Неживая, Немертвый

— А потом? — коротко спросил фон Кролок, когда Дарэм замолчала слишком уж надолго. Перебивать свою собеседницу ему категорически не хотелось — он слишком хорошо знал, как легко от звука чужого голоса разрушается истинная откровенность. Теперь, по крайней мере, он куда лучше мог понять смысл тех странных, болезненно-пристальных взглядов, которые временами бросала на него женщина, когда ей казалось, что он не способен их заметить.

— И потом тоже, — Нази тихонько рассмеялась, но в этом смехе не было ничего, даже отдаленно похожего на веселье. — Первые пару лет. Дальше перестала, привыкла. Быть его женой оказалось очень трудно, и порой мне казалось, что он получает некое изощренное удовольствие от моих страданий. Каждый новый навык, каждый прием, каждую ритуальную схему он заставлял меня повторять до тех пор, пока она не отчеканивалась в моем подсознании. Он был абсолютно неумолим, он никогда не жалел меня, заставляя справляться со всем самостоятельно… и был рядом. Даже во сне я всегда чувствовала его присутствие, и с ним мне не снились кошмары. Потому что я была уверена — что бы ни происходило, он вытащит меня из любой, даже самой безнадежной ситуации, и, когда его не стало, особенно ясным сделался тот незатейливый факт, что именно Винсент сделал для меня неизмеримо больше, чем все остальные люди в моей жизни, вместе взятые. Никто, на самом деле, не заботился обо мне так, как заботился он — с самого первого и до самого последнего дня нашего брака. Но эта забота была слишком глубокой, чтобы я могла вовремя распознать ее. Обычно под такими вещами подразумевают сочувствие, жалость, мягкость… душевность, наконец. Однако Винсент всегда видел дальше, чем все остальные. И уж точно дальше, чем я. Все, что я знаю и умею — исключительно его заслуга. Как и то, что меня не постигла участь многих молодых некромантов, погибающих в первые же годы в ордене. Любили ли мы друг друга? Не знаю. Мы никогда не говорили с ним о любви, и у нас никогда не было того, что люди обычно называют «духовной близостью», так что я бы отдала многое, чтобы спросить у него, кем я ему стала. Порой мне казалось, что я видела в его взгляде что-то, что позволило бы предположить… — женщина беспомощно пожала плечами. — А может быть, мне просто хочется в это верить. Что же касается меня… если любовью можно назвать состояние, когда человек был для тебя едва ли не основным условием полноценной жизни, то да, пожалуй, любила. Смешно… Разве можно жить бок о бок с человеком десять лет и только после его гибели понять, что это были самые настоящие чувства из всех, которые ты переживала когда-либо?

Наконец повернувшись к креслу графа, Дарэм посмотрела на фон Кролока тоскливым, рассеянным взглядом, словно он действительно мог дать ей ответ на этот вопрос. Словно он и правда имел право на него отвечать.

— Не знаю, Нази, — сказал он. — Должно быть, случается и такое. Прости меня за банальность, но человеческие отношения вообще сложны, запутанны и способны принимать весьма причудливые формы.

— Осознание того, что я так никогда и не смогу сказать ему, насколько он важен для меня, насколько сильно я нуждаюсь в нем, насколько уничтоженной себя почувствовала после его смерти, не дает мне покоя, — призналась Дарэм, снова отворачиваясь к камину.

Почему-то так слова давались ей проще. Так она могла представить, что разговаривает сама с собой, а не выплескивает болезненными толчками перед высшим вампиром чувства и мысли, которые в своем мире она так никому и не доверила. Впрочем, там, в ее мире, не осталось никого, кто мог бы ее выслушать, и теперь воспоминания поднимались на поверхность потоком, остановить который у Нази уже не было сил. Этот поток в щепки разнес сдерживающую его до поры плотину, и все, что ей оставалось теперь — тонуть.

— Поэтому я и оказалась здесь. Я хочу вернуть своего мужа к жизни и ради этого действительно готова отдать что угодно. Он должен вернуться ко мне. В своем мире я предприняла попытку провести ритуал, на поиски которого потратила еще два месяца и большую часть своих сбережений, но что-то пошло не так… — женщина озадаченно нахмурилась, кажется, совершенно позабыв о присутствии графа. — Вместо того, чтобы призвать Винсента из-за грани, я сама провалилась на тропы, которые выбросили меня даже не в мой родной мир, а в лес неподалеку от трактира Шагала… хм… я предполагаю, что один из якорей погас, или же энергетическая емкость ритуала…

— Нази, — окликнул ее фон Кролок, которому состояние фрау Дарэм стремительно переставало нравиться. Внешне Нази, как и прежде, выглядела полностью отрешенной, однако граф ощущал, как судорожно пульсируют ее эмоции, постепенно заполняя собой все пространство комнаты. Они накатывали на фон Кролока, точно волны океанского прибоя, и каждая новая такая волна была выше предыдущей.

— …ошибки в схеме быть попросту не могло, в этом я абсолютно уверена, — если бы не острота вампирского слуха, граф, пожалуй, едва ли смог разобрать опустившийся до быстрого шепота голос Нази. — Значит, вероятнее всего, это действительно был перепад энергии, компенсировать который можно…

— Дарэм! — от резкого окрика женщина вздрогнула и, бросив на фон Кролока абсолютно нечитаемый взгляд, наконец, замолчала. — Я соболезную твоей утрате. Однако, верно ли я понял, что ты попала сюда, пытаясь воскресить мертвого? Не заблудившегося на тропах, а именно мертвого человека? Мне кажется, что ты совершаешь ошибку.

