Нидерландская революция

Взятая в целом бельгийская промышленность XVII в. является продолжением, можно даже сказать, восстановлением промышленности XVI в. Отсюда, естественно, следует, что она отличалась теми же характерными особенностями, что и последняя. Действительно, подобно ей, она развивалась под эгидой капитализма. Она держалась лишь благодаря оптовым торговцам, которые экспортировали ее изделия и без которых она не могла бы существовать. Разумеется, экономический партикуляризм не исчез. Города отнюдь не отказались от устаревших средневековых традиций. С ревнивой заботливостью они сохраняли свои цеховые организации, зорко следили за соблюдением своих промышленных монополий и старались оградить их от внешней конкуренции. В некоторых городах наблюдалось даже усиление протекционистских тенденций. Так например в Антверпене маклеры и грузчики, профессии которых были легко доступны всем в достославные годы XVI в., объединились, как только порт пришел в упадок, в привилегированные организации [1072] . Разумеется, каждый город заботился лишь об интересах своих граждан. Местные власти неспособны были понять, что общее благосостояние народа неминуемо должно было оказывать влияние на благосостояние каждого из его членов. Узколобые консерваторы, они видели единственное спасение в установленном порядке, внушали себе, что «всякое новшество всегда ненавистно» [1073] , что оно может служить в ущерб общему благу лишь для обогащения некоторых отдельных лиц, и упорно держались за устаревший протекционизм. Их идеалом было сохранение того класса независимых ремесленников, на котором покоилось некогда могущество средневековых городов. Но они не могли или не хотели видеть, что их поведение было в конечном счете во вред городскому населению. Действительно, в результате этого в местных отраслях промышленности несколько десятков ремесленников-мастеров брали по своему усмотрению непомерные цены со всей массы городских потребителей благодаря монополии, которой они пользовались; наоборот, в отраслях промышленности, работавших на вывоз, занятые в них ремесленники, несмотря на препятствия, чинившиеся свободе производства, влачили самое жалкое существование, так. как они не в состоянии были избавиться от власти купца, «который распоряжается, закупает товары и заключает сделки» [1074] .

1072

Е. Dilis, Les courtiers anversois sous l'Ancien R'egime, «Annales de l'Acad'emie d'arch'eologie de Belgique», 1910, p. 334 etc.

1073

Слова гентского городского управления, обращенные к тайному совету, направившему ему на рассмотрение в 1637 г. проект организации общественных перевозок пассажиров и товарных грузов. F. de Potter, Petit Cartulaire de Gand, p. 222.

1074

М. Vanhaeck, Histoire de la sayetterie `a Lille, t. I, Lille 1910, p. 110.

Впрочем, корпоративный дух совершенно исчез у цехов, столь заботливо охранявшихся городскими властями. Хотя они и продолжали из чувства чести и из преданности старинным традициям иметь для каждого цеха свой «дом» и особую часовню в какой-нибудь церкви, но у них нельзя было встретить уже больше тех чувств товарищества и солидарности, которые составляли их силу в средние века. Между мастерами и подмастерьями произошло резкое и окончательное размежевание. Первые, сделавшись фактически наследственными по своему положению, полностью захватили в свои руки руководство цехами, подмастерья же составляли класс наемных рабочих, правда, до некоторой степени слабо защищенных от конкуренции иностранных рабочих, но строго подчиненных власти мастеров, у которых они работали. В действительности они не пользовались больше никакими правами в цеховой организации, выступавшей по отношению к ним в роли союза работодателей. Они не только не принимали никакого участия в заседаниях цеха, но не получали ничего из остатков прежних благотворительных учреждений, выгодами которых пользовались лишь мастера и их ученики [1075] . Обучение должны были проходить только будущие мастера; связанные с этим расходы делали его недоступным для простых рабочих. Последние, почти всегда работая в мастерских с детства [1076] , получали просто свою выучку на практике. Их роль сведена была к роли простых орудий труда, и общественные власти помогали мастерам-ремесленникам устранять всякие совместные выступления и всякое единение между отдельными подмастерьями. Стачка считалась преступлением, и если рабочим удавалось где-либо создать союз подмастерьев, то это происходило без ведома властен и в окружении глубокой тайны, придававшей их объединению характер тайного общества [1077] .

