Нерозначники

Сердыш вытянулся во весь рост, мордаху к холке задрал и дышит судорожно, взахлёб так-то. Левая передняя лапа у него к шее поджата и дрожит без удержу, да и всё тело зыбится мелкой дрожью. Елим ощупал лапу -- не сломлена, к счастью, а на шее шерсть с кожей выдрана, болтается на тонкой прожилке и кровь из-под неё сочится. Вся шерсть вокруг залилась и коркой морозной схватилась. Только возле самой раны хлипь густая наплывает и наплывает. И на спине рана такая же. Да и всё тело изодрано, чуть ли не сплошь кровавит. Всё серьёзно, да выходить можно, а вот на боку очень страшная рана. Прям на том месте, где сердце, до кости плоть выхвачена.

Когда Елим её ощупал, у него сердце захолонуло. Слёзы по щекам потекли. Безвольно руки опустил, и слова вымолвить не в силах.

Тут и Сонька Прибириха заявилась. Собрала живики волков, в одну стайку сбила и к Сердышу приглядываться стала.

Белянка хоть и не увидела Соню, а приход её почувствовала. Сошла она с дороги и, проваливаясь в глубоком снегу, подвезла и поставила сани рядышком с Сердышом.

– - Ах ты умничка моя!
– - срывающимся голосом всхлипнул Елим. И тут же опомнился и прикрикнул на себя: -- Дурак я старый! Сердышка замерзает, а я, плакун-трава, хлябы развёл! Эхма! Дождевик!

Сам-то Елим росточку невеликого, да и у старика сила не ахти какая, а Сердыш всё-таки собака могутная, тели в нём многонько. Как уж Елим с ним управился, и не спрашивай. Насилу в сани положил, тулуп с себя снял и укрыл Сердышку. Потом поцеловал Белянку меж глаз больших карих и погладил по белёхонькой проточине на лбу.

– - Беги, дочка. Можа, и спасём Сердышку.

Хорошо, дорога короткая случилась, а то бы Белянка загналась точно. Десять вёрст махом пролетели. Так неслась, так неслась! Обветрились, набедовались от морозной сечи, но Сердыша живого привезли.

Оляпка почувствовала, что беда случилась, навстречу задолго до дома выбежала. Елим её в сани взял, а она услышала Сердыша под тулупом -- и всё поняла... Заплакала, конечно, завыла жалостно.

Возле дома Елим Сердыша на покрывало переложил, и с Оляпкой они его кое-как в дом внесли. Возле печки и положили на мяконьком. Оляпка увидела Сердыша такого-то -- ещё сильней завыла. Плачет и лапками передними перебирает и кланяется, вытягивая шею.

Достал Елим из шкафчика какой-то целильный состав и взялся раны Сердышу промывать да смазывать. Сердыш скулит, взлаивает с провизгом.

– - Ну, чевой ты, Сердышка, терпи ужо, -- ласково утешал Елим.
– - Как на волков кидаться, так ты первый, а как лекарства принимать, так и голосить сразу. Надоть, Сердышка, надоть, а то инхвекция, она знаешь какая! Она уж не пожалеет. Мы на неё сейчас капканы наладим, ужо изведём её, не сумлевайся. А то ишь вздумала такого могутного парня крутить! Сейчас мы её, сейчас Сердышка...

Тихо говорит, а сам помрачнел сильно, и голос дрожит. Так и уверился, что не выходить уже Сердышку, не спасти.

* * *

Тогда, знаешь, когда Лема обережников не дождалась, с ними особенный случай вышел. Только они, слышь-ка, к Киту домой пришли, вдруг в гости Супрядиха Уховёртка заявилась. Да не одна, а вместе с росомахой Махой Огрухой и с новенькой лесовиншей Акулиной Пашуткой (Мираш её впервые увидел). Не то чтобы они узнали, что Мираш в лес пожаловал, -- случайно вышло. Любят они у Кита с Лемой сиживать. Тот, вишь, безотказный -- на скорую руку не погонит, а уж дом жечь, ему и в голову не придёт. Ну и о прошлом, кромешном житье что-нито расскажет -- всё гульба с интересом. А им по нраву разные истории страшные послушать. Поведает им, бывало, Кит случай какой-нибудь, с кромешниками связанный, те и давай ужасаться да плеваться. Возмущаются с пеной у рта, а потом просят ещё рассказать из той же колоды...

Увидела Супрядиха Мираша и засияла, словно от радости великой.

– - Гли-кось, девки, -- кричит, -- пропашший наш. И что ж ты нас, милай, спокинул?

Тут Маха давай наседать.

– - Хоть бы заходил в гости когда, -- обиженно пела она.
– - Поди, знаешь, где живу...

– - Оне, верши, завсегда так, -- язвила Супрядиха.
– - Мы для них всё равно, что разотри да выброси. Как зачнут тореть да навыкать, им другое опчество подавай. Им завсегда некогда, оне сосредоточены людям помогать.

Мираш отнекивается, конечно, заверяет истово: мол, всегда помню, просто всё некогда было, и вот как раз в лес возвращаюсь, чтобы всех навестить.

– - Сначала, -- говорит, -- решил Кита с Лемой проведать, а потом уж и к вам...

Посомневались, конечно, весёлые лесовинши, а всё же разохотилось им встречу отпраздновать... Верши и сморгнуть не успели, а Супрядиха на стол собрала. Акулина ликсиру сколько-то бутылок на стол выставила. Одна Маха-росомаха опять, получается, с пустыми руками явилась... И снова в своём простеньком коротеньком чёрном платьице.

Ну и пошло, стало быть, веселье.

Ма-Мар от еды, конечно, отказался (не в скудельном всё-таки теле), а ликсиру согласился за знакомство выпить. Мираш ему в уши шепчет: мол, торопиться надо, дело не терпит, а тот только отмахивается.

– - Ты уж поспешил однажды, -- посмеялся он, -- теперь без вильховки остались...

Мирашу не по нраву такая встреча пришлась, а как выпутаться, в толк не возьмёт. Акулина, новенькая лесовинша, к нему подсела и точно все мысли вызнала, ну и посочувствовала да повздыхала:

– - Мы с тобой очень похожи. Тоже не люблю, кода без приглашения являются...-- и давай расспрашивать про городское житьё-бытьё.

Мираш коротко отвечает, а то и вовсе отмалчивается. Акулина и не обижается, так крепко насела, что всё ей нипочём.

Ма-Мар ликсиру испил, и будто у него всякое понимание отшибло. Никакого дела ему не стало, что там человек, быть может, погибает. К тому же, вишь, Супрядиху встретил. Ма-Мару она почти ровесница -- есть о чём вспомнить, вдовесок обои беседливые. Языками накрепко схватились, и не разнять их. Друг дружку перебивают, про старое время вспоминая.

И Кит совсем разошёлся. Почувствовал себя радушным хозяином и повёл гостей дом показывать. В комнату Лемы зашли, а там все стены портретами увешаны. Одни, слышь-ка, волчьи морды. Ма-Мар подивился, какая у Лемы родня большая, однако Кит сразу внес ясность.

– - Вот на этих стенах и здесь до половины -- всё Лема сама. Здесь природная, а это потом... Это муж её -- когда природной мыкалась. Вот братья, сёстры. Родителей портреты не сохранились. А детей у Сыромашки не было... Не успела... То есть были...
– - Кит замешкался, словно сокровенное чуть не сболтнул (эту тайну после расскажу). Потом опомнился и говорит: -- Вот музей у неё на поглядку! Ни у кого такого нет!
– - и повел торопко по другим комнатам.