Невидимая Россия

Прошел уже час, как в окнах промелькнули последние огни ленинградских предместий. Вагон был плацкартный. Соседи подняли средние полки и каждый занял свое место. Молодой человек напротив достал из чемодана резиновую надувную подушечку, снял пальто, расстелил одеяло и лег. В проходе появилась стройная белокурая девушка.

— У вас нет свободных мест? — спросила она взволнованно.

— Совсем свободных нет, но я не собираюсь спать — можете садиться на мою лавку.

— Я обязана быть завтра в Москве на комсомольском съезде, билетов уже не было. Я села на ура с перонным билетом — пускай штрафуют, но зато я приеду во-время.

— Садитесь, может быть, контроль вас не заметит, — сказал Григорий, отодвигаясь в самый угол.

Девушка сняла легкое осеннее пальто и села, оставшись в сером элегантном костюме. Григорий вспомнил комсомолок в своем техникуме: неопрятных, плохо одетых, в дешевых красных платках на голове. Да, по крайней мере, внешне молодежь изменилась. Девушка в свою очередь с интересом посмотрела на Григория.

— Вы, наверно, работаете, на каком-нибудь ударном строительстве?

— Да, работал и возвращаюсь домой.

— В Москву?…

— В Москву, — ответил Григорий и подумал: не худо бы, в самом деле, ехать не из концлагеря, а с гражданского строительства.

— Я постараюсь скорее кончить институт и тоже поеду в провинцию на стройку, — с увлечением сказала девушка.

Хорошо, если сама поедешь, а не повезут за решёткой, — подумал Григорий и спросил, в каком институте она учится.

— Я — химик, — с гордостью ответила комсомолка.

— Я на вашем месте постарался бы всё же устроиться в столице. На стройках в провинции не всё так хорошо, как вы, может быть, думаете, — многозначительно сказал Григорий. Интересно, знает ли она о массовом применении рабского труда при выполнении пятилетнего плана?

Девушка села с ногами на скамейку, обняла колени руками и возмущенно посмотрела на Григория.

— Я хочу работать для социализма, а не искать тепленькое местечко в столице, — отрезала она.

— Это очень похвально, — улыбнулся Григорий. — Я вот уже проработал в провинции четыре года и всё-таки должен сказать, что в столице лучше.

Взгляд зеленоватых глаз смягчился.

— Это очень хорошо, что вы энтузиаст строительства, только я не могу понять, почему у вас такие капитулянтские настроения.

— Знаете, у нас на строительстве работало довольно много принудработников, — осторожно начал Григорий.

— Ну, и что же из этого, — сразу перебила девушка. — Очень хорошо, что у нас государство исправляет преступников, заставляя их трудиться. На царской каторге людей только мучили, у нас на Беломорском канале преступники буквально были перекованы, построили прекрасное сооружение и теперь влились в семью трудящихся.

Григорий вспомнил тени умирающих урок в лазарете, целые вымершие этапы, вспомнил, что ему рассказывали про условия труда на глубокой выемке канала, когда умерших прямо на работе, от истощения, вывозили из котлована на тачках, вспомнил и ничего не ответил. Разговор принимал явно опасный оборот. — Как я всё-таки изменился, — подумал Григорий, — сам такой же дурак когда-то был. Заставить бы ее перековаться, да потом попробовать влиться в семью трудящихся с волчьим паспортом судимости.

Девушка не поняла его молчания и продолжала: Кроме того, у нас на самых трудных участках работают комсомольцы-добровольцы, не уступая никому этой чести.

Она, в самом деле, ничего не знает, — решил Григорий, — кроме того, непрочь пококетничать и, повидимому, привыкла командовать. А в общем — девушка неплохая.

В этот момент в вагон вошел контролер в сопровождении кондуктора.

— Граждане, приготовьте билеты! — громко скомандовал кондуктор, быстро проходя к противоположной двери. Девушка заволновалась.

— Я, товарищ кондуктор, еду на съезд актива московского комсомола. Вот мой мандат. Билетов не было, я села без билета. Я готова заплатить штраф.

— Хорошо штраф, гражданка, но ведь это вагон плацкартный, все места заняты, — строго ответил контролер, не обращая внимания на мандаты.

— Я спать не буду, на моей лавке места много, — вмешался Григорий.

— Идите с нами, гражданка, — сказал контролер, — надо поговорить с главным кондуктором.

Девушка встала, быстры движением накинула на худые плечи пальто, дружески кивнула Григорию, пошла за контролером и через несколько минут вернулась назад.

— Отпустили, — шепнула она довольным голосом, садясь на прежнее место.

— Вы можете лечь, я постою, посмотрю в окно, — сказал Григорий. — Что если ей сказать, что я только что освободился после отбытия наказания за участие в контрреволюционной группировке. Она, наверно, уверена, что все контрреволюционеры либо осколки отечественного капитализма, либо наемники иностранных империалистов.

— Мне хватит моего угла, — гордо ответила девушка. Сняла туфли, накрыла колени пальто и прислонила русую голову к стенке вагона.

Григорий встал и пошел к окну. Поезд шел через лес, но деревья не имели нахмуренного зловещего вида таежных северных лесов: на них лежала печать цивилизации. Из трубы паровоза вылетали искры, ветер подхватывал их вместе с клубами дыма и относил в сторону, они взвивались, кружились и тухли, поглощаемые темнотой.

Да, пока что и планы нашей организации загораются, вспыхивают, как искры, в общей тьме враждебности, незнания и слабости; жизнь разносит их и они тухнут, но когда-нибудь благоприятные обстоятельства занесут искру на сухую подготовленную почву и начнется общероссийский пожар.

* * *

Перед рассветом Григорий забылся минут на десять. Как бы не пропустить! Что пропустить? Григорий не сразу вспомнил, что хотел посмотреть на пригородные станции. Комсомолка спала в углу, закинув назад голову. Ничего не чувствует и не понимает, — почему-то с раздражением подумал Григорий и вышел на площадку. Свежий ветер сразу прогнал усталость. Чувствовалась близость Москвы, поезд уже миновал Клин и. Солнечногорск. Платформы мелких станций мелькали пустые и полуосвещенные. Великое дело Родина, даже в узком смысле родного города. Григорий зажмурился: нет, это не сон — я в действительности еду в Москву. А что дальше? Как и где сумею устроиться? Не буду портить этого мгновения.

* * *

Площадь перед вокзалом, утренняя суета. Трамваи, переполненные рабочими и служащими. Ломовики на полках с коваными колесами. Носильщики в белых фартуках с медными номерами на груди. Голова у Григория закружилась; как пьяный, он подошел к остановке и сел в трамвай. Да, старый номер вагона идет по старому направлению. Кондукторша визгливо обругала пассажира, пассажир ответил грубостью, кому-то наступили на ногу. Всё по-старому, — с удовольствием подумал Григорий.