Нидерландская революция

Но это тяжкое поражение было еще ничем в сравнении с катастрофой, которой ознаменовался следующий год. Фридрих Генрих бросил на этот раз все свои силы в долину Мааса, завоевание которой дало бы Нидерландской республике двойное преимущество — возможность напасть на Бельгию с тыла и совершенно изолировать ее, отрезав от Германии. То обстоятельство, что Гонзалес де Кордоба вместе с значительной частью королевской армии был послан в Пфальц, благоприятствовало осуществлению его плана. Двигаясь вдоль течения реки, он не встречал серьезного сопротивления. Ему поочередно сдались Венло, Стрален, Рурмонд, Ситтарт. 10 июля 1632 г. он появился у Маастрихта, с взятия которого в свое время началось обратное завоевание Нидерландов Александром Фарнезе. Испанцы, отлично понимая все значение этого пункта, очень укрепили его, но Фридрих задался целью во что бы то ни стало взять его. Соединенные усилия маркиза де Санта Крус, спешно вернувшегося из Германии, Кордобы и немецкого генерала Паппенгейма не привели ни к чему. 22 августа Маастрихт капитулировал и вслед за ним сдались небольшие соседние с ним укрепленные пункты — Лимбург, Рольдук, Дальгем и Фокмон.

Голландия ликовала, и радость ее была тем сильнее, что этот блестящий поход, казалось, должен был явиться началом полного завоевания Бельгии. Действительно, последние поражения Испании вызвали во всей стране опасное брожение. Открыт был заговор среди дворянства. Фридрих Генрих, умевший искусно использовать обстоятельства, благоразумно остерегался как-нибудь задеть католические чувства населения и во всех завоеванных им городах не сделал никакой попытки помешать отправлению католического богослужения. Итак, в Гааге льстили себя надеждой услышать вскоре о занятии Фридрихом Брюсселя, куда, как говорили, он рассчитывал вступить еще в течение этого года, чтобы поцеловать руку инфанты [635] .

635

Gachard, Histoire politique de P. P. Rubens, p. 241.

II

Окончание 12-летнего перемирия не только навлекло на Бельгию бедствия возобновившейся войны, но и совпало с новой волной испанизации государственного аппарата страны. Теперь покончили с остатками независимости брюссельского двора, с которыми мирился даже Филипп III. Его преемник приказал Оливаресу восстановить в Мадриде фландрский совет, назначить председателем его епископа Сеговии дона Иниго де Бризуэлла, бывшего духовника Альберта, и возложить на него управление делами Нидерландов. Бельгии поторопились показать, что она снова была составной частью испанской монархии. 16 сентября 1621 г. король переслал инфанте полномочия принять от его имени присягу провинций. Изабелла беспрекословно повиновалась: в течение нескольких следующих лет она провела торжественное провозглашение своего племянника государем в различных провинциях страны [636] .

636

A. Waddington, La R'epublique des Provinces Unies, la France et les Pays-Bas espagnols, t. I, Paris 1895, p. 94, 379.

Начало нового режима ознаменовано было немилостью старого Пекия, преданность которого старинным традициям страны была общеизвестна. Так как нельзя было обойтись совсем без министров-бельгийцев, то они по крайней мере выбирались теперь только среди самых преданных приверженцев Испании и сторонников того чистого абсолютизма, который господствовал теперь в кругах мадридского правительства, Самый влиятельный из них, антверпенец Петер Розе, которого Филипп IV называл «мудрым фламандцем», был явным монархистом, вдохновлявшимся лишь интересами испанской короны и совершенно освободившимся от всех национальных влияний [637] .

637

J. Cuvelier, Biographie Nationale, t. XX, colonne 49, Bruxelles 1908–1910.

Нет ничего удивительного, что при этих условиях совершенно изменились основы управления страной. Его стремились полностью подчинить королевской власти. Новые тенденции были ясно сформулированы в докладной записке, составленной доном Хорге де Гененом [638] в 1628 г.; он требовал, чтобы вся полнота власти принадлежала мадридскому совету, и считал недопустимыми притязания провинциальных штатов, единственных сохранившихся еще представителей независимости страны. Начавшееся в 1626 г. по почину тайного совета судебное преследование против фюрнского архипресвитера Бекарда, автора сочинения «S. Thornae Cantuariensis et Henrici II monomachia», внушавшего опасения королевской власти [639] , а также конфискация в 1629 г. брабантским генерал-прокурором отчета нунциатуры Бентивольо в Брюсселе под предлогом, что в нем содержатся высказывания, неблагоприятные для короля и выгодные для генеральных штатов [640] , достаточно ярко характеризовали новый дух, который воцарился теперь в правящих сферах. Начиная с 1621 г. государственный совет был фактически ликвидирован. Все важнейшие дела решались двумя чрезвычайными комиссиями или, пользуясь иностранным названием, которым они обозначались, двумя «хунтами». Одна из них была составлена исключительно из испанцев, другая же состояла из бельгийских советников с юридическим образованием, но подобно первой подчинена была верховному руководству кардинала де ла Куэва.

