Непознанный мир (цикл повестей)

Граф открыл было рот, чтобы вновь убедить старика в том, что в этом нет никакой необходимости, но, поражённый его словами, смысл которых дошёл до него только после того, как он попытался ответить слуге, так и остался сидеть с открытым ртом. А Дорнтон, не дожидаясь ответа, встал из-за стола и неторопливо вышел.

После короткого отдыха Джереми, не обнаружив Дорнтона ни в спальне, ни в Нижнем зале, служившем местом отдыха и молитв для господ и слуг Гулсенскасла, вышел во двор и направился к драконьим загонам, рядом с которыми находилась тренировочная база для рыцарей-всадников обеих ветвей. Выведя Дьюи, он не спеша направился туда, где, уже сев на дракона и выбрав себе в соперники одного из тренирующихся там рыцарей, уже отдохнувших после вчерашней сечи и вовсю отрабатывающих теперь военные приёмы, заметил вдруг, что совсем неподалёку от него один из драконов как-то странно себя ведёт. Он то становился на задние лапы, недовольно рыча, то, раскрывая и тут же складывая крылья, тяжело фыркал, то вдруг порывался повалиться набок, хлеща по земле хвостом и подымая тучи пыли. Граф на миг подумал, что дракон болен бешенством, но тут заметил на его спине всадника, который пытался справиться с несносным зверем, то натягивая поводья (тогда дракон вставал на дыбы), то отпуская их и шпоря его бока (в этом случае дракон расправлял крылья, затем резко складывал их и норовил повалиться набок). Приглядевшись повнимательнее, граф заметил в одной из рук всадника копьё – большое, сверкавшее словно алмаз, с необычным древком синего цвета… Тут он потрясённо воскликнул: да это же Дорнтон! Ему, видимо, дали нового дракона, только он почему-то не слушался старика, который пытался заставить его взлететь, а дракон, вероятно, не понимал, чего от него хотят. Наверно, слишком молодой, или же норовистый, как хороший английский скакун. И Джереми подумал: Дорнтон за один день не сможет приучить к себе дракона – ни этого, ни какого другого, даже самого покладистого на свете. Как он будет биться в завтрашнем бою, тем более, что сегодня граф услышал от него за завтраком такие страшные слова о своём самопожертвовании ради хозяина… Даже если посадить его вместе с собою на Дьюи, то это, во-первых, неудобно, а во-вторых, тогда две разных силы будут в опасной близости друг от друга. Одно неосторожное движение – и две противоположности пересекутся и погубят их обоих. Если же сказать Дорнтону, что ему лучше остаться во дворце, приведя этот аргумент, то можно будет избавиться от его назойливого обещания спасти жизнь своему господину, ибо Дорнтон до сих пор думает, что он, Джереми, беспомощен словно младенец, чего граф никак не мог вытерпеть, несмотря на все его покровительские чувства к старому слуге. Тем паче что Дорнтон, оставшись во дворце, будет находиться в полной безопасности, и графу не нужно будет за него волноваться.

Решив сказать Дорнтону об этом своём решении прямо сейчас, Джереми направил Дьюи по земле навстречу бесновавшемуся дракону.

Одетый в лёгкие доспехи, в седле строптивого ящера действительно сидел Дорнтон. Увидев хозяина, он быстро скатился с драконьей спины вниз, на землю. Воткнув в песок копьё и отдышавшись, он сердито указал на своего нового соратника, который, как только Дорнтон слез с него, перестал биться и преспокойно лёг на живот, положив голову на лапы.

– Вот, сэр, полюбуйтесь, что за дракона мне дали, – разочарованно начал он, жестикулируя. – Сказали, что лучше него нет никого в Гулсене после дракона монарха и вашего Дьюи. Мало того, что он по природе своей лишён шипов и рогов, так ещё и имя носит неподходящее – Винторог! Что за чепуха! Я подозреваю, что он и летать-то не умеет, несмотря на наличие крыльев! – Обернувшись, он грозно глянул на безмятежно дремавшего Винторога.

– Я думаю, Дорнтон, он просто-напросто слишком чувствителен к поводьям и понуканиям, – заметил граф. – Я видел, как ты пытался заставить его взлететь, и, признаться, пару раз улыбнулся. В другой ситуации я бы посоветовал тебе плавнее натягивать поводья и не слишком понукать его.

– Что значит – «в другой ситуации», сэр? – спросил озадаченный и даже немного испуганный Дорнтон, словно почувствовав что-то недоброе или нежелательное для себя в словах графа.

Джереми ответил не сразу, замявшись и не зная, как бы помягче сообщить ему об этом. Но всё же решился сказать всё, как есть.

– Дорнтон, – начал он, спрыгнув со спины Дьюи. – Я подошёл к тебе не затем, чтобы поговорить о твоём драконе, а чтобы сказать одну вещь. – Старик внимательно и выжидающе смотрел на хозяина, пока не уловив в его словах чего-то плохого для себя, однако скрытая тревога уже поселилась в душе старого дворецкого. – Я… я решил, что тебе лучше завтра… остаться во дворце, увидев всю «неуправляемость» твоего нового дракона. Поэтому я…

Дорнтон, перебив его, в ужасе вскричал, напугав графа своей внезапной реакцией, которая оказалась сильнее, чем он ожидал.

