Неживая, Немертвый

Некоторое время Дарэм задумчиво хмурилась, соображая, как именно ей стоит переформулировать только что возникшую гипотезу.

— Хорошо, — наконец сказала она. — Возьмем такой пример: человек со слабым зрением обращается к лекарю, и тот предписывает ему ношение очков, линзы в которых помогают глазу лучше видеть. Однако, чем дольше человек носит очки, тем хуже он видит без них, поскольку его глаза слишком привыкают к помощи извне и отказываются работать самостоятельно. Точно так же, вполне вероятно, вампиры, начиная обильно питаться, утрачивают свою способность черпать жизненную силу из чего-то иного. Точнее, не так… — она нетерпеливо пощелкала пальцами в попытках поймать ускользающую мысль за хвост. — Они перестают эту силу сами генерировать. У вас, как вы сами убедились, есть душа, и ее сила определяет состояние вашего тела. Соответственно, в то время, когда вы не пьете кровь, вы должны откуда-то брать энергию, чтобы существовать и при этом бодрствовать. Получается, вы вычерпываете силу из своей же духовной оболочки и используете ее для тех же целей, что и кровь. Но ваш резерв должен восполняться, иначе вы за три сотни лет вычерпали бы себя полностью, поэтому совершенно без пищи вы все равно погибнете. Ну, или сойдете с ума от попытки сдержать определяющую потребность дольше возможного и перекусаете всех, до кого дотянетесь. Вполне состоятельная, как мне кажется, версия… что думаете?

— Звучит довольно логично, хотя я, с твоего позволения, воздержусь от предложений проверить ее опытным путем, — фон Кролок усмехнулся. — Однако это, без сомнения, стоит обдумать, когда у меня появится больше свободного времени.

— А как, кстати, добился подобного результата Герберт? — поинтересовалась Дарэм. — Он не похож на личность, способную долго напрягать волю в те моменты, когда можно просто получить желаемое.

— Весьма скверно он терпел, поверь мне. Однако это было одним из условий нашей с ним сделки, и пускай он даже теперь не слишком в этом хорош, он все же научился некоему подобию самоконтроля. В первые годы мне приходилось помогать, чтобы он не позабыл о данном обещании. — Граф поморщился от воспоминаний и, заметив вопросительный взгляд женщины, сухо пояснил: — Я запирал его в подземелье. Там есть весьма удобные комнаты с дверями такой толщины и конструкции, что даже вампир не сможет справиться с подобной преградой. Я намеренно не обучал юного Герберта шагать в тень до тех пор, пока не убедился, что ограничивать его свободу больше нет необходимости — а случилось это года через три после того, как он обратился. И не смотри на меня так, Нази, уверяю, мне это не доставляло ни малейшего удовольствия, однако это должно было быть сделано. В первую очередь, ради него самого. И, если ты не против, давай сменим тему. Например, я так и не услышал от тебя ответов на свои вопросы, коих, напомню, было четыре. Я свою часть соглашения выполнил и вправе ожидать, что ты выполнишь свою.

— Разумеется, — Нази вздохнула. — Я начну с того вопроса, который касался возможностей вашей души путешествовать по тропам, поскольку все остальные слишком тесно связаны между собой, и ответ на них будет долгим. Как я вам уже говорила, когда мы встречались за гранью, вы являетесь по сути своей узником изнаночной части мира и не можете ни вернуться к жизни в полной степени, ни в полной степени умереть. Место, в котором вы находитесь, лежит между всеми тропами, по которым проходят души умерших. Или некроманты. Это ваша персональная бесконечность, в которую не способен приникнуть никто другой, и, даже если две души будут стоять в шаге друг от друга, каждая из них будет пребывать в собственном «ничего».

— И ты — исключение из этого правила, — не столько спросил, сколько констатировал очевидное фон Кролок.

— Пока я жива, да, — Дарэм пожала плечами. — Я могу идти, куда мне вздумается и видеть любую застрявшую в этом пространстве душу или обитающее там существо. Идти столько, насколько во мне хватит жизни. Условие только одно — я не должна сходить с тропы.

— И что же случится, если ты нарушишь это условие? — полюбопытствовал фон Кролок.

