Норвежский лес

— Да-а. Но… это проблема вкуса, — сказал я. — Меня удивляет уже сам факт, что ты понравилась такому человеку. Но об этом я молчу.

— А ты чем занимался?

— Ничем. Тем же самым.

Затем я вспомнил, что пробовал мастурбировать, как и обещал Мидори, думая о ней. И тихо, чтобы никто вокруг не услышал, рассказал ей об этом. Ее лицо засветилось, щелкнули пальцы.

— Ну и как? Получилось?

— По ходу стало стыдно, и я бросил.

— Что, не вставал?

— Нет.

— Нельзя, — искоса глядя на меня, начала Мидори, — нельзя стыдиться. Нужно думать о всяческих пошлостях. Я говорю, можно, значит — можно. В следующий раз позвоню и буду подсказывать: «Да… так хорошо… как сильно… нет… кончаю… а-а-а… нельзя». А ты, слушая меня, попробуешь еще раз.

— Телефон в общежитии стоит в коридоре у входа. Там постоянно снует народ, — пояснил я. — Буду дрочить в таком месте — комендант меня точно прибьет. Без сомнений.

— Ах так, да? Слабо?

— Ничего не слабо. Как-нибудь еще раз попробую.

— Давай.

— Ага.

— Я, наверное, не особо сексуальная? Сама по себе?

— Нет, проблема не в этом, — сказал я. — Как бы тебе объяснить? Все дело в позиции.

— А у меня чувствительная спина. Когда гладят пальцами.

— Буду знать.

— Может, сходим на мазохистский фильм? Прямо сейчас? Что покруче? — предложила Мидори.

Мы с Мидори зашли в ресторанчик, съели морского угря, потом нашли один из оставшихся на Синдзюку запустелых кинотеатров и посмотрели подряд три фильма только для взрослых. Купили газету, и выяснили, что мазохистские показывают только там. Внутри стоял непонятный запах. На наше счастье, фильм только начался. Несколько мужиков заперли старшую сестру — молодую работницу фирмы, и ее младшую сестру — школьницу старших классов, в каком-то помещении и обращались с ними садистски. Сюжет такой: мужики, пугая старшую сестру изнасилованием, делали с ней, что вздумается, и та постепенно стала махровой мазохисткой. При виде таких извращений у младшей сестры помутился рассудок. Мрачная и гнетущая атмосфера, повторяющиеся ходы. Постепенно мне наскучил этот фильм.

— Я б на месте младшей сестры вряд ли сошла с ума. Наоборот, смотрела бы, чтоб ничего не пропустить, — сказала мне Мидори.

— Пожалуй.

— Тебе, кстати, не кажется, что у младшей сестры для девственницы слишком темные соски?

— Точно.

Она увлеченно смотрела фильм, как бы въедаясь в него. «Как внимательно она смотрит, а? Можно считать, деньги потрачены недаром…» — с восхищением думал я. Тем временем, Мидори громко сообщала мне все, что ей приходило на ум:

— Смотри, смотри, во, классно! Что делается, а?

Или:

— Какая жуть! Троих одновременно, — так ведь все порвется…

Или:

— Ватанабэ! Я тоже хочу кому-нибудь так сделать.

Мне было куда интереснее следить за ней, чем смотреть кино.

Во время перерыва, когда включили свет, я оглядел зал: кроме Мидори, других женщин не было. Сидевший поблизости студентик, увидев ее, пересел в другой конец зала.

— Ватанабэ, — спросила Мидори, — когда смотришь такое, встает?

— Ну, иногда, — ответил я. — В принципе, такие фильмы для того и снимаются.

— А во время таких сцен у всех зрителей встает, да? Тридцать, там, сорок… враз — оп, и встали. Тебе это не кажется странным?

— Тебя послушаешь — и не кажется.

Второй фильм был пристойнее, но его приличные части оказались еще скучнее, чем в первом. Персонажи обильно ублажали друг друга языками, поэтому всякий раз во время феллацио, куннилингуса и позы «шестьдесят девять» по кинотеатру разносились похлюпывания и посасывания. Слушая эти звуки, я ощутил загадочное волнение от того, что вообще живу на этой необыкновенной планете.

