

долгое

время.

ГЛАВА 4

Иногда я задавался вопросом, ждала ли Сара, что меня когда-нибудь убьют, что, по словам Таннера, было лишь вопросом времени из-за моей «хронической тупости». Похоже, он был прав, и это меня бесит.

Здесь темно. Тихо.

Не знаю, почему я ожидал увидеть ангелов, если такое место и существует, то оно не предназначено для парней, как я.

Я пытаюсь пошевелить ногой, ровно настолько, чтобы проверить свое тело - если, конечно, оно у меня еще есть. Острая боль пронизывает меня от пальцев до колена и распространяется дальше. Мой стон звучит как у зомби из мультфильма про Скуби-Ду.

Подождите…

Я испытываю слишком сильную гребаную боль, чтобы быть мертвым.

Потом подо мной что-то гремит.

Цепи?

Мне это не приснилось? Я подумал, что облажался и выпил бутылку водки, но нет… Этот мудак Дольф Ларссон избил меня до полусмерти. В мою шею воткнули иглу.

Теперь я здесь.

Здесь цепи…

Дверь…

Сейчас все складывается воедино, и…

Черт.

Паника накрывает с головой, но я не могу позволить ей взять верх.

Виктимология 101: как только ты теряешь самообладание, это тут же оборачивается для тебя проблемами. Не успеешь оглянуться, как окажешься одной из тех кричащих блондинок с большими сиськами, которых убивают первыми в каждом малобюджетном фильме ужасов.

– Ты очнулся.

– Что?
– Я машинально оборачиваюсь.
– О, Господи. Из меня вырывается хрип. Это чертовски больно.

Все, что я могу сделать, - это лежать, тяжело дыша, что не помогает, поскольку моя грудная клетка, очевидно, была вывернута наизнанку, как футболка.

Пока я пытаюсь отдышаться, воцаряется тишина. Затем, как раз когда я решаю, что мне почудилось, я слышу снова:

– Ты… в порядке?

– О, черт возьми. Правда? Похоже, что я в порядке?

Ответа нет.

По крайней мере, у голоса - женщины, где бы она ни была, - есть чувство самосохранения. В хороший день я не очень-то разговорчив, а этот день - полная противоположность хорошему.