Невероятная очевидность чуда

– Обмывают улов, – «подсказал» Орловский.

– Именно, – опять покивала Ева. – И нередко случается так, что подзависнут рыбачки на несколько дней, разгуляются, денежки на опохмелку и «продолжение банкета» кончатся, они и идут к Митричу за займом. Вроде бы суммы маленькие, а…

– А набегает прилично. Опять-таки залог оставили, – покивал Павел, продолжив ее мысль.

– И не только дачники, понятное дело, – продолжила делиться информацией Ева. – Поселковые да деревенские, заозерские которые, – тоже. Хоть и гнушаются общением с Митричем. Да, человек он здесь нерукопожатный, вот только их воинствующая добродетель не дошла до того уровня, чтобы сделать его жизнь невыносимой. И прекратить это ростовщичество и вынудить его покинуть поселок или тупо сдать его правоохранительным органам, потому как за ссудой к Митричу местные жители обращаются частенько, хоть и стараются это делать, соблюдая конспирацию. Но понятное дело, что в поселке мало что можно утаить.

– Обычная история удобных компромиссов, – кивнул Орловский и расширил круг людей, описанных Евой: – И скорее всего, к нему обращаются не только местные жители и дачники, а и из городов районных приезжают те, которые узнали о его подпольной деятельности от тех же дачников и рыбачков.

– Наверняка, у людей же разные жизненные обстоятельства случаются, – согласилась с ним Ева. – А Митрич хотя бы не лютует, как те же современные микрофинансовые организации, у него стабильный процент, высокий, конечно, но вполне вменяемый. И продлевает он долг, если человек не способен в срок заплатить, и старается идти навстречу людям, и понятно почему: он тут человек постоянно живущий, можно и нарваться на серьезную ответку разъяренных заемщиков. Но и рычаги возврата он имеет и при особо тяжких случаях подключает и силовой фактор. Есть у него какие-то бандиты на процентах.

– Поэтому-то у него и охрана вокруг участка очень крутая, даже просто на первый взгляд определить можно ее высокий уровень, – сказал Орловский.

– Это вы еще всей его системы безопасности не видели и не знаете, – усмехнулась Ева. – Впрочем, думаю, ее никто не знает, кроме него самого. Это человек, который своей выгоды не то что не упустит, а загрызет за нее. Дед Олег все посмеивался, говоря, что, если попросить Митрича закрыть окно, чтобы не дуло, он первым делом поинтересуется, как в Одессе: «И шо я буду с этого иметь, кроме ничего?» Такой вот типус.

– Прямо по учебнику психологии, – согласился с ней Павел, – который гласит, что патологически жадный человек – это человек ограниченной вменяемости, то есть, читай, склонный к шизофрении. Но при всей своей неадекватности данные личности вредить себе ни за что ни при каких обстоятельствах не станут и уж точно топиться не будут. Подобные люди себя очень любят и необычайно дорожат своей жизнью.

– Это да, – согласилась с его выкладками Ева. – Я вот что еще вспомнила: в девяностых Митрича называли «почтальон». Ну, когда отправлять что-либо официально было нежелательно и возникала необходимость в анонимности передачи, он исполнял роль этой самой «почты». И вроде бы кто-то из местных упоминал, что он выполняет подобного рода услуги до сих пор. У него же крайний в поселке участок, одной стороной выходит к лесу, а другой ближе всех к речке. Помню, бабушке рассказывала одна соседка, будто бы у Митрича в лесу имеется некий схрон, куда «клиенты» приносят такие вот посылки и оставляют вместе с деньгами за услугу и адресом доставки. Достоверна ли эта информация, не знаю, все это на уровне слухов и сплетен. Но вы просили рассказать подробнее, вот я вам и вываливаю все, что помню и слышала. – И, заметив, что у него опустела кружка, Ева спросила: – Вам еще отвара налить?

– Отвара? – переспросил Павел, выныривая из легкой задумчивости, в которую погрузился, и посмотрел в опустевшую кружку: – Да, можно еще, – принял он с благодарностью ее предложение, протянул девушке кружку и расширил свое пожелание: – Было бы, наверное, неплохо добавить туда чего-нибудь крепкого. – И, увидев, как у посмотревшей на него Евы удивленно приподнялись брови, пояснил с наигранной серьезностью: – Исключительно в превентивных целях, чтобы не дать простуде ни единого шанса.

А Ева все смотрела на мужчину задумчиво, с некой растерянностью во взгляде.

– Ева, ау! – позвал, рассмеявшись, Орловский. – Я задал некорректную вводную? Вы что-то подзависли.

– Просто пытаюсь сообразить, есть ли что-то подобное в доме, и если есть, то где оно может находиться, – объяснила свою задумчивость девушка.