— Я умру. Точнее сказать, я не просто умру, умрет мое тело, а вот душа моя так и останется скитаться по изнанке, потеряв свой шанс на человеческое посмертие, — пояснила Нази. — Проще говоря, я попаду ровно в такое же положение, в какое попали и вы после обращения. И, поскольку тропы умеют путать и заманивать людей не хуже, чем болотные огни в ночном лесу, за гранью вот так скитаются многие мои коллеги, по разным причинам потерявшие дорогу. Предчувствуя следующий ваш вопрос, скажу, что существует два известных способа разорвать этот замкнутый круг: механика первого мне неизвестна. Иногда души просто выкарабкиваются сами. Церковь говорит, что дело в покаянии, смирении и прощении Божьем, но сказать с определенностью, так ли это, не может никто. Подобное может случиться быстро, может случиться спустя десятки или даже сотни лет, а может не случиться никогда. Второй же способ… — Дарэм ненадолго замолчала, поджав тонкие губы, а затем решительно продолжала: — Второй способ заключается в том, что некромант может сам «втащить» душу на тропу, если у него достаточно сил. Барьера для нас попросту не существует, и действие его распространяется только на тех, кто находится по ту сторону.

— Правильно ли я тебя понял? — постукивая себя пальцем по подбородку, уточнил фон Кролок. — Ты говоришь о том, что в тот свой визит ты вполне могла бы взять меня за руку и помочь оказаться на тропе, тем самым освободив мою душу?

— Теоретически, могла, — согласилась Дарэм, чувствуя себя под внимательным взглядом графа до странности неловко.

— И именно эта возможность побудила тебя задавать вопросы о том, какой именно выбор я бы сделал, если бы мне представился подобный шанс? — все тем же, смущающим Нази тоном, продолжал граф.

— Да, — еще более уныло подтвердила Дарэм, а затем, тряхнув головой, проговорила: — Но я не могу, Ваше Сиятельство, уж не взыщите. Разумеется, никто из нас не знает, сколько осталось сил, возможностей, времени, которое еще можно будет потратить, но все мы чувствуем, когда предел становится близок. И мой наступит скоро. Может быть, еще десяток коротких прогулок по тропам, полторы сотни печатей упокоения, пять ритуалов… или один человек, которому я смогу оплатить свободу. Если я вытащу вашу душу, я просто не смогу сделать то, зачем пришла. И я не вправе послать к черту свои планы, то дело, в которое я вложила все, что у меня есть, и готова расплачиваться даже тем, чего у меня, вполне возможно, уже нет.

По мере того, как Дарэм говорила, в ее голосе все отчетливее проступало ожесточение, словно она пыталась доказать кому-то истинность своих слов. Граф склонил голову к плечу, внимательно вглядываясь в бледное, изнуренное лицо своей собеседницы и терпеливо дожидаясь того момента, когда Нази, наконец, замолчит.

— Фрау Дарэм, — неторопливо сказал он, когда стало понятно, что продолжения не будет. — А кто вам сказал, что мне требуется ваше спасение или ваше вмешательство? Доподлинно неизвестно, как выглядит посмертие, но большинство известных мне верований сходятся на том, что существует разделение на грешников и праведников. Разница лишь в том, что именно каждое учение понимает под праведностью. Однако, каким бы смыслом ни наделялось это определение, ко мне оно не имеет ни малейшего отношения. Если Бог и правда существует, а я склонен считать, что он существует, я после смерти попаду в то, что христиане называют Адом, милейшая фрау. И, поверьте, мне совершенно не хочется узнавать, как он выглядит. Мое нынешнее существование, не спорю, кто-нибудь также мог бы назвать крайне мучительным. Холод, темнота, голод, постоянная необходимость контролировать себя, угроза сумасшествия, лишь обостряющаяся с каждым десятилетием, ежедневная смерть, которую мы приучаем себя называть «сном», и в которой, как вы понимаете, также не находим успокоения. Но этот ад мне, по крайней мере, знаком, и я давно научился в нем существовать, так что желания менять одну преисподнюю на другую я совершенно не испытываю, — граф покачал головой. — Так зачем же ты оправдываешься, Нази? Мне не нужно твоих оправданий, равно как и твоей жертвы. Предоставь всему идти своим чередом.

Мысль о том, что Нази Дарэм всерьез рассматривала возможность спасения его души и, кажется, была опечалена тем, что не способна ему помочь, фон Кролока изумила, но к этому изумлению, пожалуй, примешивалась нотка признательности и какого-то странного чувства, присматриваться к которому граф умышленно не пожелал. Разумеется, пользоваться столь сомнительной для него щедростью он не собирался, но с позиции смертного этот жест действительно стоил дорого.

Женщина продолжала молчать, глядя на приплясывающее в камине пламя — ее всегда гордо расправленные плечи странно горбились, а руки безотчетно перебирали складки подола серого платья, то стискивая плотную ткань, то вновь принимаясь разглаживать ее. Граф не мешал, чувствуя, что Нази пытается заставить себя на что-то решиться, и, судя по всему, решение это было отнюдь не простым.

