Невидимая Россия

Утром, проходя город, Григорий нарочно посмотрел на дом № 66; выглядел он бодро и даже задорно, но имел всего три окна и, несмотря на кисейные занавески, цветы на окнах и светлую голубую окраску деревянных стен, выгодно отличавшую его от соседних обычных домов, поселил в душе Григория сомнение в возможности жить там семье с четырнадцатью детьми.

Теперь, мрачно шагая обратно к вокзалу, он решил попытать счастье у Аграфены Лукьяновны. Аграфена Лукьяновна оказалась сорокалетней женщиной с грубым лицом и размашистым жестом сильных рук. При чтении письма бывшего возлюбленного монументальные черты Аграфены Лукьяновны не выразили никаких эмоций, только в серых умных глазах пробежало на мгновение мягкое лукавое выражение. Пока она читала, Григорий с любопытством осмотрел внутренность трехоконного жилища. Домик был построен, как обыкновенная крестьянская изба: кухня, комната и каморка. Внутри домик был чист, как снаружи; на окнах стояли цветы, в углу, в деревянной кадушке, фикус, под потолком висели три клетки с двумя канарейками и чижиком; следов пребывания четырнадцати человек детей не было.

— Квартиру вы не сразу найдете, — пробасила Аграфена Лукьяновна, кончая чтение письма. — А переночевать у вас место есть?

— Нет, — ответил Григорий безнадежным голосом.

— Ну, что же, я пока пропишу вас у себя, только не взыщите, — спать придется на кухне; каморку я сдаю, в этой комнате спим мы с мужем. Кроме как на кухне, у меня места нет.

Григорий сразу повеселел: быть где-то официально прописанным само по себе могло считаться благоприятным началом «радостного возвращения в семью трудящихся»…

Кухонный стол был отодвинут, из двух лавок сооружено нечто, вроде койки, с чердака принесен старый сенник — и постель была готова. Поздно вечером пришел муж энергичной хозяйки, типичный квалифицированный рабочий. Хозяин долго расспрашивал Григория о жизни в заключении, курил махорку, вздыхал и смотрел ласковыми, чуть-чуть скептическими глазами.

— Да, подзакрутили товарищи гайку, зажали народ. Все говорили: при царе плохо было… — хозяин покачал головой и умолк.

* * *

Кап, кап, кап… Из краника умывальника с пипочкой капала вода. Григорий лежал на сеннике и ощущал во всём теле физическое удовлетворение. Из соседней комнаты через щели в перегородке проникал свет лампадки. Сразу за тонкой перегородкой мерно посапывали хозяева. В каморке было тихо: там жила опрятная чистенькая старушка с круглолицей полногрудой дочкой Нюрой; обе работали на текстильной фабрике во второй смене и пришли домой поздно вечером. Кап, кап, кап — падали капельки.

Конечно, по сравнению с концлагерем или бессонной ночью на вокзале, мое положение блестяще, но как это далеко от желаемого минимума… А всё-таки идти вольнонаемным на канал Москва-Волга хуже. Говорят, там можно получить отдельную комнату в бараке и военный паек, но смешиваться с чекистами — брр! Лучше жить впроголодь и на обыкновенных карточках!

Григорий встал рано, наскоро попил чаю с черным хлебом, привезенным еще из Москвы, и пошел с хозяйкой в милицию. Надо было одновременно прописаться и получить паспорт. Паспорта были введены, когда Григорий был еще в заключении. Паспортизация проводилась, как громадное полицейское мероприятие — предлог для очередной чистки. Полноценными паспортами считались только выданные в Москве, Ленинграде и в других крупных центрах. С паспортом, полученным в провинции, было трудно проникнуть в столицу. В момент приезда Григория в Тулу паспортизация была в разгаре. Идя в милицию, Григорий ломал голову, как бы сделать так, чтобы иметь возможность в будущем замести следы судимости. К сожалению, у него на руках не было никаких документов, кроме справки об освобождении. — Хорошо еще, что сейчас в Туле все получают паспорта и по дате получения документа я не буду выделяться, — подумал Григорий.

