Неживая, Немертвый

Ревность, а может быть, зависть — скользя ладонями по бедрам фрау Дарэм, ловя щекой ее жаркое, прерывистое дыхание, фон Кролок не мог припомнить, испытывал ли он эти чувства когда-либо, но все равно сумел их узнать. Завидовать покойнику было нелепо, абсурдно, глупо, но он все равно завидовал, потому что, даже будучи мертвым, Винсент Дарэм владел своей женой целиком.

Вот только его не было здесь, сейчас, когда растерянная, напуганная, почти сломленная его собственными усилиями Нази так отчаянно нуждалась в ком-то, кто мог быть рядом — и фон Кролок твердо был намерен воспользоваться этим.

Справиться со сложным костюмом, который надежно прикрывал тело графа, Дарэм оказалось не под силу, и, глядя, как фон Кролок сам ловко решает этот вопрос, женщина внезапно подумала, что граф кутается во столько слоев ткани по той же причине, по которой это делали и сами некроманты — не отпускающий ни на секунду холод троп, от которого спасения не было и не могло быть.

«Хм… правда, ни следа атрофии»

«Уймись, будь так любезна»

Шрамы. Их на теле фон Кролока было почти так же много, как на теле самой Нази, а может, и больше — она скользнула руками по бледной коже, повторяя их рисунок, прикасаясь губами к тому из них, что перечеркивал грудь от левой ключицы до правого бока, и граф едва ощутимо вздрогнул, несильно потянув ее за волосы и заставив рухнуть спиной на кровать.

«Черт побери, ты холодный!» — подумала Дарэм, когда поцелуи графа переместились к ее животу, заставляя мышцы судорожно поджаться, вырывая из горла нетерпеливый, невнятный стон.

«Черт побери, ты теплая! — передразнил ее фон Кролок. — А ты чего ожидала, моя бесценная фрау?»

Едва заметные серебристые нити седины сверкали в длинных черных волосах графа. Они беспорядочной волной спадали на простыни, и женщина, уже не смущаясь, запустила в них обе руки, пропуская сквозь пальцы шелковые пряди, стискивая их, выгибаясь навстречу обжигающе-ледяным прикосновениям. Этот холод странным образом только обострял ощущения, возводя их на какую-то абсолютно новую для Дарэм ступень, и она до боли закусила губу.

«Мммм… а как, все-таки ты?…»

В тот же момент ее руки оказались надежно прижаты к подушкам, и она снова увидела слишком близко серые, внимательные глаза, в которых, казалось, бушевало холодное, хищное пламя.

«Хватит ли у тебя смелости додумать эту мысль, Нази?»

Но додумать Дарэм попросту не смогла — последние ее мысли исчезли в тот момент, когда фон Кролок резким движением подался вперед, и ей ничего не осталось, как сдаться, ногтями впиваясь в собственные, по-прежнему крепко прижатые к постели ладони.

Он рушил ее защиту, даже не замечая этого, с легкостью присваивая себе ее ощущения, ее тело и, кажется, душу тоже, но именно сейчас Нази согласна была отдать ему все, что он пожелает. Потому что он, кажется, куда лучше нее знал, как распорядиться полученным.

Женщина в его руках жадно хватала ртом воздух, и граф поймал себя на том, что сам начал дышать с ней в такт — она словно горела изнутри, и его тело неумолимо начинало накаляться, словно Нази впитывала в себя ставший привычным за эти годы мертвенный холод, взамен вливая в него живой опаляющий жар.

Дарэм тихо вскрикнула, и граф, поняв в чем дело, торопливо разжал руки, надеясь, что хотя бы кости у Нази остались целы — давно уже он настолько не терял над собой контроль. Слишком давно.

Может быть, он просто забыл, как это бывает, а может быть, дело было в том, что Нази Дарэм сейчас хотела именно его — со всей его проклятой природой, весьма непростым характером, многовековым запасом цинизма и неизменным холодом, который она с такой готовностью забирала себе. Граф не знал ответа и, рвано, порывисто дыша в одном ритме со стонущей сквозь стиснутые зубы охотницей на вампиров, чувствуя, как она сама нетерпеливо подается навстречу каждому его движению, и ощущая, как впервые за десятилетия согревающий его тело огонь добирается до мертвого, давно остановившегося сердца, пришел к выводу, что ответ этот нисколько его не интересует.