1075

Ibid., 1. I, p. 189.

1076

Нередко можно было встретить работающих 6-летних детей. «Bulletin d''etudes de la province de Cambrai», 1910, p. 276; cp. Vanhaeck, op. cit. b I, p. 40.

1077

G. des Marez, Le compagnonnage des chapeliers bruxellois, Bruxelles, 1909.

Таким образом цеховой строй выгоден был только меньшинству мелких хозяйчиков, которым он приносил в жертву как интересы массы потребителей, так и рабочего класса. Защита, которой пользовались эти привилегированные люди, лишь усиливала их дух исключительности. Между различными цехами велись нескончаемые споры о значении и размерах их взаимных привилегий, так что необходимо было постоянное вмешательство городских властей для примирения их путем «соглашений» и «компромиссов». Дело доходило иногда до того, что заинтересованные стороны отказывались признавать распоряжения властей, и тогда был только один способ заставить их повиноваться, а именно та угроза, к которой вынуждены были, например, прибегнуть брюссельские эшевены в 1647 г. по отношению к пивоварам, объявив, что они разрешат всякому свободно заниматься данной профессией [1078] . Подобные способы в достаточной мере доказывали всю непрочность строя, державшегося лишь благодаря привилегиям, и тем не менее власть традиции была так сильна, что даже само центральное правительство неукоснительно выступало в ее пользу. Конечно, оно делало это не с целью усиления ее, но во всяком случае оно не решалось отнять у цехов преимуществ, которые они считали своими благоприобретенными правами. Как ни велики были для общественного блага невыгоды, вытекавшие отсюда, но правительство все же признало Гент ссыпным пунктом для зерна [1079] , а в 1590 г. опять сделало Брюгге складочным местом для шерсти, заставив таким образом занимавшиеся производством сукон районы южной Франдрии обеспечивать себя сырьем ценой ненужных и дорогих накладных расходов по перевозке [1080] . Оно утверждало также патенты многих цехов. При случае оно запрещало в интересах цехов применение механических процессов, невыгодных для ручного труда. В 1664 г. оно запретило по просьбе позументщиков Брюсселя, Антверпена и Гента применение новых ткацких станков, благодаря которым один рабочий мог выполнять в день работу 16 человек [1081] .

1078

Benne et Wauters, Histoire de Bruxelles, t. II, p. 65.

1079

G. Bigwood, Gand et la circulation des grains en Flandre, «Viorloljahrschrift fur Social- und Wirtschaftsgeschichte», 1906, p. 457.

1080

Gilliodts Van Severen, Cartulaire du consulat d'Espagne, p. 535, 550, О последствиях см. его же Cartulaire de l'Estaple de Bruges, t. III, Bruges 1905, p. 581.

1081

«Placeaeten van Brabant», t. IV, S. 146.

При этих условиях вряд ли нужно указывать еще особо, что привилегированные ремесленники крупных городов принимали крайне незначительное участие в экономической жизни, резко несоответствовавшее тем заботам, которыми их окружали. Хотя им удалось сохранить за собой монополию на те отрасли промышленности, которые предназначались для удовлетворения потребностей внутреннего рынка, но зато они были в стороне от огромной промышленности, работавшей на экспорт. Городское производство сукон окончательно прекратилось во Фландрии в течение первых лет XVII в. В 1613 г. оно настолько упало, что Гент уступил в это время помещение суконной биржи фехтовальному братству св. Михаила. Аналогичным образом, несмотря на признание их привилегий, были «окончательно разорены» в 1643 г. ковачи меди Динана, Бунина и Намюра [1082] . Исключение из общего правила составляли лишь производства предметов роскоши — вроде выделки ковров в Брюсселе и шелковых тканей в Антверпене — или такая совсем особая отрасль промышленности, как литье пушек и колоколов в Мехельне [1083] . Помимо их в XVII в. была лишь еще одна единственная отрасль внутренней промышленности, сохранившаяся при городском строе в подлинно цветущем состоянии, а именно производство легких шерстяных изделий в Лилле.