– Задачка со звездочкой? – уточнил Павел. – У вас в доме не держали спиртного?

– Ну как… – неопределенно пожала плечами Ева. – У дедушки всегда была его фирменная наливка, но в основном покупали при надобности, когда гости собирались.

Она вдруг разулыбалась выскочившим на этой ее фразе внезапно из памяти воспоминаниям.

– Что-то веселое вспомнили? – полюбопытствовал Павел, не сводивший взгляда с ее лица.

– Угу, – усмехнулась Ева и поделилась историей из семейных «архивов»: – У нас часто собирались коллеги родителей с их кафедры и из их института и другие ученые смежных специализаций. Столы бабушка с мамой накрывали шикарные, вкусные невероятно: каждое блюдо отдельный шедевр. И как водится, все начиналось с обалденного обеда или ужина и неспешной беседы. Но неизменно, обязательным порядком, всякий раз переходило в жаркий научный спор и дискуссию. А бабушка подзывала меня к себе, и мы, чтобы не мешать, «подглядывали» из-за угла за диспутом разгоряченных ученых мужей и дам, до хрипоты отстаивающих свои научные выкладки и идеи. А бабушка Яна посмеивалась, давала комментарий: «Вот, Евочка, смотри, что значит увлеченный своим делом человек: этим ученым даже для запаха пить не требуется, им дури с азартом и своих хватает». И мы с ней хихикали в кулачки, наблюдая картину маслом: спорящие до покраснения и натуги научные светила, словно детишки в песочнице, выяснявшие, чья лопатка лучше. О! – вдруг подскочила с места Ева, резко подняв указательный палец вверх: – Вспомнила!

– Та-ак, – подтрунивая над ее эмоциональным всплеском, улыбался Павел, – и что вспомнили? Нечто настолько важное?

– Нет, не важное, но вам должно понравиться, – улыбалась довольно она. – Я вспомнила, где может быть, и большой шанс, что что-то есть, дедушкина клюковка и малиновка, как и смородиновка, и… – и, тормознув, спросила озабоченно, посмотрев на Павла: – А как будет производная от ежевики в этом ряду? Ежевичиновка? – и тут же отмахнулась: – Не суть. Главное, я знаю место, где это все вполне вероятно может находиться, – и позвала его «за добычей», махнув призывно рукой: – Идемте.

– С энтузиазмом, – поднимаясь с места, отрапортовал Орловский.

Идти оказалось недалеко, то есть сделать всего несколько шагов из кухни в совмещенную с ней соседнюю гостиную-столовую, где сбоку от большого разлапистого и необычайно удобного дивана Ева решительно отдернула угол толстого ворсистого ковра, открывая их взорам очерченный уплотнителем правильный прямоугольник в полу.

– Это старый подпол, – пояснила она, присаживаясь рядом с квадратом на корточки, – оставшийся еще с того времени, когда дом строили. Мы им практически не пользуемся, дед давно сделал «толковый», как он говорил, подпол и систему для холодного хранения под гаражом. А в этот мы отправляли то, что имеет неограниченный срок годности. Например, дедовы наливки, – и произнесла довольно, вытащив из углубления в крышке утопленную в нем ручку, поднимаясь с колен и подтягивая крышку на себя: – Дедушка же и сделал новую крышку, оборудовав ее газлифтами.

– Круто, – оценил мастерство бывшего хозяина и само наличие и сохранность старого подпола Павел, заглянув в открывшийся провал, дохнувший на них из темноты застоявшимся сухим воздухом, и предложил: – Я спущусь.

– Нет, – отказала ему Ева, аргументируя: – Во-первых, у вас нога, а там крутые ступеньки, а во-вторых, вы не знаете, где и что искать. Лучше включите свет в подполе, пожалуйста. Это вон там, – указала она в кухню, – зеленая такая кнопочка, возле розетки с холодильником.

– Видел, – кивнул Павел, – обратил внимание, хотел у вас спросить о ее предназначении.

Орловский вернулся в кухню и нажал нужный тумблер.

– Есть! – радостно оповестила его Ева. – Горит! – и предупредила: – Ну, я спускаюсь.

Отчего-то она так сильно обрадовалась, вспомнив про этот старый подпол, словно не упустила нечто необычайно важное для их семьи, какую-то теплую и значимую важность из их прошлой, счастливой жизни, что встраивалось маленькой, но очень правильной деталькой в образ и характер ее любимого деда Олега…

Так, улыбаясь от обдавшей добрым теплом в груди мысли о дедушке и об этом старом подполе, Ева и начала спускаться по крутым ступенькам, наклонила голову, чтобы «поднырнуть» под край проема… и впечаталась лбом в старую, нависшую балку.