Нерозначники
Шрифт:
Ну вот, теперь ровно стучит, спокойненько.
Белянка уронила голову, вытянулась на мягкой подстилке и закрыла глаза.
Спи, Белянушка, спи. Беги на полянку, гоняй бабочек по облакам. А я и так всё узнаю...
* * *
Спрашиваешь,
Темненько уж было, когда Белянка встала. Так испугалась, сердешная, что ни в какую дальше идти не решилась. Широко ноги расставила, упёрлась, а бока её прям ходуном заходили -- дрожмя дрожит, и совладать с собой не может. И так жалистно заржала и испуганно, что Елим сам страх в сердце пустил.
– - Чевой ты, дочка?
– - старик вылез из саней, подошёл к Белянке и ласково потрепал лошадь по холке.
– - Испугалась, родненькая?
А Белянка вдруг шало дёрнулась на дыбки и задушено захрапела.
– - Что ты, что ты!..
– - совсем растерялся Елим, в страхе оглядываясь вокруг.
Ночная Важенка сверху окресы освещает, и по белому снежку далеко приметно, а Елиму всё равно ничегошеньки не видать, и тихо в лесу. Морочная тишина и есть. Только тёмные силуэты деревьев тревожно означились, будто беду за собой прячут.
– - Ничего, милая, ничего, дочка, -- успокаивал старик Белянку. Гладил по шее и шептал ласковые слова.
– - Сейчас домой уж придём, недалече ужо осталось. Не хочешь идти? Постой, родимая, отдохни, Белянушка.
Потом к Сердышу повернулся и закричал:
– - Сердышка, чевой-то у нас Белянка не в себе, беда с ней.
А тот на мгновение какое-то оглянулся и снова уши наустаурил и уставился на еловые угоры. Высмотрел, верно, что-то между деревьев. И вдруг зарычал. Скалясь, он повернул голову в другую сторону -- что-то высмотрел и там. Поджал хвост да, взрыкивая, попятился к Елиму и Белянке.
– - Эхма, светляки...
– - увидел наконец-то и старик.
Между деревьями то тут, то там зелёные огоньки вспыхивают -- прямо напрямки волки с леса наближаются.
Это, знаешь, Юлька-косулька придумала. Надоело ей, слышь-ка, одной по лесу мыкаться. Только Мираш по лету вернулся, а тут опять в город умотал. Скучно, и поговорить не с кем. Из Смолы Аникаевой и слова не вытянешь, а Савин Баин -- что, лучше, что ли? Такой же молчун. Да ещё успокаивай его всегда, страхи от него отгоняй.
Как, думает, Мираша назад возвернуть? Ну и намыслила волков на Елима напустить (открыл ей, знаешь, Мираш тайну-то всё-таки, ну, про то, что Елим после скудельной жизни с ними вместе лесовать будет). Двух зайцев, стало быть, подбить решила. И волков по числу убавить, и Елима "в семью поторопить". Даже трёх, получается: Мираш тут же и вернётся -- что ему в городе этом делать? А Елим когда лесовином станет, пускай
и летит в этот город, ищет там сколь хошь для своей внучки жениха....Елим враз ружьё с заплечья сорвал, разомкнул замок негнущимися руками, мельком глянул в пустые глазницы стволов да и загнал патроны. Запасу-то у него и вовсе никакого: этих два и в патронташе всего один остался.
А волки надвигаются, зловеще тихо так-то, ни взрыка, ни гнусавого волчьего позыва. Будто и не волки, а приведения всё одно. Только волки самые природные и есть. Стая в семь хвостов, получается. Два матёрых, три переярка и две волчицы. Одна волчица -- колченогая и, видать, старая, потрёпанная вся. А вожак такой здоровущий, что перед другими на отличку. И волки-то все -- с чужих краёв, -- и где их Юлька нашла?
Волки дорогу перекрыли, а сани разворачивать вовсе дело гиблое. Елим матёрого, что напрямки стоял, выцелил да громыхнул прям по зелёным глазищам. Тот взвизгнул, перекувыркнулся через голову да и затих недвижен.
– - Давай, родимая! Дочка!..
– - Елим легонько подстегнул Белянку поводьями по бокам, та и рванула с места.
Волки только самую малость выстрела испугались (эх, нагрозила им Юлька-косулька: дескать, выхода у вас нет, так и так погибать...), кинулись с разных сторон на Белянку с Елимом, не дали ходу-то.
Сердыш тотчас же и ввязался в драку, выцелил глазком самого здоровущего, другого матёрого волчину -- вожака решил положить, -- и кинулся на него. Разом по снегу ревущий клубок покатился. Полетели ошмётки шкур во все стороны.
Елим на переярка ружьё вскинул, а тот уже стремительно взметнулся ввысь, метясь клыкастой пастью на шею Белянки. Но кареглазая так вовремя на дыбки поднялась да правым копытом как саданёт ему по морде -- со всей, понимаешь, мочи. Скользом, правда, получилось, а так бы зашибла точно. У волка что-то там, в пасти, хрустнуло, а сам он кивершнем покатился, покатился, хватаясь за разбитую челюсть.
– - Во стерва! Она мне зуб выбила!
– - злобно завыл он.
– - Ну-ка, покажь, -- подскочила к нему взъерошенная колченогая волчица. Вытянула шею и смотреть изготовилась.
Тот пасть-то окровавленную раззявил, а волчица так и ахнула:
– - Да она же тебе самый клык выхлестнула!
К остальным волкам повернулась и запастила, надрываясь:
– - Кромсай их, ребята, рви на куски!
– - и сама к Елиму кинулась (Юлька колченогой так и сказала: мол, ты уже старая... пожила со своё... ножка вот у тебя тоже хроменькая -- обуза ты, конечно, для стаи... тебе с Елимом и управляться...).
Да так неудачно прыгнула (к шее Елима примерялась), калеченая нога, верно, подвела, ну и волчица, о сани ударившись, вовсе в другую сторону полетела. Тут её Елим прикладом и зашиб, прям по темени угодил. Волчица тут же на дороге и повалилась. Пока старик на колченогую отворотился, молодой переярок на сани заскочил -- с дури, верно, -- Елима будто не видит, а сразу за хвост Белянке вцепился. У них, у волков, вишь, тактика такая: один волк за хвост цепляется, отвлекает, стало быть, а другие в это время за горло норовят вцепиться. Ну и этот, наученный, за длинный хвост Белянки ухватился. А Белянка всегда не любила, когда её за хвост дёргают, и так, понимаешь, задом брыкнула! Как извернулась в санях да как поддала обоими копытами! Тут уж не скользом, а хрястнула так хрястнула! Волк за многие метры вверх тормашками в сугроб улетел.
Елим ещё одного застрелил, а Сердыш с вожаком управился -- вон лапы из снега торчат. Потом остатних волков оглядел: мол, кто следующий? Подходи... А те уж и от Белянки отступились, и на Сердыша с опаской смотрят. Попятились в лес да и рванули во все лопатки -- только ветки затрещали.
Сердыш тут же в снег и рухнул, на бок повалился, будто подкошенный.
Старик как увидел, только сейчас, верно, и испугался по-настоящему. Бросился к нему, опустился на колени подле и задрожал...
– - Как же... Сердышка... как это...