1082

«Placcaeten van Brabant», Bd. IV, S. 120.

1083

G. van Doorslaer, L'ancienne industrie du cuivre `a Malines, Malines, 1910. Сохранение этой отрасли промышленности объясняется созданием в 1681 г. в этом городе королевского завода для литья пушек.

Подъем, начавшийся в XVI в. под влиянием капитализма и свободы торговли, прекратился в XVII в. Почти вся промышленная деятельность, свободному развитию которой мешали городской партикуляризм и протекционизм, широко распространилась в деревнях. Только здесь труд, освобожденный от цеховой регламентации, от опеки общественных властей, от ограничений производства, от традиционной рутины, мог сообразоваться с потребностями рынка, применяться к переменам вкуса и приспосабливать свои цены к требованиям момента. Здесь промышленная деятельность не стеснена была, как в городе, — союзами близоруких мелких хозяйчиков, а находилась под руководством смелых предпринимателей-коммерсантов, вывозивших ее изделия во все европейские страны. Они проникнуты были чисто капиталистическим духом. Капиталист далеко не довольствовался, как городской ремесленник, продажей по наиболее высокой цене, он знал, что богатства составляются только «если продавать большие массы товаров по дешевым ценам» [1084] . И тот и другой, разумеется, стремились к богатству. Но в то время как ремесленник пытался достигнуть этого, накапливая по копейкам прибыли, извлекаемые им из его небольшой мастерской, капиталист стремился добиться этого путем крупных операций, каждая из которых должна была давать ему в результате вложенный капитал вместе с значительной прибылью. Первый занимался главным образом ручным трудом, т. е. специализировался технически в единственной области, между тем как второй являлся организатором предприятия, спекулянтом, занятым исключительно заключением сделок по покупкам и продажам. Его отличительными чертами были деловой дух и опытность в делах, подобно тому как у ремесленника такой отличительной чертой было его профессиональное искусство. Наконец, ремесленник был тесно связан с местом своего жительства, он не мог найти себе применения вне пределов города, гарантировавшего ему его положение. Капиталист — предприниматель, наоборот, избегал всякой оседлости; его местожительство в том или другом городе определялось исключительно его делами; это был чужеземец, человек, «не пускающий корней», искатель экономических приключений, одинаково чуждый городскому партикуляризму и патриотизму местной колокольни.

1084

«Consid'erations sur le gouvernement des Pays-Bas», t. III, p. 140.

Но именно за это их и ненавидели городские ремесленники. Они отлично понимали, что новая экономическая система, представителями которой они являлись, угрожала разрушить их привилегии и превратить их самих «в рабочих и рабов» капитализма [1085] . То, чего они боялись, они видели фактически осуществленным в деревне… Здесь не было и следа той независимости, обеспечение которой для кучки мастеров было главной задачей цехов. Деревенский рабочий полностью зависел от предпринимателя, на которого он работал. Он работал лишь на крупного скупщика либо по договору с ним и получая непосредственно от него сырье, либо добывая сам в кредит это сырье для изготовления из него изделий, спешно сбывавшихся им этим купцам. Таково было положение, которое можно было легко наблюдать в производстве шерстяных изделий, в деревенском производстве сукон в валлонской части Фландрии и в Генегау, а также в производстве льняного полотна. Шло ли дело о крестьянах, занимавшихся промышленным трудом лишь во время зимнего досуга, или о простых поденных рабочих, весь год работавших на своих ткацких станках, деревенские рабочие имели единственную возможность сбыта — капиталистам-экспортерам. То же происходило и с работницами кружевной промышленности, большинство которых работало лишь на заказ, получая от торговцев необходимые им нитки и образцы, которые они неустанно копировали. Оловом, все производство деревни поглощалось оптовыми складами капиталистов. Для них с утра до ночи шумели в деревнях станки, для них каждую неделю привозились в Гент для продажи на Пятницком рынке сотни кусков полотна и, наконец, благодаря им столько незначительных захолустных углов-вроде Армантьера, Гондскота, Рубэ, Туркуаня, Вервье — превратились в мануфактурные центры.