— Вы спрашивали меня о… Винсенте, — наконец негромко произнесла она, все так же упорно не глядя своему собеседнику в лицо. — Винсент Дарэм, так зовут моего мужа. Звали. Он погиб пять месяцев и восемь дней тому назад. В ту ночь какой-то некромант-самоучка призвал с изнанки химеру, посчитав, что его познаний и сил достаточно, чтобы удержать контроль над этой тварью. Прямо посреди Ранквайля… Прежде, чем орден успел вмешаться, погибло около трех десятков жителей — площадь перед храмом Мучеников была буквально усеяна кусками человеческих тел. Наша «двойка» оказалась там первой и, так получилось, единственной почти на три четверти часа. Нам пришлось столкнуться с обезумевшей от жажды крови нежитью третьей ступени вдвоем, — тусклый, разом лишившийся эмоций голос пребывающей в плену собственных воспоминаний Нази звучал глухо и отрывисто. — Винсенту удалось развоплотить ее прежде, чем подоспело подкрепление, и это можно считать настоящим чудом — впрочем, ему всегда удавалось то, что не удавалось никому. Я выжила, отделалась только переломами ребер. Он умер… знаете, мне почти каждую ночь снится, как когти химеры пробивают его сердце, и мне кажется, я предпочла бы этим снам столетия в абсолютной пустоте за гранью.

— Он много для тебя значил, — граф не спрашивал, поскольку одного только вида ссутулившейся в просторном кресле Дарэм было более чем достаточно, чтобы понять, насколько тяжелой для нее оказалась эта потеря. Фон Кролок только теперь заострил свое внимание на том факте, что, с легкостью называя Нази «фрау», он никогда по-настоящему не задумывался о наличии у нее супруга, поскольку данная информация была ему безынтересна. Однако, как выяснилось, Дарэм была не просто замужней женщиной, она была вдовой, получившей свой статус, по меркам графа, едва ли не вчера.

— У вас когда-нибудь был человек, без которого вы не могли бы жить? — спросила Нази и, не дожидаясь ответа, который, в сущности, ей был не нужен, продолжала: — У меня, как выяснилось, был, но я узнала об этом слишком поздно. Оказалось, что я не способна без него ни на что: не могу спать, есть, совершать обычные, повседневные действия, не говоря уже о том, чтобы продолжать работу. Обычно такое говорят, чтобы сгустить краски, но, поверьте, для меня в первые два месяца это было более чем объективной реальностью. Его хоронили без меня — я знала, что так нельзя, знала, что должна быть там, знала, что это нарушает все приличия, но мне было плевать, я просто не смогла заставить себя прийти, — женщина горько усмехнулась и совершенно неожиданно сменила тему. — Мы поженились в одна тысяча восемьсот восемьдесят втором, когда мне было семнадцать. Браки между некромантами — явление очень частое, поскольку обычные люди редко хотят связывать свою жизнь с теми, кто выбрал своей профессией игры со смертью и угаснет к тридцати, не оставив после себя наследников. Первое, что мы теряем — способность иметь детей, мы дарим жизнь другим и по-другому. Такие случаи, как наш с Винсентом, тоже не редкость — уже практикующий некромант выбирает себе в супруги еще необученного спутника и сам становится для него наставником. Это, разумеется, был брак по сговору, и я знала, на что иду, но в свои семнадцать… О чем мечтают девушки в семнадцать, Ваше Сиятельство? Пускай даже и будущие некроманты — любовь, признания, поцелуи. Впрочем, достаточно мне было познакомиться с моим будущим мужем, как все эти мечты пошли к черту. Тогда ему было двадцать два, и он уже имел четвертую ступень допуска, в то время, как многие из нас даже к концу своей жизни не успевают подняться выше третьей… Он был дьявольски талантлив и так же умен. Уверена, что силы его души хватило бы куда больше, чем на сорок и даже на пятьдесят лет. Вы с ним очень похожи, знаете ли. Это сходство, признаюсь, поразило меня в самую первую нашу встречу и мучает до сих пор. То же хладнокровие, та же воля, та же уверенность, что для человека нет ничего невозможного, главное — точно знать, чего ты желаешь добиться, и идти к цели, не оглядываясь. То, что он выбрал меня, само по себе могло считаться признанием, но тогда это абсолютно не радовало — на помолвке я видела перед собой только холодного, чужого мужчину. Он смотрел на меня равнодушно, как будто оценивающе, и от этого взгляда по спине бежали мурашки. В те времена я боялась его ужасно.