Невеста

Давид не мог ничего поделать со своей физиономией, он решил менять то, что было возможно: одежду, прическу, парфюм, манеры, речь. Машину, жилище. Построил утопающий в цветах отель. Это было непросто.

И да, читать — легче, чем меняться. Давид знает об этом хорошо: он много читал, как вернулся из армии. Бывали месяцы, когда он одновременно читал по десять книг, делал это каждую свободную минуту — потребность в знаниях росла в геометрической прогрессии.

Заполнял опустевшую после тысячи ударов черепную коробку. Если по-научному — создавал новые нейронные связи. Потратив детство и юность на совершенствование тела, в девятнадцать лет он подвел черту, за которой и оказался.

Нищий, уродливый, одинокий.

Привлекательным людям кажется, что улыбки прохожих, благосклонность коллег, случайные комплименты — вещь естественная и привычная. Что так у всех, они принимают бонусы как должное.

По статистике красавцам и красавицам, при прочих равных, легче двигаться по карьерной лестнице, у них больше шансов устроиться на работу и создать семью.

Не имея возможности нравиться, находишься в тени. Тебя стараются не замечать, потому что сложно скрывать настоящие мысли. Ну а большая часть общества получила достаточно хорошее воспитание, чтобы не тыкать пальцем. Вежливый человек промолчит. Девушки, с которыми Давид спал, либо делали вид, что не замечают, либо врали, что ему идет.

Рада ему не лгала.

Ей сразу было неприятно.

С первой встречи до последней.

Сейчас, когда она на него смотрит, в ее взгляде нет ни отвращения, ни неловкости. Лишь чистая, концентрированная злость. Она… должно быть, думает, что он издевается, не к месту улыбаясь.

Он не издевается.

Он никогда над ней не издевался, по крайней мере специально. Иногда рядом с ней ему даже казалось, что он счастлив. Хотя чистым его счастье не было никогда: грязь не отмывается полностью. Поэтому еще, наверное, ему особенно страшно накосячить с детьми.

— Документы отдай на ресепшен, — говорит Давид. — Они ждут. И пойдем, покажу номер. — Обращается к детям: — Мне понадобится помощь с тем, чтобы вызвать лифт. Как насчет понажимать на кнопки? У вас есть пальцы?

Дети с готовностью демонстрируют ему ладони и он смеется, настолько это забавно.

В лифт заходят вчетвером: Рада, и он, увешанный собственными детьми.

— Это был тот самый архитектор, которого вы обсуждали с немцем по громкой связи? — нарушает она молчание.

— Австрийцем Гансом. Да, тот самый. Нам нужно как следует с подружиться с Эриком и его женой. У тебя горят глаза, когда ты рассказываешь о нашем курорте. Сделай так вечером за ужином. Зарази они страстью к проекту.

— Во-первых, о «моем» курорте, — поправляет она, дернувшись.

Лифт останавливается, двери разъезжаются, и они, словно семья, идут по коридору. Рада крайне взволнована, много жестикулирует. Ему нравится видеть ее эмоциональной и «живой».

Он давно понял, что облажался с Радой. Но по-настоящему осознал в тот момент, когда увидел ее в Москве на дурацком форуме, где был вынужден присутствовать.

Она стояла в изумительно красивом платье, но не ловила на себе взгляды. Потухшая, бледная. А потом увидела его. И засияла.

— Во-вторых… — продолжает Рада злиться, и он едва сдерживает улыбку, рассказывая детям вполголоса про этот отель.

Они вряд ли усвоят урок истории, и это неважно. Давил бегло прикинул, чего хотел бы в детстве сам — вот такая болтовня с отцом сделала бы его счастливым ребенком.

— Во-вторых, ты принципиально не собираешься хоть как-то помогать мне, — перебивает Дава Раду громко. — Угадал?

— Не угадал, — отвечает она.

Они заходят в номер, и он опускает мальчишек на пол. Он еще раз окидывает взглядом комнату, оценивает обстановку быстро и прагматично: удобно, безопасно, детям подойдет. Рада же первым делом подходит к окну: она любит красивые виды также сильно, как и он, и Давид позаботился, чтобы она улыбнулась.

— Ты не боишься, что они поищут информацию в сети? — спрашивает по-прежнему взволнованно.

— Там ничего нет ни о тебе, ни обо мне.

— Ваши фотографии с Венерой.

— Она моя управляющая в Карелии.

— Написано, что твоя невеста.

— В желтой прессе много чего написано.

— Я замужем.

— В России. Эрик не будет делать запросы, это практически невозможно.

— Но когда-то же правда раскроется!

— Правда может измениться, — говорит он быстро. — Все в жизни меняется. Люди меняются. Их статусы меняются. Рождаются дети.

Она зябко обхватывает себя руками.

— Я просто боюсь.

Он некоторое время молчит. Наблюдает, как его собственные сыновья разбирают игрушки, которых он купил целую кучу. Половину убрал в шкаф — в интернете написано, что излишества перегружают детскую нервную систему.

— Я тоже поначалу ждал, что раскроют, как-то вычислят. Особенно, пока лежал в больнице. Это пройдет, дай себе время.

— Ты полностью свободен от прошлого. Не верится.

Он едва заметно кивает.

Рада так и не смогла привыкнуть к его внешности. Никто бы не смог. Но в тот момент, когда он увидел ее в Москве, картинка сложилась полностью — она его полюбила вопреки собственным глазам. Как только он это осознал, начал гнать коней. А значит, — ошибаться.

— А ты спишь? — она резко оборачивается, сцепляет пальцы. — Ночью. Или также как раньше?

Он не успевает ответить, как она продолжает, перебив саму себя:

— Я себе говорила, что твоя бессонница была изматывающей, что ты сильно устал. Очень сильно. Достиг предела, и тебе понадобилось выспаться.

Она будто вот-вот заплачет. Глаза краснеют.

Ему невыносима ее слабость, он предпочел бы удары. Хочется закончить разговор, уйти, но вместо этого он молча достает салфетку и протягивает ей.

— Все также. Примерно, — получается говорить отрывисто, хотя он предпочел бы нормально. Раньше бы он отмахнулся, но именно сейчас не хочется лгать. Хватит лгать. — Фигово сплю. Я посещаю терапевта, он немного помогает отстраняться от прошлого. Не от тебя. От того, чтобы было до тебя.

— Я понимаю. Ты ему рассказал правду?

— Разумеется, нет, — Давид усаживается в кресло, и Рада устраивается на кровати напротив.

Дети между ними на ковре громко разгружают два ящика с одинаковыми игрушками. Давид не имеет понятия о вкусах собственных сыновей. Он вырос злым и одиноким, и теперь идет той же дорогой, что и его отец: отстранился от воспитания. Идеальный сценарий, чтобы испортить еще пару жизней.

Дава не знал, что купить. Он просто сгреб все, что увидел подходящее возрасту, решил понаблюдать, кто что выберет. Краем глаза он прямо в эту минуту и наблюдает.

— Терапевт лечит Давида от наркоманского прошлого. Если нужно, я пересказываю ситуации в своей жизни чуть измененными.

— Чуть? Ну да. Ты никогда не принимал наркотики. Ты не знаешь, что это.

— Этот грех мимо.

— Но несешь именно его крест. Должно быть, ты попортишь статистику выздоровевших наркоманов.

— Должно быть. Послушай: для всех здесь я всего лишь очередной русский бизнесмен, каких в Европе полно. Поэтому постарайся отдохнуть и провести время хорошо. У тебя все равно нет другого выхода, — он улыбается слегка. Широкие улыбки пока не даются.