*

— И все-таки, как именно? — задумчиво поинтересовалась Дарэм, указательным пальцем проводя вдоль того самого, приметного шрама на груди графа, и, когда фон Кролок не ответил, настойчиво постучала ладонью по его плечу.

— Ты что-нибудь слышала о том, что подобные вопросы мужчине задавать как минимум неприлично? И я имею полное право чувствовать себя оскорбленным, — граф на секунду приоткрыл глаза, вопросительно взглянув на растрепанную, обнаженную Нази, прижимающуюся к нему разгоряченным боком.

— Но ты не чувствуешь себя оскорбленным, — уверенно заметила женщина. — Так что вполне можешь удовлетворить мое профессиональное любопытство. Я вообще ни разу не слышала о том, что вампиры способны… Нет, я помню то, что ты говорил о Герберте и его развлечениях, но, каюсь, я не слишком задумывалась над этой информацией. У тебя ведь даже кровообращения нет.

— Как мило с твоей стороны ткнуть этим фактом мне в лицо, — фон Кролок демонстративно поморщился. — Где пролегает предел твоего профессионального любопытства, Нази, и достижим ли он, вот что меня интересует. Впрочем, изволь. Точно так же, как я хожу, разговариваю, вижу и слышу: абсолютно все мое тело движимо волевым усилием и, при желании, я могу заставить работать в нем что угодно. Однако, если учесть, что работа, положим, абсолютно ненужной мне нынче селезенки требует вложения немалых усилий, я предпочитаю не тратить энергию зря. Дай руку.

Перехватив протянутую ему ладонь, граф положил ее себе на грудь на уровне сердца и прикрыл глаза. Несколько секунд — и Дарэм отчетливо ощутила ровные, сильные удары, которые, впрочем, почти тут же замерли.

— Ничего себе… — протянула она. — То есть, ты способен себя… оживить?

— Нет, — поправил ее фон Кролок и улыбнулся, глядя в недоверчиво распахнутые, лихорадочно поблескивающие в свете свечей серо-зеленые глаза. Нази Дарэм, даже в постели, даже разрумянившаяся и словно разом помолодевшая на несколько лет, даже после продолжительных и бурных занятий любовью оставалась все той Нази Дарэм, которую он знал. И в этой неизменности заключалась для графа особенная прелесть. — Оживить я себя не могу, я могу заставить свое тело функционировать на какое-то время. Но это крайне сложно, очень утомительно и впоследствии потребует восполнения энергии. Так что же, я удовлетворил твое… хм… любопытство?

Последнюю фразу фон Кролок произнес тоном настолько двусмысленным, что Дарэм мгновенно покраснела до корней волос, словно ей по-прежнему было семнадцать.

— Вполне, — пробормотала она и отвернулась, положив голову графу на живот, так что теперь он видел перед собой только ее взлохмаченный затылок.

Внутри нее по-прежнему царил холод, похожий — и одновременно чем-то отличавшийся от того, к которому она привыкла после походов на тропы. Этот холод был странно успокаивающим — боль, жгучая, отчаянная, еще совсем недавно полыхавшая где-то в глубине, странным образом улеглась, оставив на своем месте нечто, похожее на умиротворение. И легкую усталость, от которой у Дарэм кружилась голова.

Сам фон Кролок ощущался сейчас лишь едва прохладным, и прижиматься к нему было приятно — от него исходил легкий аромат, чем-то отдаленно напоминающий Нази аромат индийского тмина… и больше ничего. Отсутствовал тот неуловимый, но безошибочно узнаваемый на подсознательном уровне запах, присущий каждому живому человеку.

Живым человеком фон Кролок не был.

— Драгоценная моя фрау, — широкая, сильная ладонь властным, каким-то на редкость собственническим движением скользнула по ее спине. — Раскаиваться в случившемся поздно и бессмысленно. Ты сама желала этого, так что советую прекратить свои размышления о том, какую ужасную глупость ты совершила. Нет никаких правил, Нази, кроме тех, что ты установишь для себя сама.