— Что, простите? — недоверчиво глядя на графа, едва слышно переспросила Нази.

— Твое желание вернуть мужа мне вполне понятно, однако ты совершаешь ошибку, заходя дальше собственно желаний и сожалений, — уверенно повторил фон Кролок и, поднявшись из кресла, отошел к окну, за которым царила все та же ясная и морозная зимняя ночь. Летом в это время он давно уже скрывался от дневного света в темной глубине своего склепа, а сейчас в его распоряжении было еще несколько часов. — Ты гонишься за собственными упущенными возможностями, вкладываешь в это непомерные усилия, не желая принять реальность. Это прозвучит весьма жестоко с моей стороны, но твой муж умер, и ушел по тропам туда, куда тебе нет дороги. Я не знаю, действительно ли ритуал, который ты пыталась провести, мог бы возыметь эффект, но ответь мне на один вопрос: что сказал бы Винсент Дарэм, если бы узнал, что именно ты пытаешься сделать? И, если он, как ты сама изволила заметить, так ощутимо похож на меня, мне кажется, я знаю, каким будет ответ.

«Каждый умирает в свой срок, и не нам решать, когда он приходит, — словно наяву услышала Нази низкий голос Винсента. — В наших руках находится власть большая, чем у всех остальных, но если однажды ты допустишь мысль о том, что твои способности дают тебе право самой решать, кто должен жить, а кому следует умереть, вспомни, что именно с этой мысли начинали некроманты, на которых охотится и которых истребляет Орден».

Отступники. Некроманты, возомнившие, что они могут взять на себя полномочия Бога, воскрешая друзей и убивая врагов, призывая в мир тварей, которых не способны были удержать под контролем, и заключая сделки с обитающими на изнанке сущностями. Как правило, все действительно начиналось с малого: умершая возлюбленная, погибший ребенок, желание восстановить справедливость, отомстив оставшемуся на свободе убийце…

— Какая вам разница, что именно сказал бы мой муж?! — резко и зло осведомилась Нази. — И, если уж на то пошло, какое вам дело до того, совершаю ли я ошибку? Я, помнится, не просила ваших советов и всего лишь ответила на вопросы, которые вы мне задали. Так искренне, как только смогла.

— Не просила, — все так же рассматривая висящую в небе убывающую луну, согласился фон Кролок. — Однако созерцание того, как ты пытаешься выдать собственную навязчивую идею за обдуманное и, тем более, благое намерение, мне не доставляет ни малейшего удовольствия. На тебе мой зов, Нази, а это означает, что сейчас я способен понять гораздо больше, чем ты произносишь вслух. И гораздо больше, чем то, в чем признаешься себе ты сама. Если бы ты могла взглянуть на себя со стороны, ты увидела бы женщину, одержимую идеей, воплощение которой не принесет ни ей, ни окружающим, ни непосредственно тому, кого она так отчаянно рвется «спасти», ничего, кроме опустошения. Это бессмысленно, фрау Дарэм. И, что самое любопытное, какая-то часть тебя прекрасно это понимает. Но ты упорно продолжаешь цепляться за иллюзии.

— Потому что больше мне цепляться не за что!

Все, чего Нази хотелось сейчас — чтобы фон Кролок замолчал, испарился, как это свойственно вампирам, шагнув в тень и вынырнув из нее где-нибудь подальше отсюда. Что угодно, лишь бы не слышать его ровного, спокойного, неумолимого голоса, стремящегося разнести вдребезги единственную опору, которую она сумела найти и за которую смогла зацепиться, чтобы не захлебнуться в том, во что превратилась ее жизнь. Только наличие определенной, четко поставленной цели позволило Дарэм снова стать похожей на живого человека, и только она гнала Нази вперед все эти месяцы.

— И ты полагаешь, что цепляться за того, кто давно уже отошел в мир иной, как физически, так и духовно — лучший из возможных вариантов? — закрепляя и усиливая достигнутый его словами эффект, по возможности холодно уточнил граф. Слишком много отчаяния, слишком много бессильной ярости, и чертовски много граничащего с паникой страха — он чувствовал, как женщина пытается силой удерживать их, не давая прорваться вовне. В этом они оказались странно похожи: фон Кролок точно так же склонен был оставлять свои переживания при себе, а потому доподлинно знал, насколько губителен бывает подобный подход.

Тяжелый, переплетенный в толстую кожу и окованный по углам медью том, до этого мирно лежащий у Нази на коленях, со свистом вспорол воздух, однако цели своей так и не достиг. Фон Кролок неуловимо быстрым движением развернулся и поймал его прежде, чем импровизированный снаряд врезался ему в спину.

Глаза неглубоко, но быстро дышащей фрау Дарэм в свете камина казались черными от расширившихся зрачков.

— Да какое право вы имеете меня судить?! — во весь голос завопила Нази. — Вы еще мне будете говорить о том, что правильно, а что нет?! Триста лет торчите здесь, занимаясь самокопанием, цепляетесь за свое существование, как… как…