Облака и звезды

Костя с помощниками зашагали на восток.

Пикет — струганый колышек с номером, возле которого остановились вчера, — белел на склоне бугра. Мы сделали отметки в полевых журналах, двинулись дальше.

На восток по-прежнему тянулся массив бугристых песков, покрытых травянисто-кустарниковой растительностью. Надо было уловить его контакт с участком развеваемых песков.

Я подымался на очередной бугор, когда заметил, что Калугин отстал.

— Что там?

— Идите сюда.

Калугин стоял посередине склона, покрытого илаком и редкими кустами селина. От одного из кустов тянулся недлинный песчаный шлейф. Резко выделяясь на зеленом фоне, он врезался в заросли илака.

Калугин поднял с земли несколько сухих овечьих «орешков». Я увидел: в песке «орешков» много, они редким слоем покрывали почти весь склон.

— Вот вам главная беда. Пастухи почему-то облюбовали этот участок. Овцы изо дня в день разбивали копытцами песок, уничтожали дернину илака. Потом включился ветер. Видите — почти все язвы выдувания возникли на северном склоне. Летом здесь преобладают северные ветры. Они и обрушились на ослабленный выпасом склон. Развеваемый песок откладывается пока невдалеке, возле ближайшего препятствия — куста селина. Песчаный шлейф растет, надвигается на илак, на кустарники.

Кое-где шлейфы сомкнулись с голыми вершинами, образуя сплошной желтый фон сыпучего песка. Захватив склоны, песок хлынул в котловину. Узкими длинными потоками он спускался вниз, заживо погребая на своем пути зеленую поросль илака.

Мы перебрались через перемычку западного склона, и нас вдруг окружило «мертвое царство». В соседней котловине растений уже не было. Только на вершинах стояли старые саксаулы. Это были «последние могикане». Саксаулы еще долго продержатся, но поросли не оставят — ее заметет песком.

Спустились в котловину. Я стал рыть шурф, чтобы узнать глубину наметенного слоя. Вдруг лопата зацепилась. Я с силой поддал вверх и выбросил наружу коричневое корневище. Илак был погребен на глубине семидесяти сантиметров. Мы осмотрели корневище. Оно было мертвым, но еще не разложилось — катастрофа произошла недавно.

Теперь надо было точно установить площадь развевания, сфотографировать обарханенные склоны. Но тут у края желтой котловины я увидел зеленое пятно. Оно буквально «кричало» на унылом фоне.

Подошел ближе. Что это? Откуда? На краю котловины буйно цвела жизнь. Казалось, огромный зеленый куст с густо, впритирку растущими ветками смеется над ветрами, над сыпучими песками. На ветках зеленели мелкие листья, похожие на маленькие лопаточки, Я хотел сломать ветку, но она не далась — была крепкой, колючей.

— Что там еще? — нетерпеливо окликнул меня Калугин.

— Какой-то куст, очень густой, зеленый…

— Ну и бог с ним! Это селитрянка — никчемное растение, торчит, где попало. Бросьте ее, давайте займемся делом, пока не жарко.

Пораженный участок оказался невелик — через пятьсот метров началась переходная полоса с пестрыми от песчаных шлейфов склонами. Все повторилось. С запада «заболевшие» пески от барханного массива Капланли отделяли считанные километры. Опасность, грозящая пастбищам, была явной.

Мы сели под саксаулом подвести итоги обследования. Калугин считал положение серьезным. Пески, по его мнению, были сильно «больны». Им надо дать полный покой: в пораженной зоне выпас должен быть категорически воспрещен. Но этого мало: пескам нужно «лечение». Это фитомелиорация. На буграх, в котловинах необходимо посадить растения-пескоукрепители: кумарчик, кандым, черкез. Первым взойдет однолетний кумарчик. Кустики его закрепят подвижный песок, создадут условия для слабых, неокрепших, медленно развивающихся юных кандымов и черкезов.

Пройдет время, и кусты свяжут, успокоят разбушевавшиеся сыпучие пески. А илак? С ним дело сложнее. В местах, где покров совсем исчез, возобновить его удастся не скоро. Илак осваивает голые пески медленно, трудно — за год войлок корневища продвигается всего на двадцать — тридцать сантиметров.

Калугин кивнул на обнаженные бугры.

— Разбить пески удалось за один сезон, а для полного восстановления потребуются годы.

IV

В Казанджик мы вернулись после обеда. Начальник отряда Курбатов — худощавый, невысокий, дочерна загорелый — получал на складе продукты.

— Минутку, — сказал он, когда я подошел знакомиться, — сорок две, сорок три, — Курбатов считал консервные банки. — Извините, руки грязные — банки в масле. — Он вытер рукавом потное лицо. — Запарились мы тут вдвоем, Почти все специалисты в песках, а приказ начальства — в два дня собраться. Вы очень устали?

— Совсем не устал.

— Чудесно. Сейчас уставать некогда, начинается страдная пора. Материалы по Капланли сдали?

— Калугин понес в штаб.

— Тогда включайтесь в работу — идите получать производственный инвентарь. Список в сейфе. — Он взглянул на часы. — Ну вот, теперь Инны нет, а ключи от сейфа у нее. С такой дисциплинкой мы и в неделю не соберемся.

Курбатов снова принялся за банки.

Запыхавшись, подбежала похожая в комбинезоне на мальчика Инна Васильевна — почвовед и жена Курбатова. Не глядя на нее, начальник сухо сказал:

— Перед обедом я приказал всем специалистам ровно в три быть здесь, на складе. Сейчас полчетвертого.

— Перед обедом в отряде находился всего один специалист, — сказала Инна Васильевна. — Он не смог явиться вовремя.

— Почему?

— Стирал спецовку начальника.

Курбатовы недавно поженились. При посторонних они называли друг друга по имени-отчеству, но официальное «вы» у них никак не получалось, супруги его тщательно избегали.

— Прошу ключ от сейфа, — сказал Курбатов.

— Пожалуйста, — кротко отозвалась Инна Васильевна. — Может, нужна моя помощь?

— Нет. Надо заняться упаковкой почвенных мешочков и реактивов.

— Тогда я пойду в отряд.

Курбатов вытащил коробку «Беломора» — она оказалась пустой.

— Инна Васильевна! — крикнул он вдогонку. — Прошу захватить «Беломор», он в моем столе. Погибаю без курева.

Она обернулась.

— Это вторая пачка сегодня? Не принесу!

— Но у меня подготовка к выезду, нервная работа. В песках я вообще брошу курить — пусть легкие отдохнут.

— Ладно! Там посмотрим, — Инна Васильевна скрылась за углом.

Курбатовой было двадцать три года, но она казалась гораздо моложе. На улице старики туркмены окликали ее «кыз» — девочка.