1085

М. Vanhaeck, Sayetterie de Lille, t. I, p. 85, 111.

Большинство городов в XVII в. отказывалось бороться с конкуренцией деревни, превратившейся в серьезную опасность вследствие дешевизны ручного труда. Лилль был почти единственным городом, который упорно старался сохранить в нетронутом виде в своем кастелянстве монополию своих ткачей. Но правительство, к которому он обращался, не соглашалось пожертвовать для него деревенской промышленностью. Хотя оно и закрепило за ним в 1609 г. исключительное право на производство некоторых тканей высшего качества, но оно одновременно разрешило деревням выделку материй «под бархат», из смеси шелка с шерстью и бумазеи. Кроме того деревенской текстильной промышленности удалось благодаря отсутствию цеховых стеснений начать производить новые неизвестные дотоле жителям Лилля ткани, как например различные сатинеты на манер дамасских; благодаря вмешательству правительства ей удалось сохранить за собой исключительное право на это производство, несмотря на объединенное противодействие Лилля и Турнэ [1086] О этого времени от экономической независимости, которую цехи своими постановлениями всячески старались удержать за городскими ткачами-мастерами, осталось скорее одно лишь название. В действительности большинство их влачило очень жалкое, ненадежное существование. В 1603 г. они сами заявляли, что «часто бедные и честные ткачи вынуждены за отсутствием спроса на их товары закладывать свои собственные одежды, а также одежду своих жен и детей владельцам ломбардов вышеназванного города Лилля, а некоторые вынуждены даже снискивать себе пропитание милостыней; кроме того большинство указанных ткачей так нуждается, что если они не продадут своих товаров на другой же день после изготовления их, то им не на что купить ниток для выделки новых разноцветных тканей, и поэтому они обречены оставаться без работы и жить в такой нищете» [1087] . Таким образом регламентация цехов не избавляла их от необходимости подчиняться тем же условиям, которым должны были подчиняться все отрасли промышленности, работавшие на экспорт. Они вынуждены были также волей-неволей обращаться к торговцам и подчиняться их требованиям.

1086

A. de Saint-L'eger, La rivalit'e industrielle entre la ville de Lille et le plat-pays, «Annales de l'Est et du Nord», 1906, p. 381.

1087

М. Vanhaeck, Sayetterie de Lille, t. I, p. 82.

Явление переселения промышленности из города в деревню можно было наблюдать с такой же отчетливостью в металлургической промышленности, как и в текстильной. В то время как в городах совершенно прекратилась обработка металлов, железоделательные заводы, кузницы и доменные печи, начавшие уже в XVI в. распространяться в деревнях Генегау, Намюрского графства и Льежского духовного княжества, непрерывно росли в первой половине XVII в. Со времени Вервенского мира область Шимэ покрылась железоделательными и гвоздильными заводами [1088] , а мастерские, занятые сверлением ружейных стволов, распространились из Льежской области в Намюрское графство [1089] . Огромные леса этих областей обеспечивали необходимое топливо, а их бурные реки — необходимую движущую силу. Уже в 1625 г. было установлено, что растущие потребности промышленности вызывали сильное вздорожание лесных материалов [1090] . В связи с промышленным подъемом происходил такой наплыв рабочих из соседних областей, что уже в 1624 г. многие из них, страдая от снижения заработной платы и недостатка работы, нанимались голландскими «посредниками» на работу в Швецию, где в это время началась разработка ее минеральных богатств [1091] .

