Неживая, Немертвый

— Что ж, теперь мне, определенно, стало легче, — Дарэм покачала головой и, немного понаблюдав за тем, как граф застегивает мелкие пуговицы на собственной рубашке, спохватилась. — А мне во что одеваться?

— Я пришлю к тебе Куколя, — фон Кролок подошел к окну и, сосредоточенно глядя на свое мутное отражение в стекле, принялся повязывать шейный платок. Зеркала вампиров действительно не отражали, однако граф, равно как и все прочие немертвые, быстро приучился заменять их любыми другими глянцевыми поверхностями, отличающимися в подобных вопросах куда большей демократичностью. Нази Дарэм за его спиной шумно вздохнула, наматывая на себя простыню, а фон Кролок в который раз за последние полчаса чутко прислушался к собственным ощущениям: его тело уже начало остывать, отдавая накопленное тепло, но внутренняя выстуженная пустота, ставшая естественной за прошедшие годы, как будто отступила, сделавшись меньше, словно…

— Хм, как ты считаешь, коль скоро вампир, воздерживаясь от чрезмерного потребления крови, способен черпать силу из других источников, может ли он получать подобную энергию от смертного человека не только через укусы?

— Что ты имеешь в виду? — по полу прошелестели тихие шаги, и в оконном отражении возле его плеча возникло озадаченное лицо Нази. Повернув голову, граф бросил на женщину долгий, внимательный взгляд. — А, ты об этом. И откуда такие подозрения?

— Сугубо эмпирическое наблюдение, — фон Кролок пожал плечами. — По ощущениям похоже на тепло, которое исходит не извне, а, скорее, изнутри, как в ту пору, когда я еще был жив. Теоретически — такое возможно?

— Хм… — поднявшись на цыпочки, Дарэм коснулась раскрытой ладонью лба графа и констатировала: — Холодный. Но это, как раз, внешний показатель, на который можно и наплевать. Я уже говорила, что похожей информации мне не попадалось в принципе, но, в теории, да, наверное, это возможно. В трактатах по демонологии упоминаются некие давно уже покрывшиеся пылью обряды эпохи Венделя (1) основанные на ритуальном соитии. При соблюдении особых условий и в нужное время такой ритуал мог дать достаточно существенный энергетический выброс, но… ах, черт побери… Я думаю, все куда тривиальнее — я ведь в каком-то смысле сама управляю распределением своей жизненной силы. Я хотела отдать, ты — получить, все просто.

Невесело рассмеявшись, Дарэм отошла к камину — белая хлопковая простыня волочилась за ней по ковру, точно шлейф.

— Я не просил тебя об этом, — негромко сказал фон Кролок, зная, что Нази, как всегда, прекрасно его услышит.

— А разве я тебя в чем-то обвиняла? — ровно поинтересовалась Дарэм, и фон Кролок от этого тона досадливо поморщился.

— Мы обсудим это завтра. Сегодня у нас, к сожалению, не осталось времени, — граф бросил взгляд в окно, где небо над верхушками гор с востока уже начинало отчетливо светлеть.

— Не думаю, что это стоит каких-то обсуждений.

— Как тебе будет угодно. Доброго дня, Нази, — фон Кролок, пожав плечами, направился к двери. За оставшееся до рассвета время ему еще предстояло принять ванну и переодеться, так что граф искренне надеялся, что единственная в замке поддерживаемая в рабочем состоянии ванная комната в этот час не занята фроляйн Шагал, которая, кажется, способна была растягивать свои купания на неограниченное количество времени.

— Потому что я ни о чем не жалею, — уверенный и абсолютно спокойный голос фрау Дарэм догнал его возле порога, и фон Кролок, берясь за массивную дверную ручку, усмехнулся.

— Я рад это слышать, — сказал он и добавил: — Поскольку я также не испытываю ни малейшего раскаяния по этому поводу.

*

Спать Нази легла уже далеко засветло, успев не только навести в комнате относительный порядок и, при посильной помощи Куколя, подобрать себе новое платье, но и всерьез подумать. И, чем больше она думала, тем отчетливее осознавала, что ее решение в эту ночь, вероятнее всего, оказалось фатальным, причем отнюдь не в моральном смысле.