638

V. Brants, La description des Pays-Bas de don Jorge de Henin, «Bulletin de l'Acad'emie royale ae Belgique», Classe des Lettres, 1907, p. 57.

639

«Biographie Nationale», t. II. 1868, colonne 75.

640

Письмо Шиффле от 23 ноября 1629. Collection Baluze, 1.162 (Парижская национальная библиотека).

Этому лицу, являвшемуся теперь действительным представителем Филиппа IV в Брюсселе и пользовавшемуся его полнейшим доверием, фактически принадлежала здесь вся полнота власти. Прибыв в Нидерланды в 1618 г. в качестве постоянного посланника короля при дворе эрцгерцогской четы, он со времени нового правления занимал при Изабелле такое же положение, какое в свое время занимал Гранвелла при Маргарите Пармской. Сам Спидола, несмотря на доверие, по-прежнему оказывавшееся ему Изабеллой, должен был уступить ему первое место, и его обида по этому поводу несомненно была одной из причин, побудивших его в 1628 г. покинуть Брюссель. Возможно также, что кардинал приложил свою руку к тому, чтобы он вынужден был уйти с поста, на котором он стяжал себе завидную славу и популярность [641] .

641

Villermont, Ernest de Mansfeld, t. II, Bruxelles 1866, p. 111.

Алонзо де ла Куэва, маркиз де Бедмар, считался одним из лучших дипломатов испанской монархии. Страстно преданный властолюбивым замыслам своего повелителя и величию своей родины, он с огромной энергией исполнял свои обязанности, проявляя при этом однако, как мы только что видели, очень мало щепетильности. Его пришлось отозвать из Венеции, где он сильно скомпрометировал себя в известном заговоре, ставившем себе целью передачу Венецианской республики Филиппу IV. Нетрудно себе представить, каковы должны были быть настроения такого человека по отношению к Бельгии, недавнее восстание которой против испанской монархии было глубоко памятно всем чистокровным испанцам. В течение короткого времени его сильно возненавидели в Бельгии. Господствующие классы страны возмущены были его презрением к прерогативам генеральных штатов и его высокомерием по отношению к дворянству. Ему не без оснований приписывали ненавистные новшества, введенные теперь в управлении [642] . Уже в 1627 г. маркизу Леганесу, посланному королем, чтобы предложить провинциям объединиться в один общий военный и финансовый союз вместе со всеми другими государствами испанской монархии, пришлось услышать странные речи. Штаты Брабанта, Фландрии и Генегау отнеслись сочувственно к этому плану, но с условием, чтобы в отношении управления страной вернулись опять к системе Карла V и чтобы генеральные штаты созывались впредь два раза в год [643] .

642

«Кардинал… хотел воспользоваться предоставленной ему властью и отдавать, по примеру испанского совета, свои предписания, имевшие целью постепенно свести на-нет привилегии законопослушных провинций… на которые он смотрел лишь как на ничего не значащие формальности и пустые забавы глупого народа». «Gouvernement du pays d'Haynau depuis le tr'epas de l'archiduc Albert», Mons 1835, p. 24.

643

«Inventaire sommaire des Archiv'es communales de Douai», Lille 1876–1879, p. 56. Об этом плане объединения, согласно которому на Нидерланды возлагалась задача содержать армию в 12 тыс. чел., см. J. J. Chifflet, Unitas fortis ab excellentissimo D. marchione de Leganes provinciis belgicis fidelibus Philippi IV Hispaniae regis potentissimi nomine proposita, Antverpen 1628.

Таким образом абсолютизм де ла Куэва опять пробудил национальное сознание вместо того, чтобы дать ему заглохнуть. Стремление к независимости вспыхнуло с новой силой под влиянием попыток совершенно задушить его. Если бы какие-нибудь блестящие военные успехи снова восстановили престиж Испании, то пожалуй страна молчаливо смирилась бы. Но сокрушительные поражения 1629 г. довели возмущение народа до последних пределов. С необычайной яростью оно обрушилось на кардинала, и происшедшее к этому времени взятие Буа-ле-Дюк лишь довело его до кульминационного пункта. В течение нескольких недель он не решался больше показываться на улицах и, наконец, 14 сентября временно покинул Брюссель. Его обвиняли даже в том, будто он отравил своего духовника, священника брюссельской церкви ев. Якова, чтобы он не разболтал его тайны. Другие, издеваясь, заявляли, что «потеряв Буа-ле-Дюк, они немало выиграли, так как освободились таким образом от этого человека» [644] .

644

Письма Шиффле от 14 и 28 сент. 1629, loc. cit.

