Норвежский лес

Глава 9

И в следующий понедельник Мидори опять не появилась на лекции. Что же с ней случилось? — подумал я. С нашего последнего телефонного разговора прошло уже десять дней. Я собирался позвонить ей домой, но вспомнил, как она сказала, что найдет меня сама, и отказался от этой затеи.

В четверг в столовой я встретился с Нагасавой. С подносом в руках он сел рядом со мной и пустился извиняться.

— Ладно. Это я должен тебя благодарить за ужин, — сказал я. — Конечно, странная вышла вечеринка. Банкет по случаю трудоустройства…

— Вообще…

И мы, замолкнув, принялись за еду.

— Я помирился с Хацуми, — сказал он.

— Ну и правильно.

— Кажется, я тебе много чего наговорил.

— Что с тобой? Раскаиваешься? Может, заболел?

— Может, — ответил он и два-три раза слегка кивнул. — Кстати, ты что — посоветовал Хацуми расстаться со мной?

— Конечно.

— Ну да…

— Она — хороший человек, — сказал я, отпивая суп-мисо.

— Знаю. — Нагасава вздохнул. — Не по мне хороший.

Когда раздался зуммер, извещающий о телефонном звонке, я спал как убитый. Другими словами, полностью провалился в иной мир. Даже не мог сразу сообразить, что к чему. Во время сна голова как бы погрузилась в жидкость и мозг, казалось, размяк. Посмотрел на часы — шесть пятнадцать. Интересно, утра или вечера? Как ни силился, не смог вспомнить число и день недели. Посмотрел в окно — флага на шесте не было. Выходит, вечера, — предположил я. Оказывается, подъем флага тоже иногда приносит пользу.

— Ватанабэ, ты сейчас свободен?

— Какой сегодня день?

— Пятница.

— Сейчас вечер?

— Разумеется. Вот чудак… Вечер. Шесть часов… восемнадцать минут.

Действительно, вечер, — подумал я про себя. Точно: завалившись на кровать, я читал книгу и незаметно уснул. Так, пятница, — напряг я мозги, — по пятницам я не работаю.

— Свободен. Ты где сейчас?

— На Уэно. Сейчас поеду на Синдзюку. Давай где-нибудь там встретимся?

Мы договорились о месте и примерном времени, и я положил трубку.

Когда я вошел в «DUG», Мидори уже сидела с самого края стойки и выпивала. Под мятой мужской курткой светло-стального цвета на ней был тонкий желтый свитер и синие джинсы. На руке виднелись два браслета.

— Что пьешь? — спросил я.

— «Том Коллинз».

Я заказал виски с содовой и заметил у Мидори под ногами большую кожаную сумку.

— Уезжала, только что вернулась, — сказала она.

— Куда ездила?

— В Нару и Аомори [44] .

44

Префектуры Японии, находящиеся в противоположных направлениях от Токио на расстоянии около 1300 км друг от друга.

— За один раз? — удивился я.

— Да ну… Какой бы странной я ни была, сразу и в Аомори, и в Нару я не могу. Разделила на две. В Нару съездила со своим, а по Аомори побродила в одиночестве.

Я глотнул виски с содовой и, чиркнув спичкой, подкурил Мидори ее «Мальборо».

— Наверно, туго пришлось? Похороны, то, се?

— Все просто. Мы к похоронам привыкли. Нужно лишь одеться в черное и сидеть с покорным лицом, а окружающие все сделают сами. Дядюшки, там, соседи. Сами купят выпивку, закажут суси, утешат, поплачут, пошумят, решат, как быть. Куда проще… Пикник да и только. А если вспомнить, как ежедневный уход выматывал, так и есть пикник. Что я, что сестра так устали, что даже не плакали. На душе кошки скребут, а слез-то нет. Правда. А потом за спиной пускают слухи: мол, бездушные дочери, хоть бы слезинку из себя выдавили… Мы ведь даже для приличия не плачем. Могли бы притворяться, но ни за что этого не делаем. Потому что надоели. Все ждут, когда мы заплачем, а мы им назло. Тут мы с сестрой заодно. При разных-то характерах.

Мидори, позвякивая браслетом, подозвала официанта и заказала еще одну порцию «Тома Коллинза» и тарелку орешков.

— Когда закончили поминки, и все разошлись, мы с сестрой пили до самого утра. Полторы бутыли сакэ [45] выпили. И поносили вдоль и поперек всех окружающих: дураки, дерьмо, вшивые собаки, свиньи, лицемеры, ворье. Пока не надоело. И, знаешь — так легко на сердце стало.

