Невеста

— Если бы ты не проснулся, все деньги ушли бы фонд? А как же Венера?

— Венере из отступных хватит кольца. Тебе я не мог помочь, слишком опасно.

— Мне всего хватало и так. Но операция прошла успешно?

— Тяжело, — он морщится. — Но лучше, чем могло бы быть. Лицо сначала парализовало почти полностью, через полгода стало лучше. — Он касается рукой той щеки, рядом с которой был шрам. — Здесь не чувствую кожу. Здоровую сторону закалываю ботулотоксином, чтобы также уменьшить мимику.

Вот почему он другой. Мышцы будто по-другому работают, мимика иная. Я поначалу так долго путалась, знала ведь его досконально.

— Я надеюсь, Венера о тебе заботилась в это время, — произношу почти спокойно.

— Перестань, — отвечает он. — Ты ведь знаешь, что я не люблю это все.

— Я бы заботилась.

— Я бы не повесил на тебя еще и это, после всего того, что ты пережила.

— Я. Бы. Заботилась, — настаиваю резче. Упрямо.

Он слегка, одними глазами улыбается. И вдруг сообщает:

— Я тебя люблю.

Хмыкаю, отворачиваюсь. Едва не дрожу в душе. Он снова говорит:

— С того момента, как ты собирала эти чертовы осколки с пола в доме Филата. Я не понимал, почему он к тебе так несправедливо.

— Забрать меня у Филата в залог было — глупейшей идеей — к сведению.

— Сто процентов! — подтверждает он, и мы оба смеемся. — Бедный Святоша, он меня чуть не проклял, когда я объяснил план.

Я представляю себе реакцию Савелия и улыбаюсь шире.

— Впрочем, — вновь говорит Давид, — как и вывалить тебе все сейчас. Как и все, что я с тобой делал. И о чем, рядом с тобой думал.

— И они, — продолжаю я, кивая за спину, на комнату где спят наши дети. — Но я так счастлива, что они есть. Даже глупейшие идеи могут быть лучшим выбором.

— Я тоже не представляю, как было бы без них. — Помолчав, он добавляет: — Ты моя женщина, что бы ни случалось. И как бы жизнь не мотала. В трудные или, наоборот, спокойные моменты — я думаю о тебе.

— Я замужем, Дава. И пьяна. Наверное, слишком для такого разговора. И для того, чтобы сидеть так близко к мужчине, который тоже пьян.

— Тс-с, — он прижимает палец к губам. — В отпуске ты моя невеста. Остальное — позже.

Глава 32

— Мама ничего не может с собой поделать, — объясняю я Ромке и Ярославу, обнимая их по очереди пушистыми полотенцами.

Завтрак удался на славу, после него нам всем понадобилось принять душ. И да, мне тоже: каша была чуть ли не на потолке!

— Я стараюсь, честное слово, — оправдываюсь перед сыновьями, пока те вырываются и хохочут друг над другом. — Стараюсь быть серьезной взрослой женщиной. — Достаю из пачки подгузники. — И сразу предупреждаю — это касается только одного мужчины, вашего папы, с другими я прекрасно собой владею, но он… — уже столько времени прошло, как узнала правду, а до сих пор — произношу вслух «вашего папы» и мурашки. — Мы начинаем общаться, и я не могу остановиться. Понимаете?

Пара движений, и Ромка упакован.

— Следующий карапуз! — командую я, и Ярик послушно подходит. Поднимает одну ножку: вторую, позволяя надеть на себя подгузник. Я же вздыхаю, как старушка, под гнетом прожитых лет и наделанных ошибок. — Тормоза отключаются, а я ведь никогда не была безрассудной, по крайней мере старалась мыслить трезво. Я когда смотрю на вашего папу, все внутренние установки рушатся. Не могу оттащить себя от него.

Качаю головой.

— Подставляйте щечки, и пойдем выбирать костюмы. Мне бы тоже помыться… да, без няни сложно, — продолжаю рассуждать вслух. — Знаете, что я думаю? По статистике более умные люди склонны чаще менять планы. Быстрее реагировать на обстоятельства. Получается, мы задвинули все наши планы дома не потому, что я снова от него потеряла голову. Я просто — дофига умная. Вот как!

Мальчишки бегут обратно к игрушкам, им мои терзания до лампочки. Я же пишу Давиду:

«Мне нужно помыться».

Он отвечает: «Пытаюсь убедить себя, что это не намёк. Но не могу разгадать шифр».

Шифр он не может разгадать! Господи. Становится смешно, я почему-то представляю его воодушевление и немного, самую малость по-женски злорадствую.

«За мальчиками нужно присмотреть, я их одних не оставлю же».

Северянин приходит через минуту, все еще продолжая важный телефонный разговор. И я, едва взглянув в его сторону, устремляюсь в ванную.

Впервые так надолго оставляю его с детьми. Закрываю дверь, запираюсь на защелку. Периодически выключаю воду и слушаю — дети смеются, Давид что-то болтает.

Его голос, интонации и смех мальчишек. Умопомрачительный коктейль.

Самый удивительный сон. Горячая вода касается кожи, я думаю о том, что Давид за стенкой, и перед глазами всплывают картинки — как мы принимали душ вместе. Это не слишком удобно для повседневной жизни, наверное, но у нас еще не было детей, и нам некуда было спешить. Мне — точно некуда, а он выбирал проводить время со мной.

Каким был наш роман? Бесконечные объятия. Наш первый поцелуй в ванне, практически под водой, я никогда не забуду. Добилась его, торжествовала.

Он выбрал ту жизнь, где было безопасно, и где не было меня. Перерождение было неизбежно, его легенда сложная, а от того — правдоподобная: бывший наркоман, авария, проблемы со здоровьем. Когда он пропадал, Венера считала, что он или работает, или восстанавливается в рехабе. Не задавала вопросов.

Почему не задавала? Не хотела касаться темного прошлого? У них не могло быть настоящей любви, потому что его прошлое в действительности еще хуже, и он всегда держал ее на расстоянии. А она — не лезла в душу, чтобы ни в коем случае, получается, не узнать что-нибудь лишнее. У богатых свои заскоки.

Это мне все про него было нужно знать. Это я заставила его поцеловать себя. Это я была с ним в горе! Что если теперь… ему не нужна без меня радость? Что тогда делать?

Я тяну время и прохожусь отпаривателем по белым брюкам и белому топу. Волосы распускаю. Из аксессуаров выбираю коричневый ремень и сандалии, хватаю сумку в тон. Разумеется, не забываю про кольцо невесты Давида Литвинова.

Просто, но со вкусом.

Выхожу в гостиную, Давид поднимает глаза. Они у него голубые.

Господи.

Детишки бегут в объятия, меня не было минут двадцать, но они так рады, словно мы не виделись вечность. Их искренняя любовь каждый раз пробирает до дрожи и является лучшей наградой, но в этот раз я не в первую секунду приседаю, чтобы затискать свои сокровища.

Передо мной мой Адам. Худой, потому что реабилитация была действительно тяжелой. Всегда спокойный, потому что мимика утрачена. Но глаза-то те же! Голубые, как море.

— Спасибо, что посидел с ними, — говорю, впрочем, довольно сухо, пытаясь удержать невидимую дистанцию.