1088

E. Dony, D'enombrement de Chimay en 1616, «Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 1907, p. 182; E. Dony, L'ancienne industrie du fer au pays de Chimay, «M'elanges G. Kurth», t. I, p. 223.

1089

L. Lahdye, Correspondance du procureur-g'en'eral de Namur, p. 8, 10, 16, 23; «Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 3-`eme s'erie, t. V, 1863, p. 153.

1090

A. Gaillard, M'emoriux du Grand Cosneil de Malines, t. II, p. 54.

1091

«Placcaeten van Vlaenderen», t. II, p. 580; L. Lahaye, Correspondance du procureur-g'en'eral de Namur», p. 11.

Огромное значение приобрела добыча угля, который легко можно было вывозить по течению Самбра и Мааса во Францию и в особенности в Соединенные провинции. Приходилось строить мельницы, чтобы ускорить работу откачивающих воду насосов, значение которых увеличивалось по мере того, как работа шахт происходила все на большей глубине [1092] . Повсюду шли разведки новых залежей каменного угля [1093] , и одновременно увеличивалось число железных и свинцовых рудников, квасцовых каменоломен и ломок мрамора.

1092

De Potter et Broeckaert, Geschiedenis van den belgischen boerenstand, Briissel 1881, S. 291; Th. Gobert, Machine de Marly et anciennes machines (feh^aure au pays de Li`ege, Li`ege 1906.

1093

L. Lahaye, Correspondance du procureur-g'en'eral de Namur, p. 30, 31; «Inventaire des Archives de d'epartement du Nord», t. II, p. 313.

Подобно деревенской текстильной промышленности все эти минеральные или металлургические производства тоже носили явно выраженный капиталистический характер. Действительно, они ведь требовали огромных расходов по оборудованию, а также большого числа рабочих; надо кроме того заметить, что всякая установка по использованию воды, всякая разведка копей требовали уплаты регалий правительству и часто очень обременительной ежегодной арендной платы. В 1632 г. считали, правда с некоторым преувеличением, что каменноугольные копи в окрестностях Маастрихта приносили ежегодно правительству 300 тыс. ливров [1094] .

1094

M. G. de Boer, Die Friedensunterhandlungen zwischen Spanien und den Niederlanden in den Jahren 1632 und 1638, S. 33.

Разумеется, не следует думать, что заводчики валлонских областей были крупными предпринимателями Большинство их было выходцами из рядов состоятельной буржуазии, и мы знаем также, что они очень часто искали себе компаньонов для создания своих предприятий [1095] . В одном почти только гвоздильном производстве можно было встретить небольшую семейную мастерскую, руководимую главой семьи, которому помогали его жена и дети. Но даже и эти мелкие предприниматели находились под властью капитала. Железные брусья, которые они обрабатывали, доставлялись им купцами, по отношению к которым они занимали в точности такое же положение, как и деревенские ткачи Фландрия по отношению к предпринимателям, от которых они получали сырье. Кроме того эти оптовые торговцы обеспечивали сбыт продуктов металлургической и минеральной промышленности. Многие из них были также пайщиками по эксплуатации заводов или в предприятиях добывающей промышленности [1096] .

1095

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 3-`eme s'erie, t. V, 1863, p. 150, 153, 154, 155, 156, 159, 172. Мастера-штейгеры и работавшие y них углекопы тоже были иногда пайщиками. Мы встречаем также среди них представителей крупной знати вроде например графини Берлемон и герцога Арсхота (р. 176).

1096

В 1595 г. квасцовые каменоломни во Флемаль-Оте эксплуатировались группой капиталистов, среди которых находился известный финансист Еурций, разбогатевший на военных поставках испанской армии. (L. Jeunehomme, Mon village [Fl'emallc-Haute], p. 35, Bruxelles 1908). Этот же Курций был несколько позднее одним из участников организации по осушению многих каменноугольных копей. Schuermans, Bulletin de l'Institut arch'eologique li'egeois, t. XV, 1880, p. 132 etc.