В милиции был страшный шум и толкотня. Уже на заплеванной лестнице толпились усталые, издерганные люди. Григорию стало ясно, что надо потратить несколько дней, чтобы получить документы нормальным образом. Ждать он не мог: денег было мало и надо было в короткий срок найти работу. Григорий решил действовать напролом и использовать единственный свой козырь — «Грамоту красного ударника», полученную в лагере за сверхударную работу. Только что в газетах было широко оповещено о досрочном освобождении ударников строительства Беломорско-Балтийского канала. И хотя освободили, главным образом, уголовников, власти на местах, привыкшие прислушиваться ко всему, помещаемому в центральной печати, были дезориентированы. Особенно сильное впечатление произвел фельетон журналиста Кольцова, напечатанный в центральных газетах и описывающий злоключения освободившегося ударника, которого «бюрократы на местах» боятся принять на службу потому, — что он «двужильный работник». Фельетон назывался «Волос в супе» и произвел в концлагерях очень сильное впечатление.

Григорий оставил хозяйку в очереди, а сам полез вперед, уверенно расталкивая толпу. Кое-кто запротестовал, но Григорий размахивал маленькой книжечкой ударника и говорил на ходу:

— Пропустите в кабинет начальника милиции.

У дверей кабинета Григория остановил дежурный милиционер, но и он сдался под стремительным напором «красного ударника». — Как бы не посадили опять, — подумал Григорий, врываясь в кабинет.

— Что вам, товарищ надо? — сухо спросил начальник отделения, выжидательно и недоверчиво глядя на Григория.

— Я красный ударник, досрочно освобожден со строительства Свирлага и прошу вас оказать мне содействие в преодолении бюрократической волокиты при получении паспорта.

Начальник испугался; в его голове не укладывалось, чтобы только что освободившийся заключенный мог дойти до такого нахальства. Упоминание о бюрократической волоките больно ударило по нервам.

Чорт его знает, почему он держится так нахально, — тут что-то не спроста!

— «Правда» уже писала о бюрократах… Упоминание «Правды» сразило администратора.

Надо его поскорее сбагрить, как бы не нажить неприятностей, — подумал он.

— Пойдемте, товарищ, — сказал начальник вежливо и сам провел Григория в комнату, где выдавали паспорта. — Сергеев, вот товарищ приехал с ударного строительства, выдайте ему паспорт.

Толпящиеся у стола свободные граждане Советского Союза с опаской и недоброжелательством поглядели на освободившегося ударника, но уступили ему очередь. Григорий дал документ об освобождении и старый, уже недействительный вид на жительство. Утомленный милиционер внимательно прочитал оба документа и растерялся…

«Отбыл наказание по статье 58, пункт 10 и 11. Освобожден…».

Действительно, освобожден ранее срока. Странно, почему начальник оказывает такую протекцию освобожденному контрреволюционеру, — подумал он.

Григорий опять достал книжку «Красного ударника».

— «Правда» уже писала о бюрократизме… — сказал он.

Чорт его знает, может быть, у него есть знакомство в редакции «Правды», за бюрократизм могут притянуть теперь всякого. Всё равно, на получение паспорта он имеет право, — решил милиционер. Он взял серую аккуратную книжечку и начал писать в ней специальными чернилами. Григорий стоял у стола, следил за рукой пишущего. Самое страшное место было на первой странице, во второстепенной графе «На основании каких документов выдан паспорт». Четкий ясный почерк выводил буквы: «На основании вида на жительство №…».

Эх, если бы он ничего не написал больше, — мучительно подумал Григорий.

«И на основании справки об осв. Свирлага №…» — это уже хуже. Хорошо еще, что слова «об освобождении» написаны сокращенно, можно поставить кляксу.

Григорий вышел. Второй этап пройден, появилась уверенность в своих силах. Теперь единым напором устроиться на работу. Сегодня же вечером поеду к профессору на завод, может быть…

* * *

Профессор-металлург Ильин жил в рабочем поселке, в квартире из трех комнат. Посадив Григория, он надел роговые очки, прочел письмо Осиповых и посмотрел на гостя умными подслеповатыми глазами.