Очерк о родном крае
Шрифт:
– А почему два имени?
– Мареком я как-то в газете под статьей подписался. Ну и пошло. Сейчас даже больше к нему привык. А Марк - это настоящее имя.
– Все равно не наше.
Марек пожал плечами.
– А Максим, Макс? Примерно похоже.
Мальчишка, подумав, кивнул.
– Ладно.
– Мы через завод, - сказал ему Андрей.
– Дядя Валера сказал, что позавчера ночью патруль там был. Фонариками светили.
– Я знаю. Ну, идите.
Дети стайкой вернулись к песочнице и расселись на уцелевших бортиках как ни в чем не бывало. Правда, Марек вдруг сообразил, что они расположились так, чтобы
– Пошли, - сказал Андрей, сворачивая к навесам.
– Куда?
– Марек показал на бетонный забор.
– Нам же туда...
– Лишний раз светиться на сканере?
– Брат мотнул головой.
– Есть путь короче.
Под навесами пахло деревом. Солнце расчертило пространство, наполненное хлипкими поленницами, лопатами, листами железа, бревнами и дощатыми перегородками, многоугольными золотыми фигурами. Сквозь дымный от пыли свет и не поймешь, где стена, где щель прохода.
– Сюда, - Андрей дернул Марека за рукав.
К запаху дерева примешался запах гнилой воды. Узкий ход свернул, воткнулся в обкусанный лист шифера.
– А Дина?
– испугался Марек, потеряв девушку из виду.
– Она впереди. Она этот ход знает.
Андрей переступил через моток проволоки. Марек последовал за ним, сожалея, что пачкает плащ. И ведь не почистишь нигде. Встретят по одежке, скажут: у-у-у! Вы точно из Евросоюза к нам?
Темнота вильнула, глотнула серого, смазала какой-то тряпкой по макушке. Под ногами захлюпало. Еще один поворот - и Марек сообразил, где они очутились.
За забором консервного завода. Длинное производственное здание тянулось, зияя прорехами. К нему вели мостки. А в низинке, доходя до бетонных возвышений, то ли пандусов, то ли стенок фундамента, стояла зеленоватая вода.
Дина ждала их у сколоченного из досок ограждения, шелушила кору.
– Засыпаю, сил нет, - пожаловалась она.
– Мороз и солнце, день чудесный!
– подступив к ней, заговорил Андрей.
– Чего ж ты дремлешь...
– ...друг прелестный, - прошептала Дина.
Они обнялись.
Марек заскользил взглядом от поцелуя, в груди заныло, остро захотелось, чтобы и он, чтобы и его, нотки ревности - это ж не европейская прагматика, это боление души, поиск себя в любви и любви для себя.
Огражденная со всех сторон территория завода напоминала постапокалиптический пейзаж в строго заданных границах. Давно заброшенное здание чуть приподнималось из воды на сваях, к нему были накиданы доски, накиданы вразнобой, но тропу все же вычислить было можно, правда, начиналась она метра на три левее, с торчащей покрышки, помеченной белым треугольником. С другой стороны низинки, подтопленные, стояли два глухих барака. Ворота на одном были приподняты и даже зафиксированы ящиком. Склады, разделочные цеха - не понятно.
И вода. Мутная, в масляных разводах вода заполняла все пространство между заводом и бараками. Из-под нее смутно проглядывал бетон, на поверхности плавала рыжая от ржавчины бочка. Доски торчали то тут, то там, то ли вешками, то ли измерителями глубин.
– Ребята, - сказал Марек, - хватит уже.
От того, что впереди были комендатура и процесс постановки на учет, а там и до скрежета зубовного формальное интервью,
ему сделалось тоскливо.– Да, извини, что-то мы...
– Андрей легко щелкнул невесту по носу.
– Соберись.
Дина, смеясь, махнула рукой.
– Ну ты вообще!
– Она покосилась на Марека.
– Вы уж простите.
– Время не ждет, - буркнул Марек.
– Ты прав, - брат отодвинул его от прохода.
– В общем, следуй за нами. Глубина здесь небольшая, но лучше не падать.
Он согнул ноги.
– Дина.
– Уже.
Девушка прижалась к спине брата, захватом пропустила руки под шеей, а тот перехватил ее ноги под коленками и выпрямился.
– Вперед, мой конь.
– Ну-ну, полегче, - выдохнул Андрей и с Диной за плечами ступил прямо в воду.
Точнее, не в воду, а на незаметную кочку. Рябь побежала, рассыпалась зеленоватыми бликами.
– А потом меня, да?
– спросил Марек.
Андрей остановился, повернулся.
– Не, ну вы совсем в своем Евросоюзе обнаглели. Я же говорю: следом, ножками, ножками.
– Я ж так...
Марек вгляделся в воду, ища кочку, несмело поднял ногу. Он вообще-то мог и официально, через пост. Ему-то сканер не страшен. А почему брату страшен? Эх, доля журналистская! И в воде не тонем...
Андрей уходил все дальше, вот уже забалансировал на шине, вот перебрался на доску, которая глухо плямкнула свободным концом по жиже, вот, покачиваясь, с Диной на закорках шагнул с одних мостков на другие.
А ведь я здесь так и останусь, пришла из ниоткуда тоскливая мысль. Трус. Ссыкло. Ведь и в Европу-то не из-за Ленки поехал, не по любви, а по трусости, уж больно горячая фаза в стране намечалась...
Тьфу!
Марек шагнул. На кочку, конечно, не попал. Подошва скользнула, вода облизала ногу до щиколотки. Ах-х! Следующий шаг-прыжок оказался не лучше. Мокрая брючина хлестнула по ноге. Прощайте драгоценные носки.
Где шина, блин?
На мостки Марек выбрался, сравнивая себя с котом после ванны. Все дрожит, шерсть клочьями, хвост задран. Ну, вместо хвоста - сумка. А еще хочется покрыть матом окрестности, упоминая солнце, забор, воду, долбаную шину, консервный завод и весь мир. Смех брата вообще взбесил.
– Что?
– Марек прошлепал по мосткам, оставляя на досках капельные зигзаги.
– Это смешно? Я вот с этим...
– он охлопал ладонью брючины, - цуциком... бобиком после купания с куратором разговаривать буду?
– У тебя есть куратор?
– Есть, - хмуро ответил Марек.
– Никакой материал без его одобрения не пройдет.
Андрей хлопнул его по спине.
– Скажешь, что с утра уже в деле.
– Ага, - скривился Марек.
– Ну, тогда, что в районе, где ты поселился, бардак еще с советских времен. Лужи, грязь, пьяные медведи.
– Медведи - это для обывателя. Ладно...
Консервный завод впустил их в ворота из почерневших от времени досок, звякнул железкой, попавшей под ногу. Внутри было сумрачно. Солнечный свет едва пробивался сквозь грязные окна под потолком. Застывшая лента конвейера протянулась во тьму. Одинокая жестянка стояла на резиновом полотне, полная окурков. Станки - то ли упаковочные, то ли еще какие - угловато выступали навстречу и тут же отворачивали черные масляные рыла, будто стесняясь белого Марекова плаща. В белом плаще с кровавым подбоем... Еще б шляпу и монокль. Для полного образа записного идиота.