— Кто придумывает такие звуки? — спросил я Мидори.

— А мне нравятся, — ответила она.

Там были даже специальные звуки, когда пенис входил в вагину и начинал там двигаться. Признаться, я даже не догадывался об их существовании. Мужчина пыхтел, женщина тяжело дышала и произносила банальности: «хорошо», «сильнее»… Поскрипывала кровать. И такие сцены — одна за другой. Мидори сначала смотрела с интересом, но затем и ей надоело.

— Пойдем отсюда, — предложила она. Мы вышли на улицу и вдохнули полной грудью. Впервые воздух Синдзюку показался мне таким свежим.

— Вот. Развлеклись, — сказала Мидори. — Как-нибудь сходим еще?

— Сколько ни ходи, ничего нового не покажут.

— Ну а что поделаешь? У нас ведь тоже разнообразия маловато.

По сути, так оно и есть.

Затем мы зашли в какой-то бар и выпили еще. Я — виски, Мидори — три или четыре каких-то диких коктейля. Когда вышли на улицу, Мидори заявила, что хочет залезть на дерево.

— Да здесь и деревьев-то нет. К тому же, куда тебе лезть в таком состоянии? — сказал я.

— Вечно ты людей обламываешь. Хочу быть пьяной и пьянею. Разве нельзя? Или думаешь, что выпив, я не смогу залезть на дерево? Хм. Вот залезу на высокое-превысокое дерево и, как цикада, помочусь с верхушки всем на головы.

— Слушай, может, ты в туалет хочешь?

— Ага.

Я привел Мидори в туалет на Синдзюку, заплатил какие-то деньги, отправил ее внутрь, а сам купил в киоске вечерний выпуск газеты. Решил подождать ее с пользой. Но она не выходила. Прошло минут пятнадцать. Я забеспокоился и собрался уже пойти посмотреть, не случилось ли чего, когда она появилась. Слегка побледневшая.

— Прости. Пока сидела, задремала, — сказала Мидори.

— Тебе как? — надевая на нее пальто, спросил я.

— Неважно.

— Я провожу тебя домой, — сказал я. — Вернешься, посидишь в ванне — и спать. Ты устала.

— Не пойду я домой. Все равно там сейчас никого. Не хочу я одна спать в таком месте.

— Вот те на… — сказал я. — И что будем делать?

— Найдем какой-нибудь лав-отель и уснем вместе в обнимку. До самого утра… крепко-крепко. Утром где-нибудь позавтракаем и вместе пойдем в школу.

— И ради этого ты меня с собой позвала?

— Разумеется.

— Чем меня, позвала бы своего парня. Как ни крути, было б лучше. На то и любовники.

— Но я хочу быть с тобой.

— Я не могу, — категорически сказал я. — Во-первых, я должен до двенадцати вернуться в общежитие. Не вернусь — получится самоволка. Один раз такое уже было, и пришлось тяжко. Во-вторых, если я лягу в постель с девчонкой, мне, естественно, захочется. А терпеть я не собираюсь. Глядишь — и не удержусь.

— Свяжешь меня и изнасилуешь сзади?

— Послушай, это не шутки.

— Просто мне грустно. Очень грустно. И перед тобой неудобно. Я лишь требую от тебя, и ничего не даю взамен. Говорю, что в голову взбредет, вызываю, таскаю за собой. Но ты — единственный, с кем я могу себе такое позволить. За все мои двадцать лет жизни никому ни разу не было до меня дела. Ни отец, ни мать со мной не считались, парень — не того сорта человек. Стоит мне закапризничать — сразу сердится. Вот уже и поссорились. И получается, что я такое могу сказать только тебе. Я сейчас и вправду смерть как устала и не знаю, что мне делать. Просто хочется уснуть, чтобы кто-нибудь при этом говорил, какая я хорошая и красивая. Только и всего. Открою глаза — силы вернутся, и больше никогда тебя об этом не попрошу. Ни за что. Потому что я примерная девушка.