– Что вы… что вы такое говорите, сэр?.. – заплакал он. – Вы… вы оставляете меня одного во дворце, в то время как будет решаться судьба королевства, и вы там, один, без меня… ВЫ ЖЕ ПОГИБНЕТЕ! – вдруг вскричал Дорнтон, хватая графа за плечи. – Как… как я могу сидеть тут, когда ваша жизнь будет находиться в смертельной опасности?! Моё сердце и разум не позволят мне остаться, сэр!.. Я не могу так поступить, поймите! Я умру, если не буду там, рядом с вами… И буду навеки проклят, если так и будет!.. Нет, сэр, я не сделаю этого, я пойду за вами хоть пешком, но не предам своего долга!..

– Пойми же, Дорнтон, – пытался убедить его молодой граф, – я делаю это для твоего же блага. Завтрашний бой не будет похож на предыдущие сражения, пойми это! И там будет уже не до размышлений о жизни и смерти, Дорнтон, там каждый будет сам за себя, и отвечать тоже будет за себя. И если ты там вдруг решишь в какой-то момент, что мне якобы угрожает опасность, и поспешишь мне на помощь, вполне вероятно, что тем самым ты погибнешь ни за что; а может случиться и так, что и я погибну из-за твоей же ошибки. Разве ЭТО называется «жертвовать своей жизнью»? Оставь свои клятвы, Дорнтон, ради меня и себя. И если ты действительно желаешь мне добра, докажи это своей послушностью мне: сделай так, как я тебя попросил – останься во дворце. Этим ты сохранишь и свою жизнь, и мою. – В подтверждение своих слов молодой граф по-дружески положил руку на плечо старому дворецкому.

Дорнтон посмотрел на неё с какой-то враждебностью во взгляде, затем медленно снял её со своего плеча и сокрушённо посмотрел в глаза своему молодому господину.

– Простите меня, сэр, – произнёс он вдруг очень тихо и спокойно, – но, мне кажется, вы забываете о том, кто я такой.

Последние слова были произнесены стариком как-то особенно таинственно, заставив графа даже в испуге отшатнуться от Дорнтона. Однако он взял себя в руки и дрожащим голосом, которому сам удивился, осторожно спросил старика:

– Я забываю, Дорнтон? Что ты имеешь в виду? Я ведь прекрасно знаю, кто ты.

Не дав ему договорить, Дорнтон так же спокойно продолжил:

– Я, сэр, ваш преданный старый дворецкий, а значит, не имею права оставлять вас один на один со смертельной опасностью. Не для того я родился на свет, чтобы предавать своих господ. – И в довершении своих слов Дорнтон гордо поднял голову, взирая на Джереми спокойным взором.

Граф покачал головой и сокрушённо вздохнул.

– Понимаю, Дорнтон. Но и я не для того рождался, чтобы понапрасну рисковать жизнями тех, кто мне дорог. И ты должен понять это. И если ты меня не послушаешь, в таком случае…

Он умолк, ожидая незамедлительной реакции Дорнтона на так ненавистные ему последние три слова, но старик даже не дрогнул. Он по-прежнему стоял, выпрямившись, поджав губы и почти с вызовом глядя на хозяина, ожидая, когда тот закончит свою фразу. Видно, он был готов услышать её конец, но не отступиться от своего решения.

Джереми молча смотрел на него искоса, приподняв одну бровь и надеясь, что сейчас до старика всё же дойдёт смысл сказанного, и он очнётся и отречётся от своего. Но ничего этого не произошло. Дорнтон сейчас был упрям как никогда. Упрям, или же предан?

– Что ж, Дорнтон, я ценю твою смелость, – похвалил его граф. – Ты не внял моим предостережениям и не испугался сейчас того, чего боялся всегда – этой моей знаменитой фразы. Но пойми же наконец: я не могу рисковать тобою! Третье сражение, как я уже говорил, будет не из лёгких, и там – уж извини меня, Дорнтон, – не место тебе, какой бы ты силой ни обладал. Я забочусь о тебе и оберегаю тебя от бед, и позволить себе подвергнуть тебя опасности – это выше моих сил. Любой другой джентльмен на моём месте поступил бы так же, поверь мне, Дорнтон! Тебя могут там убить в два счёта, тем более на необъезженном драконе. Откажись от своего решения ради меня, Дорнтон, ради королевства и нашей родины. О большем я и не прошу.

Он сделал шаг навстречу, но Дорнтон, вдруг разом утратив всю свою твёрдость и уверенность, отшатнулся назад и, развернувшись, спешно побрёл в сторону, закрыв лицо ладонями. Его копьё осталось стоять воткнутым в песок.

Граф, выругав себя за неосторожность, попытался было догнать Дорнтона, но старик уже бежал ко дворцу, и до Джереми донёсся его отчаянный плач.

Остановившись, граф стал себя проклинать. Но как он ещё мог объяснить Дорнтону это, уберечь его от смерти? Другого пути к разуму слуги у него не было. Но теперь Дорнтон не простит его за причинённую обиду. Даже близко не подпустит.