Легкий мертвенный холодок, поселившийся внутри, красноречивее любых слов подсказывал Дарэм, что какая-то часть нее безвозвратно потеряна, «подаренная» высшему вампиру, по нелепому стечению обстоятельств оказавшемуся способным этот подарок принять.

Словно сообщающиеся сосуды, они оба балансировали на грани прижизненного и посмертного существования, так что в какой-то момент более живая Дарэм абсолютно добровольно, пускай и неосознанно, “уравновесила” более мертвого графа и, что было хуже всего — она и правда почти не сожалела. Ни о холодных руках, стискивающих ее до боли, оставляющих на коже наливающиеся чернотой синяки; ни о коротких, почти яростных поцелуях, в которых не было нежности и, уж тем более, не было любви — только сумасшедшее желание пускай ненадолго, но получить друг друга без остатка; ни о тяжести чужого тела, вжимающего ее в смятые простыни.

Она сказала графу чистую правду — в эти минуты ей действительно хотелось принадлежать ему настолько же, насколько ему хотелось ее получить.

И все это не отменяло того факта, что Дарэм теперь, вероятнее всего, была обречена.

Чувствуя себя безмерно усталой, Нази заснула, когда в окно уже вовсю светило солнце, и сон ее был пустым, темным и холодным — ни выползающие из-под разрытой земли умертвия, ни тихо стонущие, распятые в ритуальном круге одержимые, ни умирающий на площади перед храмом Мучеников Винсент Дарэм, по странному стечению обстоятельств, ее в этот раз не тревожили. Так что на встречу с профессором Абронзиусом Нази отправилась, пускай и в мрачном расположении духа, но хотя бы выспавшейся.

При свете дня профессор казался еще старше, чем в ночной мгле — глубокие морщины прорезали загорелое, подвижное лицо, придавая ему почти гротескный и немного комичный вид. Белоснежные пышные усы и не менее пышные кустистые брови довершали образ эдакого чудаковатого, нелепого старика, неизвестно каким чудом сумевшего добраться до этих Богом забытых земель, не рассыпавшись по дороге.

Однако впечатление это, как быстро убедилась Дарэм, было весьма обманчиво — движения, мимика, а, главное, удивительно ясный и цепкий взгляд карих глаз выдавали в профессоре человека деятельного, решительного и, несмотря на свои явно почтенные годы, буквально брызжущего энергией. Когда Нази вошла в библиотеку, он как раз со сноровкой бывалого эквилибриста балансировал на небольшой стремянке возле одного из стеллажей, удерживая под мышкой несколько весьма увесистых томов.

— Вам помочь? — вежливо спросила Дарэм, с опаской наблюдая за тем, как рука Абронзиуса тянется к самой верхней полке, в попытке вытащить впечатляющей толщины кодекс формата ин-фолио.

— Был бы весьма и весьма признателен, юная фрау! — бодро откликнулся профессор, передавая ей уже выбранные книги. — Благодарю! Кто бы мог подумать, что в этом замке скрываются такие несметные богатства! Вы только взгляните, это же «Музы» Гераклита! Еще рукописное издание!

— Надо бы посоветовать графу открыть публичную библиотеку, — хмыкнула Нази, принимая из рук Абронзиуса вышеупомянутых «Муз» и укладывая их на стол для чтения. — Судя по слою пыли на корешке, сам он трудами основателя диалектики бессовестно пренебрегает.

— Увлекаетесь философией античности? — с изрядной ноткой удивления и скепсиса полюбопытствовал Абронзиус, заставив Нази улыбнуться. С подобным отношением ей доводилось сталкиваться и в своем мире.

— Не увлекаюсь, профессор, — сказала она. — Однако с основополагающими работами греков, равно как и с трудами раннесредневековых мыслителей, разумеется, знакома. Не подумайте только, будто я говорю это, чтобы произвести на вас впечатление. Всего лишь хочу объясниться сразу: я получила несколько иное образование, нежели принято в обществе, и надеюсь, что вы будете говорить со мной, как с коллегой, а не как с женщиной.