— Представляю.

— Напились, легли в постель и уснули. Моментально. Один раз телефон звонил, но нас там как будто и не было. Спали как убитые. Встали, заказали на дом суси, съели, посовещались и решили временно закрыть лавку и заняться, чем душа пожелает. И так натерпелись. Можно и расслабиться немного. Сестра проводила время со своим женихом. Я решила было покувыркаться где-нибудь пару ночей со своим, — сказала Мидори и, замолчав, почесала около уха. — Извини, я не хотела тебя обидеть.

45

2,7 литра.

— Ничего. И поехала в Нару?

— Да. Мне Нара с детства нравится.

— Ну и как — покувыркалась?

— Ни разу, — вздохнула Мидори. — Не успела приехать в гостиницу и поставить на пол сумку, как начались месячные. Вот.

Я невольно засмеялся.

— Что смешного? На неделю раньше срока. Хоть плачь, вообще. Наверное, долго была на взводе, вот они и сбились. Он давай сердиться. Такой человек: чуть что — сердится… сразу. Но что тут поделаешь — не по своей же воле. К тому же месячные тяжелые. Первые два дня вообще ничего делать не хотелось. Поэтому в такие дни лучше со мной не встречайся.

— Я-то не против, но как это определить?

— Хорошо. Как начнутся месячные, два-три дня буду носить красную шляпу. Сообразишь? — засмеялась Мидори. — Увидишь меня на улице в красной шляпе — сразу же куда-нибудь убегай.

— Вот бы так все девчонки в мире, — сказал я. — Ну и что же ты делала в Наре?

— А что мне оставалось? Поиграла с оленями [46] , побродила везде и вернулась назад. Вся разбитая. Со своим поругалась и с тех пор больше не виделась. Вернулась в Токио, послонялась два-три дня и решила теперь уже одна съездить в Аомори. В Хиросаки [47] живет подруга, у которой я остановилась на две ночи. Оттуда съездила на Симоханто [48] , на мыс Таппи [49] . Хорошие места. Очень. Я делала их описания для путеводителей. Ты там бывал?

46

В исторической части Нары по улицам свободно бродят олени, считающиеся символом города.

47

Второй по величине город в префектуре Аомори, знаменитый своим старинным замком и цветением сакуры.

48

Северная оконечность самого большого острова Японского архипелага — Хонсю.

49

Мыс в окрестностях города Хакодатэ.

— Нет.

— Ну и вот… — Мидори отхлебнула «Тома Коллинза» и обшелушила орехи. — Пока ездила в одиночестве, вспоминала о тебе. Думала: хорошо, если б ты сейчас оказался рядом.

— Почему?

— Почему? Что значит «почему»? Ты о чем?

— В смысле, почему ты обо мне вспоминала?

— Ты мне просто нравишься. Разве не ясно? Какая еще может быть причина? С кем человек захочет быть рядом, как не с любимым?

— Но ведь у тебя есть парень? Зачем тогда думать обо мне? — потягивая виски с содовой, спросил я.

— Что — если есть парень, о тебе и подумать нельзя?

— Да нет, я не в том смысле.

— Слушай, Ватанабэ. — Мидори направила на меня указательный палец. — Предупреждаю тебя. Во мне за этот месяц столько всего накопилась, что не ровен час прорвется. Поэтому больше меня не обижай. А то я сейчас разревусь. Да так, что не успокоишь. Что скажешь? И буду выть, как зверь, и плевать на все. Я серьезно.

Я кивнул и больше ничего не говорил. Заказал вторую порцию виски с содовой, грыз орехи. Метался в руках бармена шейкер, позвякивали бокалы, громыхал в машине лед, и под такую вот музыку Сара Воэн пела старую песню любви.

— После происшествия с тампоном у нас были натянутые отношения.

— С каким еще тампоном?

— Где-то с месяц назад мы с ним выпивали в компании пяти-шести товарищей. Я рассказала, как одна соседская тетушка чихнула, и у нее выпал тампон. Скажи, смешно?

— Смешно, — согласился я и хмыкнул.

— Всем понравилось. Очень. А он рассердился. Говорит, перестань говорить пошлости. Вот. И все испортил.

— Хм.

— Неплохой человек, но в таких вещах — недалекий, — сказала Мидори. — Например, сердится, стоит мне надеть не белые трусы. Разве это не ограниченность?