Инфанта теперь считала себя вынужденной — и быть может в глубине души она не была этим очень недовольна — дать известное удовлетворение общественному мнению. Она перестала советоваться с де ла Куэва и сообщать ему содержание получавшихся депеш. Она снова стала созывать государственный совет и распустила заменившие его «хунты». Но в особенности настаивала она перед королем на том, чтобы он согласился на перемирие, так как армия не в состоянии была продолжать войну и во всех отраслях управления царил страшнейший беспорядок. В ее окружении считали, что возмущение довело бы народ до сговора с голландцами, если бы он не был так предан католической религии [645] . Но если даже эти страхи и были преувеличены, то все же дворянство и духовенство передали Изабелле представление, в котором Испанцы обвинялись в том, что они являются причиной всех зол в стране, и в котором они требовали, чтобы король отозвал свои войска и предоставил бельгийцам защищаться самим [646] . Граф Сольр, прибывший в конце года из Мадрида, чтобы успокоить умы, надавал штатам провинций массу обещаний. Но штаты были бы очень наивны, если бы поверили его сообщению о предстоящем якобы в ближайшее время приезде Филиппа IV [647] .

645

Письма Шиффле от 2 мая и 9 октября 1629, loc. cit,

646

Gachard, Biblioth`eques de Madrid et de l'Escurial, p. 151. Гашар сомневается в подлинности этого документа. Во всяком случае он соответствовал общественному настроению, и вскоре наиболее влиятельные представители духовенства и дворянства передали инфанте адрес, составленный примерно в тех же выражениях. Waddington, La R'epublique des Provinces-Unies…, t. I, p. 102.

647

Письма Шиффле от 24 января 1630, loc. cit.

Несмотря на то, что де ла Куэва был отозван и заменен маркизом Айтона, поселившимся 11 ноября 1629 г. в Брюсселе, положение нисколько не улучшилось. Айтона был деятельным и умным человеком, хорошо знавшим Нидерланды, где он когда-то служил под началом Спинолы. Он понимал, что для успокоения умов необходимо было порвать с абсолютистской и испанизаторской политикой своего предшественника. Он хотел бы, чтобы с бельгийцами обращались, как «о добрыми братьями» «и чтобы им вернули хоть часть их прежней независимости» [648] . Он настаивал перед Оливаресом не связывать рук брюссельскому правительству, заставляя его действовать лишь по приказам из Мадрида. Он ссылался на пример римлян, «которые никогда не стесняли свободу действий своих проконсулов». Он заявлял, что если так совершенно не считаться с желаниями страны, то ее в конце концов можно толкнуть в объятия голландцев или французов или даже натолкнуть на мысль о создании республики [649] .

648

Waddington, La R'epublique des Provinces-Unies…, t. I, p. 103, 104.

649

Письма Антоны от 24 ноября 1629 г. и 6 апреля 1630 г. (Брюссель, Королевская библиотека, № 16149, т. 7, 15).

Эти предостережения ни к чему не привели. Злоупотребления продолжались, и о всей серьезности их можно судить по тому, что в конце 1630 г. штаты Артуа жаловались на «непорядки, обнаружившиеся за последние годы в управлении страной». «Мы видим, — заявляли они, — что государственный совет и военный совет состоят из людей не нашей национальности, что самые почтенные прелаты и вельможи нашей страны, хотя они и заинтересованы больше всего в ее сохранении, устраняются и исключаются от всякого участия в делах, что представления и справедливые жалобы штатов оставляются без внимания или отвергаются, что их привилегии сводятся на-нет ввиду повышения налогов в стране без их согласия и участия, и кроме того постановления, принятые светлейшей эрцгерцогской четой на заседаниях генеральных штатов 1600 г., тоже оставлены без внимания!» Ко всему этому присоединяются еще субсидии, которые обращаются не по прямому их назначению, а на содержание войск, введение новых налогов на ввоз и вывоз товаров, повышение пошлин и т. д. [650] Вследствие экономического упадка страны все эти неурядицы ощущались еще болезненнее. Происходившая в Германии и в Италии война лишила туземную промышленность двух ее основных рынков сбыта. Она держалась теперь только своим экспортом в Испанию, который, за отсутствием флота, должен был производиться с большими трудностями сухопутным образом. В связи с этим сильнейшее возмущение вызывало то, что суда Соединенных провинций, «хотя и мятежных», получали разрешение на торговлю с Севильей и благодаря этому избавлялись «от риска больших путешествий, дорожных расходов, пошлин и других трат» [651] . Наконец, поводом к непрекращающимся жалобам служили «лицензии», выдававшиеся чиновниками по их усмотрению, и то, что монетное дело находилось в самом плачевном состоянии.

650

«Inventaire sommaire des archives du Pas-de-Calais», p. 185 (печатается).

651

Gachard, Actes des 'Etats G'en'eraux de 1632, t. I, Bruxelles 1858, p. 53, 54.